Бывшая Ленина

– Блин, куда с размаху-то, оно же говно давно. Башкой шарахнулся?

Тимофей, не вставая, попытался растереть спину, поерзал лопатками по полу, проползая поперек мешка, подобно мультипликационной гусенице, и сообщил:

– Стихи, ишь ты, «оно – говно». Возьму тебя эсэмэмить, бабос поднимем, на любой Pay-per-view хватит. Ну и хоть один нормальный человек будет, а то какие-то тупаки дешманские, повбывал бы.

Он с несчастным видом уставился в экран, шевеля губами не в лад комментатору.

– Я думал, ты сегодня в Сарасовск за ньюбами свалил, тихо так, а тебя, похоже, весь день в позы ставили, – сочувственно сказал Иван.

– Не говори-кось. С утра таращат, причем резко. Знаешь, что особенно упарывает? Что на ходу не только задачу меняют, но и отношение. За час, прикинь. С утра я фриланс, мой работодатель тоже на договоре, потому что тендер выиграл. Соответственно, он должен мониторить, что про область пишут, и я ему это отчасти обеспечиваю – ну и за рамками договора чуть продвигаю и слегка подчищаю, что возможно. По дружбе чисто, понимаешь, да?

– Дружба на договоре – это немножко по-другому называется, – отметил Иван.

– Да ну тебя. Нормально работает, все довольны. А сегодня звонит… Наниматель, короче, с наездами такой, как на раба типа. Внезапно. Сроду не было такого. Я его слегка на место поставил, он извинился и такой оправдывается: типа самого фачат, прям в администрации губера. Так, говорит, визжали, что пуканы на люстру.

– А он на место поставить зассал?

– Ну, он не я, у него обязательства и прочее.

– А что визжали-то?

– Да там момент такой…

Тимофей замолчал, кряхтя, сел и уставился на экран. Иван не стал ни возмущаться, ни понукать. Сам заговорит. И Тимофей заговорил сам, в самый, как умеет, неподходящий момент, когда утомленные собственными джебами бойцы наконец сшиблись всерьез.

– Да про нас речь как раз, про «Новжизнь», конечно. Там все херово, проект горит, «Чистой стороне», которая тендер выиграла, чего-то там не оформили, она и рада, завод по переработке не строит, тем более после митингов. А мусор-то сюда уже с того года со всей области тащат.

– А я типа не знаю, – сказал Иван, брезгливо сморщившись.

– Ну да. Но наниматель мой, по ходу, и не в курсе, что я тут живу и каждый день, как снег сошел, это все нюхаю. Вот и объясняет. В выходные у нас двух детей госпитализировали, в сеть пролезло – и дальше везде ад и Израиль, давайте повесим губернатора, к оружию, братья, и тэдэ.

– Да ладно.

– Утрирую чутца, но если не выровнять, то через неделю натурально так и будет, – заверил Тимофей.

– А ты типа великий эквалайзер, – догадался Иван.

– Не, они сперва, конечно, сами попробовали. Вот тут самый кругодроч и пошел.

– Почему?

– Потому что от губера позвонили в Желтый дом и велели решить проблему. И представь, как наш какой-нибудь замзавотдела по делам детей, молодежи и туризма проблемы решать умеет.

Иван показал, что просто боится представить.

– Там в лучшем случае школота пугается на полдня, а потом звереет, а массовый юзер дает Че Гевару. Воу-воу, на третий день все в хламину и в лоскуты, а движ становится в натуре массовым.

– И тут подтягивают тебя, – сказал Иван неприятным тоном.

Тимофей вздохнул.

– И ты решаешь.

Тимофей дернул бородой и заорал:

– Ну давай, давай, у него ж башка открыта!

