Настоящие сказки Шарля Перро

То перед нами фея, которая наделяет вежливо ответившую ей девушку свойством при всяком слове ронять из уст брильянт или жемчужину, а другую девушку, ответившую грубо, – свойством при каждом слове изрыгать лягушку или жабу. Или дети, которые, за то, что хорошо исполняли волю отца и матери, становятся знатными сеньорами, в то время как других, порочных и непослушных, постигают ужасные несчастия.

Как бы ни были причудливы и фантастичны различные эпизоды этих сказок, – несомненно, все они возбуждают в детях желание походить на тех, которые достигают счастья, и вместе с тем боязнь навлечь на себя несчастья, какие постигают злых за их пороки. Разве не похвально поступали отцы и матери, когда они своих детей, ещё неспособных постигать чистые истины, лишенные прикрас, – заставляли полюбить эти истины и, если можно так выразиться, проглотить их, придав им форму занимательных рассказов, рассчитанных на слабости, свойственные их возрасту?

Трудно себе представить, с какой жадностью эти невинные души, ещё не утратившие природной чистоты, воспринимают скрытые в сказках поучения. Они грустны и подавлены, когда герой или героиня сказки – в беде, и вскрикивают от радости, когда приходит к ним счастье; подобным же образом, они скрепя сердце переносят благополучие злого или злой и приходят в восторг, видя, что те наконец получают заслуженную кару. Всё это – семена, которые западают в душу и сперва вызывают в ней лишь радость или печаль, но из которых не замедлят вырасти добрые наклонности.

Я мог бы сделать мои сказки более занимательными, введя в них некоторые вольности, которыми авторы привыкли их оживлять; однако желание нравиться никогда не могло заставить меня нарушить усвоенное мной правило – не писать ничего такого, что могло бы оскорбить стыдливость и нарушить благопристойность. Вот мадригал, сочинённый одной очень умной молодой девушкой и написанный ею на заглавном листке «Ослиной Кожи», которую я ей послал:

Здесь об Ослиной Коже дан рассказ простой
С такой наивной чистотой,
Что он во мне восторг невинный
Зажег, как в дни, когда, бывало, у камина
Мой детский ум пленяла няня сказкой той.
Черты сатиры нам она являет,
Но желчи нет следа и злобы никакой.
И всем отраду сказка доставляет.
Но потому ещё люблю её читать,
Что нас она смеяться заставляет,
А между тем её и мать
И духовни?к наш одобряет.

К Мадемуазель

Ваше высочество.

Вероятно, никто не найдёт странным, что ребенку пришло в голову сочинить сказки, составляющие этот сборник; однако все удивятся, что у него хватило смелости вам их поднести. Однако, Мадемуазель, как бы ни был велик контраст между наивностью этих сказок и высокой просвещённостью вашего ума, тот, кто всмотрится в них хорошенько, увидит, что я далеко не так достоин порицания, как может показаться на первый взгляд. Все они содержат весьма разумную мораль, которая выступает более или менее явственно в зависимости от степени проницательности читателя. Но так как ничто не характеризует в такой мере широту ума, как способность интересоваться самыми высокими предметами и наряду с этим нисходить до мелочей, – то никого не удивит, что та же самая принцесса, которой природные дарования и воспитание сделали доступным всё, что есть в мире возвышенного, с удовольствием прочтёт и подобного рода безделушки. Правда, эти сказки дают картину того, что происходит в заурядных семьях, где похвальное желание поскорее обучить детей заставляет родителей выдумывать истории, лишённые всякого смысла, чтобы удовлетворить запросы детей, ещё не обладающих здравым смыслом. Но кому, как не лицам, которых небо предназначило управлять народами, подобает знать, как живут эти последние? Желание приобрести эти познания побуждало иной раз героев, и даже героев из вашего рода, посещать лачуги и хижины, с тем чтобы увидать собственными глазами характерные черты народного быта; приобрести эти познания показалось им необходимым для завершения своего образования. Как бы то ни было, Мадемуазель,

Имею честь пребывать,

Мадемуазель,

вашего королевского высочества

смиреннейшим и покорнейшим слугой.

П. Дарманкур

Спящая красавица

Жили-были король с королевой, которые так огорчались тем, что у них не было детей, так огорчались, что и рассказать нельзя. Ездили они на всякие целебные воды, давали обеты, совершали паломничества, – и ничего не помогало. Но наконец королева всё-таки забеременела и родила дочку.

Богатое было крещение. Маленькой принцессе позвали в крёстные матери всех фей, которых нашли в стране (а всего их нашлось семь), – чтобы каждая вручила свой дар. И так как в то время подношение таких даров было в обычае у фей, то принцесса таким образом получала всевозможные совершенства.

