Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча

Через борт устало перебирался офицер в голубом мундире.

– Кто вы, сэр? – спросил Хорнблауэр по-французски.

Тот на мгновение опешил, потом с запинкой ответил на том же языке:

– Лейтенант фон Бюлов, Пятьдесят второй пехотный полк.

– Французская пехота?

– Короля Пруссии, – твердо ответил офицер с лающим тевтонским призвуком в слове «Пруссия»; он явно оскорбился, что его приняли за француза.

Итак, Макдональд не стал отправлять французов в столь опасное предприятие. Этого и следовало ожидать: последние десять лет Бонапарт воюет все больше за счет союзников.

– Я распоряжусь, чтобы вас покормили, – сказал Хорнблауэр. – Прикажите своим солдатам, чтобы они сели вот там, у борта.

Удивительно, как при первом «ахтунг!» мокрые измученные солдаты вытянулись по струнке. Судя по виду, многие из них долго пробыли в воде, прежде чем сдаться. Хорнблауэр приказал, чтобы их покормили. Тем временем подходили еще шлюпки, и каждая выгружала свою порцию пленных. Двести пленных на тесной палубе «Ворона» являли собой занятное зрелище. Коул приказал развернуть и направить на них две погонные каронады. Обе были заряжены картечью, у каждой стоял канонир с зажженным фитилем. Матросы, по-прежнему ухмыляясь, ходили между рядами пленных, раздавая пиво и сухари.

– Гляньте, как они едят, сэр! – воскликнул Первис. – Вон тот – накинулся на сухарь, словно волк на кость. Черт побери, уже сжевал! Верно говорят, сэр, что Бони не кормит своих людей.

Французская армия обходится тем, что реквизирует в занятых деревнях. Шестидесятысячное войско Макдональда уже две недели стоит под Ригой, в малонаселенном краю. Вероятно, оно уже на голодном пайке. Каждый лишний день осады приносит огромные потери в живой силе, и, хотя Бонапарта потери не останавливают, может прийти день, когда у него не останется солдат – даже пруссаков, даже итальянцев. Тем обиднее, что не уничтожена вся дивизия. Хорнблауэр винил в провале себя: нельзя было поручать ничего ответственного истеричной старухе Коулу. Надо было самому перебраться на «Ворон». С другой стороны, правый берег, который он поручил Викери, не менее важен, и «Несравненной» следовало находиться посередине, чтобы координировать действия флангов. Допустим, он поменял бы Коула и Викери местами. Викери, конечно, не захлопнул бы мышеловку слишком рано, но вот сумел бы Коул удержать ее закрытой? Если бы правый берег Двины стерег Коул, там сейчас могли бы находиться пять тысяч пруссаков. Хорнблауэр горько жалел, что не знал точно, когда Макдональд отправит баржи. С таким же успехом он мог жалеть, что не в силах достать луну с неба.

– Мистер Коул, – сказал Хорнблауэр. – Сигнальте «Несравненной»: «Коммодор – капитану. Следую в Ригу с пленными». Затем шлюпки можно отправить к их кораблям, а вас я попрошу любезно поднять якорь.

Глава двадцатая

Хорнблауэр вновь стоял на галерее, опоясывающей купол даугавгривской церкви.

– Вот то, о чем я вам говорил, сэр, – произнес Клаузевиц, указывая вперед.

За русскими укреплениями тянулась длинная бурая линия – траншея, вырытая французами за ночь. Макдональд – деятельный полководец: он приказал копать ее тогда же, когда отправил пруссаков на правый берег Двины. Тот план провалился, зато здесь достигнут значительный успех. Под покровом ненастной ночи французы значительно приблизились к русским позициям.

– Это первая параллель, сэр, в ее средней части возводится батарея. А вон там… видите, сэр?.. начали копать сапу.

Хорнблауэр вгляделся через подзорную трубу. На ближнем краю первой параллели он различил нечто, похожее на стену из связанных в пуки жердин. Русские пушки внизу били как раз в это место: там то и дело взлетала выбитая ядрами земля. Стена завершалась какой-то странной конструкцией вроде щита на колесах. На глазах у Хорнблауэра щит резко сдвинулся, так что между ним и стеной образовался узкий зазор, в котором на миг мелькнули фигуры в синих мундирах. Миг – и зазор закрыли новым пуком. Над ним замелькали лопаты: очевидно, пук внутри полый, вроде корзины, и теперь укрытые за ним люди засыпают его землей. Хорнблауэр понял, что видит классический метод подступа к позициям неприятеля с помощью туров и фашин. Большая цилиндрическая корзина – тур. Дальше, под прикрытием уже наполненных туров, французы одевают бруствер фашинами – шестифутовыми связками хвороста, – а еще дальше засыпают все вместе землей изо рва. Пока Хорнблауэр смотрел, щит сдвинулся еще на ярд, и в зазор встал новый тур: осаждающие на три фута приблизились к земляным укреплениям Даугавгривы. Нет, не совсем на ярд, меньше: сапу вели не прямо, а под углом, чтобы она не простреливалась анфиладным огнем. Вскоре она поменяет направление: неприятель будет продвигаться зигзагом, безжалостно и неотвратимо. Из всех военных операций научная осада – самая предсказуемая, если только помощь не придет извне.