Иван тоже отвлекся на экран, поэтому позабыл выступить насчет того, что рано снес аккаунты, но теперь исправится и устроит Тимофеевым технологиям, алгоритмам, ботам и троллям мастер-класс реального резистанса. Напрочь забыл: нокаут вышел красивенным – Масвидаль послушался Тимофея и срубил Тилла адским хуком в челюсть. А потом без заминок стартовал повтор разогревочных боев, настолько не оправдывавших доверия, что Тимофей вырубился прямо в кресле-мешке, а Иван более-менее во сне сумел добрести до дивана.

Убрать нарезку в холодильник они забыли, так что большую ее часть пришлось утром выкинуть, а в квартире до вечера держался гнусно кисло-сладкий запах. Почти такой же, как на улице.

Глава шестая

От курсовой сперва отвлекали блинные дела, оказавшиеся не фантазией, а выматывающей реальностью, потом девки, затеявшие акцию «Весна, приди!», потом Гоша, вздумавший в последний, решительный раз выяснить отношения – ну выяснил, отношений не обнаружилось, и кому теперь легче? – потом фестиваль мексиканского кино и купленный по дури абонемент в фитнес-зал. А когда Саша почти все разгребла, размела и изничтожила, вступил в силу фактор Ксюхи.

Снимать с ней квартиру оказалось большой ошибкой. То есть квартира была хорошей, Ксюха была хорошей и получившаяся цена была хорошей, но сложение трех этих хорошестей время от времени давало вместо плюса или минуса корявую фигу в глаз.

Ксюха могла неделями быть соседкой мечты: закупать продукты, забивая оба холодильника, – молчим уж о стратегических запасах типа картошки, яблок и банок с вареньем, которыми родители Ксюхи под Новый год уставили полбалкончика, – готовить на три дня вперед, убираться, – она даже окна порывалась в середине марта помыть, ладно снег пошел. А потом на такие же недели впадала в неопрятное уныние: не готовила, не мыла посуду, не выносила мусор – наоборот, производила в угрожающих масштабах, и все вокруг себя. «Как на родной свалке», – бурчала Саша, напоминая, что вообще-то из Чупова она, а не Ксюха. Учиться, да и просто находиться на квартире в эти недели было почти невозможно. Ксюха или негромко рыдала, или жаловалась на жизнь, или требовала, чтобы Саша немедленно – например, в разгар предзачетной лихорадочной подготовки, либо прямо из душа, либо просто в пять утра – пояснила любимой подруге, почему ту никто не любит. Объяснение Ксюху обычно не радовало, но прикончить ее скотскую привычку Саша так и не сумела.

Из уныния Ксюху выводили авантюрные идеи, как правило связанные с мгновенным обогащением. Саше удалось отговорить ее от игры на форексе и от стримов с раздеванием по закрытой подписке, зато курьером, развозящим мелкие пакеты по укромным местам города, Ксюха почти уже устроилась. Пришлось наорать, быстро найти и показать кейс с подробным пояснением, что именно перевозят такие курьеры и почему им светит не менее десяти лет без надежды на условку и УДО, а потом и пригрозить немедленным звонком Ксюхиным родителям. Обиделась Ксюха страшно, зато ненадолго. Как всегда.

Еще она исчезала, и от этого было не легче. И от того, ка?к это происходило, внезапно и ровно когда Ксюхина помощь во как нужна – чтобы затащить на седьмой этаж негабаритное зеркало, в четыре руки приготовить свою часть пайки для универовского фестиваля или просто подставить жилетку, потому что Саша тоже не железная. И от того, что? происходило в Ксюхино отсутствие, – от бесконечных звонков, от стуков в дверь, от каких-то стремных подружек невероятной внешности и возраста, от левых сопляков, разок даже от вполне себе дедка в сиреневом шлафроке, или как уже это называется, при шляпе, трости и перстне того же цвета, что ломился в дверь, взыскуя Ксении Вольдемаровны – надо будет дядю Володю при случае анклом Вольдемаром назвать, а то и Волдемором (на самом деле не надо, конечно). И особенно от того, как и когда Ксюха возвращалась: неизбежно, масштабно и в самый неподходящий момент, который растягивался во времени и в неподходящести изумительно релятивистским способом.

