«Старик»
Дела у него не было никакого. Привязать себя к чтению тоже не удалось. Читать долго, часами он не мог, привыкший урывками узнавать новости из газет и, короткие сообщения прочитав, откладывал газету «до лучших времен», почти никогда к ней не возвращаясь. А тут книги: достаточно ему было прочитать 5 – 6 страничек, чтобы он утомлялся и снимал очки.
Но наступила весна, и… он, (а назовет его читатель своим именем: Петр Сидорович, или Сидор Петрович) резко изменил свой образ жизни. Когда от дома через зеленый парк и к домам центра поселка проявились в траве свежепротоптанные тропинки и на деревьях перед окнами закопошились птицы, он неожиданно для всех стал ходить в Церковь.
Ходил он в церковь не только по праздникам, но и в будни. Такое религиозное усердие началось с панихиды, которую старик тайком заказал по дочери, умершей год назад и оставившей его одного на попечение родни. Во время панихиды, в почти пустой Церкви, он стоял на коленях, клал земные поклоны, плакал, и ему казалось, что он горячо молился. Но то была не молитва. Возбудившись в отеческом чувстве, рисуя в уме черты любимой дочери, он глядел на иконы алтарной перегородки и шептал:
– Леночка! Доченька моя! Ангел мой! —
Это был припадок старческой грусти, но старик подразумевал, что в нем происходит внутренняя реакция, переворот сознания. На другой день его опять потянуло в церковь, на третий день тоже… и так без конца. Из Церкви возвращался он свежий, будто скинувший тяжелый груз, с улыбкой во всё лицо. И за обедом темой для его неумолкаемой болтовни служила уже религия и богословские вопросы, услышанные в проповеди священника. Его заставали несколько раз за перелистыванием Евангелия и других религиозных книг.
Но, к сожалению, это религиозное увлечение продолжалось недолго. После одного особенно сильного приступа ревматизма, который продолжался целую неделю, он уже не пошел в церковь: как-то не вспомнил, стоная от болей в спине и лежа в постели, с которой не мог встать, что нужно идти к обедне….
В один из дней ему, вдруг, захотелось общения, разговоров.
– Не понимаю, как это можно жить без общества, без людей, одиночкой! – стал он брюзжать – Я должен пойти к знакомым. В гости к родне сходить! Пусть это может быть глупо, просто так приходить, без повода, но пока я жив, надо общаться, разговаривать…. —
Он сходил к знакомым, потом на другой конец поселка к двоюродным и к троюродным родственникам. Но и это занятие вскоре бросил. Придя в гости, сидеть за столом он оставался один, все люди суетились и бегали, убегали куда-то «по делам» или оставляли с ним одного молчаливого, для присматривания. Альбомы с фотографиями он знал и так хорошо, все те же фото были и у него, в его альбоме. Говорить особенно было не о чем. Так и «гостевание» было отвергнуто.
Однажды он сидел на лавке в парке. Отдыхал после прогулки с палочкой. Напротив его на скамейке за кустиками сидели мужики, пришедшие с бутылочкой, которую прятали в пакет. Они наливали и всё громче разговаривали, увеличивая громкость по мере увеличения выпитого алкоголя. Старик долго щурил на них глаза, потом забрюзжал:
– Мужики! Объекты гражданской скорби… Что ни слово, то мат-перемат. Удивляете вы меня. Ну, не скоты ли?.. —
И началось препинание или, с его стороны, проповедь о вреде пьянства, о нравственности и прочем…. Хотелось ему высказать…, но угрозы физической расправы остановили всё его раздражение, прорывавшееся наружу, и он ушел домой в плохом расположении духа. Уже дома, возмущению его не было предела. И до поздней ночи он всё брюзжал, бормотал и порывался – то «позвонить куда надо», то написать «кому надо» …. Так ничего и не предприняв, за полночь, утомленный, он уснул не раздеваясь, притулившись на диване.
К концу лета судьба послала старику еще одну «иллюзию».
Его застали на кухне за интересным занятием: он сидел за столом и с жадностью ел тертую редьку с подсолнечным маслом. На его лице ходуном ходили все жилки и в уголках рта вспыхивали пузырьки, слюнки.
