И она заперла все двери и положила ключи в карман. Жиллина подняла бокал и провозгласила:
– Птичка в клетке! Выпьем!
– Ты опять собралась кого-то предать смерти, злая женщина? – спросили две девушки, Гена и Марго.
– Не знаю, – ответила Жиллина, – выпьем!
Но три девушки не захотели пить с нею.
Жиллина взяла лютню и запела:
Под звуки лютни звонкой
Я день и ночь пою.
Я шалая девчонка —
Любовь я продаю.
И плечи мои белы,
А бёдра – из огня.
Астарта так велела.
Как бог, прекрасна я!
Ты с золотом блестящим
Кошель свой открывай, —
Течёт ручьём звенящим
У ног моих пускай!
Была мне Ева матерь,
Отец – сам Сатана.
В кольце ночных объятий
Блаженство пей до дна!
Я буду страстной, нежной.
Холодной, жгучей, злой
И ласково-небрежной —
Как хочешь, милый мой!
И душу, и красу я.
Смех, слёзы и мечты
Продам и смерть, целуя,
Когда захочешь ты.
Под звуки лютни звонкой
Я день и ночь пою.
Я шалая девчонка,
Любовь я продаю!
Она была так прелестна, так обворожительна во время пения, что все мужчины – сыщики, мясники, Ламме и Уленшпигель – сидели растроганные, безмолвно улыбаясь, околдованные её чарами.
Вдруг Жиллина расхохоталась и, бросив взгляд на Уленшпигеля, крикнула:
– Вот как заманивают птичек в клетку!
Чары её мгновенно рассеялись.
Уленшпигель, Ламме и мясники переглянулись.
– Что же, – спросила Стевениха, – теперь заплатите мне, господин Уленшпигель, добывающий добрый жирок из мяса проповедников?
Ламме хотел было ответить, но Уленшпигель, знаком приказав ему молчать, ответил старухе:
– Вперёд мы не платим.
– Я получу из твоего наследства.
– Гиены питаются трупами, – заметил Уленшпигель.
– Да, – вскричал один из сыщиков, – эта парочка ограбила проповедников и забрала больше трёхсот флоринов. Недурная пожива для Жиллины.
Она запела:
Найди красу такую!
Смех, слёзы, блеск очей
Продам и смерть, целуя,
По прихоти твоей.
И со смехом прибавила:
– Выпьем?
– Выпьем! – ответили сыщики.
– Во славу господню, выпьем! – сказала старуха. – Двери на замке, окна на запоре, птичка в клетке, – выпьем.
– Выпьем! – сказал Уленшпигель.
– Выпьем! – сказал Ламме.
– Выпьем! – сказали семеро.
– Выпьем! – сказали сыщики.
– Выпьем! – сказала Жиллина, – и лютня зазвенела под её рукой. – Выпьем, я прекрасна. Я сумела бы своим пением заманить в западню самого архангела Гавриила.
– Выпьем, стало быть, – закричал Уленшпигель. – И чтобы завершить наш пир, дайте лучшего вина. Хочу чувствовать каплю жидкого огня в каждом волоске наших жаждущих тел.
– Выпьем, – сказала Жиллина. – Ещё двадцать таких пескарей, как ты, и щуки перестанут петь.
Старуха вновь принесла вина. Сыщики и девушки сидели, пили и хохотали. Уленшпигель, Ламме и мясники сидели за своим столом, бросали девушкам ветчину, колбасу, яйца и бутылки, а те ловили всё на лету, как карпы в пруду хватают пролетающих мошек. И старуха смеялась, обнажая свои зубы и указывая на сальные свечи, фунтовыми связками по пяти штук висевшие над стойкой. Это были свечи для девушек.