– Смотрите, сэр! – внезапно сказал Клаузевиц.

За бруствером показалась длинная цепочка лошадей. С такого расстояния они походили на муравьев, но в ярком солнечном свете отчетливо различались белые штаны погонщиков. Лошади тащили пушку – судя по тому, что размером она была примерно с лошадь, большую. Пушка ползла к батарее в центре первой параллели, рядом с ней суетились мириады белых пятнышек-солдат. Высокий бруствер скрывал движение пушки от русских канониров и защищал ее от огня. Хорнблауэр знал, что, когда все пушки будут на месте, в бруствере проделают амбразуры и орудия начнут бить по деревне, подавляя огонь противника, тем временем сапу расширят до траншеи, «второй параллели», а от нее, если потребуется, проведут третью, из которой атакующие устремятся в пробитую артиллерией брешь.

– Батарею закончат к завтрашнему дню, – сказал Клаузевиц. – И гляньте – вон поставили еще тур.

Научная осада в своей неотвратимости подобна приближению змеи к парализованной птице.

– Почему ваши пушки их не остановят? – спросил Хорнблауэр.

– Как видите, они пытаются. Однако с такого расстояния нелегко попасть в одиночный тур, а уязвим только последний. К тому времени как сапа приблизится настолько, что целить станет легко, их батарея уже подавит наш огонь.

За бруствером ползла следующая пушка; первую уже устанавливали на позиции.

– А вы не можете подвести сюда корабли, сэр? – спросил Клаузевиц. – Вон там вода подходит практически к траншее. Вы своими пушками сравняли бы ее с землей.

Хорнблауэр мотнул головой: он сам подумал о том же и уже отбросил эту мысль. Глубина здесь меньше сажени, а даже бомбардирским кечам с их малой осадкой нужны девять футов под килем. Или хотя бы семь, если освободить их от всех припасов.

– Я бы это сделал, если б мог, – сказал Хорнблауэр, – но сейчас не вижу способов подвести свои пушки на расстояние выстрела.

Клаузевиц глянул на него холодно. Да, приязнь между союзниками хрупка. Утром британцы и русские были лучшими друзьями, Эссен и Клаузевиц ликовали, что Макдональду не удалось переправиться через реку. Подобно нерассуждающим младшим офицерам эскадры, они восприняли уничтожение половины прусского батальона как значительную победу, не ведая, что Хорнблауэр думал уничтожить дивизию, а Коул своей паникой сорвал эти планы. Пока все идет хорошо, между союзниками царят любовь и согласие; но едва военная удача им изменит, каждый начинает винить другого. Сейчас, когда французские апроши приближаются к Даугавгриве, он спрашивает Клаузевица, отчего их не остановят русские пушки, а Клаузевиц его – отчего бездействуют британские корабли.

Хорнблауэр начал подробно объяснять, почему тут нельзя подойти к берегу, но Клаузевиц явно счел его слова отговоркой, и Эссен, когда при расставании разговор повторился, тоже. Хорошо же британский флот доказывает, что для него нет преград! На корабль Хорнблауэр вернулся злой и раздраженный. Он ничего не сказал Бушу, вышедшему его встречать. Каюта выглядела унылой и неуютной, да еще, как назло, Буш именно сегодня объявил день стирки и починки одежды. По всей палубе звучали болтовня и смех, и Хорнблауэр знал, что даже на шканцах не сможет сосредоточиться. Целую минуту его подмывало потребовать от Буша, чтобы тот отменил приказ и занял матросов какой-нибудь тихой работой. Все бы поняли, что коммодор хочет тишины, и прониклись сознанием его значимости. Однако он прекрасно знал, что не лишит матросов законного отдыха и уж тем более – последняя мысль была особенно отвратительна – не станет раздувать свою значимость в глазах команды.