После того, как торжество крещения окончилось, все вернулись в королевский дворец, где был подготовлен большой праздник для фей. Перед каждой из них поставили великолепный обеденный прибор с ларчиком из литого золота, где лежали ложка, вилка и ножик из тончайшего золота, украшенные алмазами и рубинами. Но только заняли они свои места за столом, как вошла старая фея, которую не позвали, потому что вот уже пятьдесят лет она не выходила из своей башни, и все думали, что она либо умерла, либо очарована.

Король велел накрыть стол и для неё, но нельзя было поставить перед ней ларчика из литого золота, потому что их было сделано только семь штук – для семи фей. Старуха решила, что ей не оказывают должного уважения, и пробормотала сквозь зубы какие-то угрозы. Одна из юных фей, сидевшая рядом с ней, услыхала это и, опасаясь, чтобы та не одарила принцессу каким-нибудь неприятным даром, как только все вышли из-за стола, пошла и спряталась за занавеской. Она решила говорить последней, чтобы, если это будет возможно, как-нибудь ослабить зло, которое причинит старуха.

Тем временем феи стали одарять своими дарами принцессу. Самая юная фея сказала, что она будет первой красавицей в мире; следующая – что у неё будет ангельский характер; третья – что она всё будет делать с удивительной грацией; четвёртая – что она будет замечательно танцевать; пятая – что она будет петь, как соловей; шестая – что она будет играть на всех инструментах в высшей степени прекрасно. Пришёл черёд старой феи, и та, тряся головой больше от досады, чем от старости, напророчила, что принцесса уколет себе руку веретеном и от этого умрёт.

Этот ужасный дар заставил задрожать всех собравшихся, и не было человека, который бы не заплакал. В эту минуту юная фея появилась из-за занавески и громко произнесла следующие слова:

– Успокойтесь, король и королева, ваша дочь не умрёт. Правда, не так уж я могущественна, чтобы совсем отменить страшный дар, который дан был моей предшественницей, и действительно, принцесса уколет себе руку веретеном; но вместо того чтобы умереть, она заснёт глубоким сном и будет спать сто лет, после чего появится королевский сын и разбудит её.

Чтобы избежать несчастья, предсказанного старухой, король издал указ, коим воспрещалось всем в королевстве не только прясть с помощью веретена, но и хранить его у себя под страхом смертной казни.

Прошло пятнадцать или шестнадцать лет, и король с королевой отправились как-то в один из своих увеселительных замков. Принцесса, гуляя однажды по замку из комнаты в комнату, забралась наверх в башню, а там на чердаке сидела за прялкой, совсем одна, какая-то старушка. Эта славная женщина ни слова не слышала о королевском запрете.

– Что это вы делаете, тётушка – спросила принцесса.

– Пряду, дитятко, – отвечала старуха, которая её не знала.

– Ах, как это красиво! – воскликнула принцесса. – Как же это вы делаете? Позвольте-ка мне попробовать, может быть, и у меня так выйдет.

Но как только она взяла веретено – а была она очень живая и немного легкомысленная, да, кроме того, и дар феи понуждал её к этому, – как уколола себе руку и тут же упала без чувств.

Добрая старушка в замешательстве позвала на помощь. К ней со всех сторон сбежалась. Брызгают принцессе водой в лицо, расстёгивают ей одежду, хлопают её по рукам, трут ей виски водой королевы Венгерской[33 - Знаменитая венгерская вода Ларендогра (Aqua Reginae Hungaricae, Eau de la Reine d’Hongorie), средневековый «эликсир красоты и молодости» – был одним из первых европейских ароматических составов (духов), содержащим спирт. Тесно связана с именем королевы Венгрии Елизаветы Польской. Согласно легенде, она регулярно применяла особое зелье, позволившее ей сохранить красоту и молодость до глубокой старости. Она очаровала польского принца и получила от него предложение руки и сердца, когда ей было 72 года!]?– но всё безуспешно.

Тогда король, поднявшийся на шум, вспомнил о предсказании фей и, сообразив, что так оно и должно было случиться, раз уж феи предсказали, велел положить принцессу в самом красивом покое дворца, на ложе, которое всё было вышито золотом и серебром. И можно было подумать, что это лежит ангел, – так была она прекрасна; потому что забытьё не изменило живых красок на её лице, щёки у неё были розовые, губы как кораллы; только глаза были закрыты, но слышно было, как она тихонько дышит, что и показывало, что она вовсе не умерла.

Король приказал, чтобы никто не мешал ей спать, пока не пробьёт час, когда она должна будет проснуться.

Добрая фея, что спасла ей жизнь, приказав спать сто лет, была в Матаконовом королевстве, за двенадцать тысяч миль от того места, где приключилось несчастье с принцессой. Но ей рассказал об этом в тот же миг один маленький карлик, у которого были семимильные сапоги (это такие сапоги, что если их надеть, то за один шаг пролетишь семь миль). Фея сейчас же пустилась в путь – а ехала она на огненной колеснице, которую везли драконы, – и не прошло часу, как её уже встретили. Король предложил ей руку и помог сойти с колесницы. Она одобрила всё, что он сделал, но так как фея была очень предусмотрительна, то подумала, что когда принцесса проснётся, она окажется в большом затруднении одна-одинёшенька в таком громадном замке. И вот что она сделала.