Как теперь, например – через неделю после исчезновения, через три дня после последнего ответа – для протокола: «Сашк прости не сейчас», почти без смайлов – и ровно на третьем часу Сашиного погружения в курсовую по Ruby on Rails[12 - Ruby on Rails – шаблон программной системы, написанный на языке Ruby.], сдать которую, по-хорошему, надо было позавчера, а последний срок – послезавтра. Ксюха обрушилась вся потрепанная и потертая до воздушности, внезапно ненакрашенная, зато в незнакомых духах, счастливая до голубых соплей и гиперактивная, как всегда на старте отношений.

Сашк, кричала она, он такой, такой, шептала она, и друзья такие же, добавляла она, немедленно, сейчас же знакомимся, пела она, пошли же, пошли, твердила она, вытанцовывая вокруг, и пыталась впрямь поднять Сашу то за плечи, то за локти и утащить к таким друзьям на такую базу, где такие шашлыки, веселье и счастье такими толстыми ломтями.

Саша сперва терпела, потом вызверилась – да так, что Ксюха поспешно отсела и сделала виноватую рожу, – а потом подумала: а какого черта, собственно? Курсовая почти готова – ну как почти, начать да кончить, и последнее слово ключевое, и надо хотя бы создавать для этого возможности, да и Гошку чем-нибудь затереть не мешало бы, а то так и буду жить прошлогодними охами и ненужными вздохами. Попробуем, решила она, – не кончанья ради, конечно, а просто чтобы, как Ксюха говорит, «можно, пожалуйста, пожить полной жизнью пару дней».

Саша добила строку – в основном чтобы выдержать характер – и пошла собираться. В том же выдержи-характер-стайл: внимательно выслушать Ксюхины вопли – вот-вот это возьми, тебе идет, – отложить, взять свитер потемнее и погрубее, выслушать возмущенные вопли, положить в рюкзак и так, пока Ксюха не заткнется (на самом деле нет: она не заткнется, пока не уснет).

Все правильно сделала в итоге: и то, что взяла с собой грубое-немаркое, и то, что поехала. Хорошо получилось.

Двинули большой компанией на двух машинах, старых, здоровенных, но довольно милых, на примерно такую же, старую, здоровенную и милую базу. Домики там были фанерными и неотапливаемыми, бани не было вовсе, так что ночевки не предполагалось. И вообще за пределами загорательного сезона нормальной девушке можно не опасаться выезда на такую природу в сколь-нибудь вменяемой компании: что-нибудь активнее флирта и обжиманий мог позволить себе разве что упоротый подросток или патентованный маньяк.

Ни тех ни других в компании вроде не было.

Были разной степени симпатичности, но самым симпатичным, приходится признать, оказался Ксюхин избранник Матвей. Даже слишком симпатичным: спортивный блондин за метр восемьдесят. Впасть в омерзительную красивость ему мешали излишняя худоба, неизбежная гадостная бородка и дружок – юркий, квадратный, трепливый, да еще и Сашин тезка. Саше он не показался сразу, а его попытка сперва пошутить, потом помочь с подготовкой стола усугубила дело. Впрочем, надо отдать Алексу – так его звали остальные – должное: ни настаивать, ни обижаться он не стал, а мгновенно упылил шутить и помогать кому-то еще. Девушек, помимо Ксюхи с Сашей, была еще троица – половина компании, собранной, похоже, быстро, спонтанно и из таких же полуслучайных элементов – но вполне удачно. Хорошие ребята. Уж всяко лучше шашлыка: он оказался жилистым, к тому же поджарился неровно, то угольный хруст, то розовая тянучка – но были еще куриные ноги и колбаса с сыром, много огурцов-помидоров, ну и вино с пивом. Саша вообще-то не пила, тем более вина неизвестного качества: мама настрого велела если уж пить, то дорогое и хорошее, потому что новые деньги будут, а новая печень – никогда. Но тут-то, успокоила она себя, качество известное – столовое крымское, низший сорт, отрада малограмотных, но патриотичных пенсионеров и отбитых студентов. Вода со спиртом и сахаром плюс немножко химконцентрата, будем считать той же но-шпой, только с градусом. Все лучше, чем вискарь, пафосный и, подозревала Саша, отчаянно дорогой.