Вместо этого он вышел на кормовую галерею и, пригибаясь, чтобы не удариться головой, заходил по ней взад-вперед: двенадцать футов туда, двенадцать обратно. И впрямь обидно, что нет способа обстрелять французские апроши из корабельных пушек. Тяжелые орудия с близкого расстояния разметали бы французский бруствер. А за валом, из-за которого вывозили пушки, – французский обоз. Нескольких бомб хватит, чтобы разметать и его. Если бы только удалось провести кечи в залив, забросить бомбы за вал не составило бы труда. Однако преобладающие глубины в заливе – три-четыре фута, глубже семи дно не опускается нигде. Лучше позабыть про эту затею. Чтобы отвлечься, Хорнблауэр шагнул через перила на смежную галерею и заглянул через окно в каюту к Бушу. Тот спал, лежа на спине. Рот его был открыт, руки раскинуты по бокам, деревяшка висела в стропке на переборке. Хорнблауэр ощутил легкую досаду от того, что капитан мирно спит, в то время как его коммодора осаждают тягостные заботы. Он охотно послал бы за Бушем, чтобы того подняли, но знал, что и этого тоже не сделает. Он не умел злоупотреблять властью, даже когда хотелось.

Хорнблауэр шагнул обратно на свою половину галереи, и в этот миг, под тихое поскрипывание рулевых петель, ему пришла мысль. Он так и замер с одной ногой на весу. Потом все-таки усилием воли поставил ее на палубу, вошел в каюту и кликнул вестового.

– Мои приветствия вахтенному офицеру, и попросите его просигналить, чтобы мистер Маунд с «Гарви» явился ко мне немедленно.

Маунд вошел в каюту, молодой, исполненный ожиданий и в то же время прячущий свой пыл за деланой беззаботностью. Пока они обменивались приветствиями, Хорнблауэра осенило: Маунд копирует его манеру. Вот откуда эта нарочитая неспешность! Более чистосердечной лести нельзя было вообразить – она означала, что молодой лейтенант считает его чуть ли не героем, да что там, настоящим героем, которому стоит подражать. Мысль эта заставила Хорнблауэра сухо улыбнуться, пока он предлагал Маунду сесть, и сразу забылась, едва они перешли к делу.

– Мистер Маунд, вы знаете, как продвигаются французские осадные работы?

– Нет, сэр.

– Тогда давайте посмотрим карты. Вот тут у них прорыты траншеи, здесь стоят пушки. Основной фланг и обоз – вот за этим валом. Если бы мы могли провести кечи в залив, мы бы разбомбили и то и другое.

– Мели, сэр, – с сожалением произнес Маунд.

– Да, – ответил Хорнблауэр. Он не смог отказать себе в удовольствии выдержать эффектную паузу, перед тем как произнести ключевое слово. – Но осадку можно уменьшить камелями.

– Камелями! – воскликнул Маунд, переваривая услышанное. В следующий миг лицо его осветилось. – Клянусь Богом, сэр, вы правы!

Камели – средство уменьшить осадку корабля: наполненные балластом суда прочно принайтовливают к обоим бортам, а затем разгружают, так что они, всплывая, поднимают и сам корабль. Маунд уже продумывал детали.

– В Риге есть баржи и лихтеры, сэр. Нам их дадут, можно не сомневаться. Для балласта возьмем песок, его тут много, или зальем воду, а потом откачаем помпами. С двумя большими лихтерами я могу уменьшить осадку «Гарви» на пять футов – да хоть совсем оторвать его от воды. У лихтеров грузоподъемность – двести тонн, а осадка у порожних – меньше двух футов.

Пока Маунд говорил, Хорнблауэру вспомнилось затруднение, о котором он поначалу не подумал.

– А как вы будете держать курс? «Гарви» станет неуправляем.

– Поставлю дополнительную планку на задней кромке руля, сэр, – тут же ответил Маунд. – Если сделать ее достаточно большой, она повернет что угодно.

– «Дайте мне рычаг, и я переверну землю», – процитировал Хорнблауэр.

– В точности так, сэр. А в лихтерах выпилю отверстия для весел. Ветром сносить будет не больше, чем плот. Если прикажете, сэр, могу приступить немедленно.

Маунд говорил с жаром десятилетнего мальчишки, от его напускного спокойствия не осталось и следа.

– Я отправлю записку губернатору, – сказал Хорнблауэр. – Попрошу четыре лихтера. Даже шесть, на всякий случай. Даю вам час на составление планов. Можете брать матросов и материалы с «Несравненной» и шлюпов.

– Есть, сэр.