– А, покушай-ка! – предложил он – Великолепно! —
И перед сном старик говорил:
– Хорошо бы, знаешь, это… – расправлял он постель и говорил с радостью открытия в голосе, с восторгом. – Хорошо бы, как это в рецептах пишут, распороть щуке брюхо, вытащить из нее икру и, знаешь, с зеленым луком… свежую… —
Вот и началось. Старик отдался вкусовым ощущениям. Кулинарная книга, толстенная, была куплена и не выпускалась из рук. Он безвыходно сидел на кухне и изобретал кушанья…. Он напрягал свой мозг, вспоминал молодые годы, когда самому приходилось заниматься «кулинарией», и изобретал…. Из последнего изобретения понравилось в особенности одно: приготовляемое из риса с поджаренным мясом курицы. В это блюдо входил чеснок и много горького перца.
Этим пикантным блюдом закончилась последняя «иллюзия». Ему суждено было стать последней прелестью жизни.
– Наверное, дождь будет – говорил он в эту сентябрьскую ночь. У него разболелся ревматизм, позвоночник, в пояснице ломило спину. – Не надо было мне сегодня есть так много этого риса… Тяжело! —
Он раскинулся на постели и тяжело дышал. Ему было душно…. Почему-то сосало под ложечкой.
– А тут еще, черт побери, ноги «морозит». От пяток до колен, и боль и холод…. Впрочем, спать пора… —
Прошло более часа в молчании и тишине. И эта мертвая тишина настораживала. Оказалось, наш старик так и застыл, раскинув руки в стороны, только ноги плотно закутав одеялом.
Конец.
Работа, эссе
(Как спасение от Деменции)
Вместо пролога
Работа – это главное в жизни.
От всех неприятностей,
от всех бед
можно найти одно избавление
– в работе.
Идеалом для всех был бы, мы все мечтаем об этом, – «Человек слова и дела», так должен жить человек по-настоящему. Различаем мы людей по делам, и это не менее важно, чем то, кто твой друг: друг тебе самому или друг твоему положению, – говорит ли он то, что потом исполняет.
Плохо, – когда в делах-то своих человек неплох и даже мастер, но в речах он нехорош бывает и поведение его не всегда хорошее. Но куда хуже, – когда человек красиво говорит, но дела делать не умеет и делает все плохо.
Словами нынче не насытишь, слова сегодня – ветер. Любезностями не прокормишься, если только это не обман. Это, все равно, как охота на птиц с зеркальцем, когда их ослепляют и ловят в сачок. Только тщеславного можно насытить комплиментами – воздухом.
Слова для человека должны иметь цену, как залог самого дела. Ибо у трухлявого дерева, как бы ни прекрасно оно выглядело снаружи, одна листва, а плодов нет. Вот поэтому надо различать людей – от кого польза, а от кого только тень его слов.
Работать надо с уверенностью в себе.
За легкое дело берись, как за трудное, это раз; и, во-вторых, наоборот, за трудное – как за легкое.
В первом случае – видя дело легкое, не кичись, чтобы уверенность твоя не перешла в беспечность.
Во-втором – чтобы неуверенность, когда находишь дело трудным, не перешла бы в робость.
А то не совершишь дело – заранее считая его совершенным, при легкости, и заробев, бросишь его, оставив неисполненным.
И еще важно помнить, что усердие совершает невозможное. Великие начинания даже не надо обдумывать, иначе, увидев трудности, отступишь. Начав дело, уже не отступай, все трудности решатся по ходу его.
__________________
Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается Смысл и Цель его жизни, и его счастье и его восторги.
Когда вы трудитесь, вы исполняете часть самой ранней мечты земли, уготованную вам в далекие времена, когда жизнь еще только родилась. И работая, вы истинно любите жизнь. А возлюбить жизнь через работу, – значит, приблизится к глубочайшей тайне жизни.
Люди от природы ленивы, всем хочется нежиться и отдыхать, блаженствовать. Но в нас заложено инстинктом стремление к труду. Во всей природе, все организмы трудятся для развития своих обществ. И труд человека – это первый плод благоустроенного общества. А когда народ впадает в состояние лени и безразличия – это общество разваливается. Все начинается из-за несправедливого устройства общества, которое не придает уже больше труду той цены, которую он заслуживает.
Так было со всеми великими империями: Римские патриции жировали, а им прислуживал народ, который был неграмотен и которому всякие достижения цивилизации были незнакомы – ни науки, ни искусства – и мы видим разрушение Римского цивилизованного мира. Где их акведуки и где их термы (бани). Народ в Средневековой Европе вообще не мылся лет 300 после распада Римской империи. Тогда как Римский патриций принимал ванны каждый день раньше. А варвары ходили в туалет на улицу и выливали помои на мостовую из окон на головы прохожих, канализации и водопровод римский разрушен до сих пор! Теперь все достижения Римской науки только в музеях.
Вот что значит – когда не придается должное значение труду человека!
Жить – значит работать. Труд есть жизнь человека.