Тяжелую бутылку извлек из своего – тоже явно недешевого – рюкзака Алекс и стал наседать с угощениями на всех, особенно на девочек, с таким усердием, что у Саши опять возникли сомнения на его счет – и насчет возможной ночевки с безобразиями и ужасами. Но границ Алекс переходить не пробовал, так что Саша успокоилась – и с совершенно спокойным изумлением наблюдала за тем, как литр односолодового виски умеет исчезать за пять минут стараниями четырех не слишком крупных парнишек и троицы девочек. Ксюха, понятно, была в их числе, а девочка Влада и сам Алекс не пили, потому что за рулем. Саша оценила, между прочим.

После вискаря и вина народ стал потешным и неагрессивно удалым: вполголоса пел, плясал, не вставая, щекотал соседей задушевными шепотками и рассказывал мучительно смешные истории, перетекающие одна в другую и никогда не доползающие до конца. Саша огляделась: вокруг все были такими, опьяненными больше холодной свежестью и хвойным дымком, чем алкоголем, мило веселыми и незлыми. Она улыбнулась, потерла холодный, оказывается, нос холодными, потому что держат пластмассовый стаканчик, пальцами и уютно поежилась, вползая чуть глубже в тепловой кокон внутри накинутого поверх куртки пледа. Рядом немедленно присел Алекс с заботливым лицом. Саша слегка напряглась, но он не стал вторгаться в уют словами или жестами, молча улыбнулся, поставил перед Сашей пластиковую мисочку с ломтиками апельсина и груши и отошел. Апельсин и груша были сладкими – это ладно. Они были ровно тем, чего Саше ровно сейчас не хватало для полного счастья. А теперь хватило.

Саша запрокинула лицо, прикрыла веки и замерла, прохладное небо нежно взяло ее за щеки, а счастье длилось, длилось и не кончалось.

– Сашк, паддъйооо! – крикнул кто-то пьяненьким Ксюхиным голосом, но на голос шикнули и пробормотали что-то про не мешай, видишь, хорошо человеку, – аккуратно подняли под локотки и повели. Саша чуть разомкнула ресницы, убедилась, что небо, хоть и поворачивается, но остается на положенном правильном месте, земля под ногами неровна, но прочна, а ведущая ее рука тверда, но заботлива, – закрыла глаза снова и, хихикнув, поплыла дальше, в кресло. Правый бок и локоть с мягким щелчком подперла дверь, слева тепло надавили на бедро и плечо, Ксюха обнимает и гогочет: «Натолкнулась на небесную ось», на нее опять шикают, она отвлекается – судя по чмоканью и хихиканьям, всерьез, – зажигание, мотор зажужжал, качнулись, закрутились, полетели.

Ерундовый серый день оказался секретиком, про какие рассказывала мама. Сама-то Саша так ни разу ничего подобного и не соорудила, хотя собиралась сто раз, но повествованием мамы про ямку в земле, на дно которой кладешь какое-нибудь детское сокровище типа стразика, колечка или куколки – наверное, маленькой, как из киндер-сюрприза, – а потом перекрываешь ямку стеклом и засыпаешь землей, чтобы через неделю, месяц или год раскопать и убедиться, что твое сокровище так и живет в спокойной темноте, дожидаясь света над стеклянной крышей, и иногда даже дожидается, – так вот, этим рассказом Саша была очарована так, что самые удачные дни и часы стала утрамбовывать и зарывать в памяти, как такие вот секретики под цветным стеклышком. Сегодня стеклышко было серо-голубым, как дымок на пикнике.