Своей волшебной палочкой она тронула всех, кто был в замке (кроме короля с королевой): гувернанток, фрейлин, горничных, придворных чиновников, дворецких, поваров, поварят, стражей, привратников, пажей и лакеев. Она тронула также лошадей на конюшне и конюхов, больших дворовых собак и маленькую Пуфочку, собачку принцессы, которая, лежала около неё в постели. Только она до них дотронулась, как все сейчас же заснули, да так крепко, чтобы проснуться лишь вместе с принцессой и сразу быть готовыми к услугам, когда они ей понадобятся. Даже вертелы на огне, с насаженными на них куропатками и фазанами, заснули, и огонь тоже. Всё это случилось в одно мгновение, у фей ведь скоро всё делается.

Тогда король с королевой, поцеловав свою дорогую дочку, которая крепко спала, вышли из замка и издали указ, чтобы никто не смел к нему приближаться. Но такой запрет даже и не был нужен, потому что в какие-нибудь четверть часа вокруг парка выросло столько деревьев, больших и маленьких, столько колючего кустарника и терновника, которые переплелись друг с другом, что ни зверю, ни человеку не было прохода. Видны были только верхушки замковых башен, да и то очень издалека. Несомненно, это всё фея проделала при помощи своего искусства, чтобы принцессу, пока она спит, не побеспокоил кто-нибудь из любопытных.

Прошло сто лет, и сын короля, который в то время царствовал, бывший из другого рода, чем спящая принцесса, поехал в ту сторону на охоту. И тут он спросил, что это за башни, которые виднеются из-за густого леса. Каждый ему отвечал то, что сам слышал: один говорил, что это старый замок, навещаемый духами; другой – что там все окрестные колдуньи справляют свой шабаш. Но большинство говорило, что это жилище людоеда и что он туда уносит всех детей, которых ему случается изловить, чтобы там на досуге их съесть, и его никак нельзя выследить, так как он один умеет прокладывать себе дорогу через тот лес.

Принц не знал, чему верить, но тут один старый крестьянин обратился к нему и сказал:

– Дорогой принц, вот уже пятьдесят лет прошло с тех пор, как я слышал от отца, что есть в том замке принцесса – а красивее её нет на всём свете; что она должна проспать сто лет и что её разбудит королевич, которому она суженая.

Молодой принц, услыхав это, прямо весь загорелся; он собрался, недолго думая, положить конец такому замечательному происшествию. И так как ему хотелось и любви и славы, то он решил сейчас же узнать, что творится в том замке. И чуть только подошёл он к лесу, как все громадные деревья, колючи кустарник и терновник раздвинулись, чтобы его пропустить.

Он пошёл прямо к замку, что стоял в конце большой аллеи, на которую он попал. Но тут он был несколько изумлён, заметив, что никто из сопровождавших его людей не мог пойти вместе с ним, потому что деревья снова сплетались, как только он проходил между ними. Но это его не остановило, и он направился дальше, – ведь молодой и влюбленный принц всегда держится молодцом.

Он вошёл в передний двор и, оглядевшись, чуть было не застыл от страха. Вокруг было ужасное молчанье, повсюду виднелись картины смерти, лежали распростёртые тела людей и животных, казавшиеся мёртвыми. Но он скоро заметил по прыщеватым носам и красным лицам привратников, что они только спали, а их кубки, в которых ещё оставалось немножко вина, указывали, что заснули они выпивая.

Он пересекает большой двор, вымощенный мрамором, поднимается по лестнице, входит в залу стражи; она стоит там, выстроившись в ряд, ружья на плече, и храпит что есть мочи. Он проходит через покои, полные кавалеров и дам, которые все спят, кто стоя, кто сидя; вступает в опочивальню, всю позолоченную, и видит перед собой на ложе, занавеси которого подняты со всех сторон, прекраснейшее явление, какого он никогда не видел: принцессу, лет пятнадцати-шестнадцати на вид, лицо которой так сияло, что можно было подумать, что это свет божественный. Он подошёл, дрожа и любуясь, и опустился перед ней на колени.

Тогда, так как пришло время окончиться чарам, принцесса проснулась, взглянула на него глазками нежнее, чем можно было подумать, увидав её спящей, и сказала ему:

– Это вы, принц? Долго же вас пришлось дожидаться.

Принц, очарованный этими словами, а ещё больше тем, как она их произнесла, не знал, как и выразить свою радость и признательность, и уверял принцессу, что он любит её больше, чем самого себя. Разговор был не очень складный, но тем-то он им и понравился, потому что в нём было мало красноречия, но много любви. Принц был ещё более смущён, чем она – и это не удивительно: у неё-то ведь было время, чтобы помечтать о том, что она ему скажет, потому что очень может быть (правда, история об этом умалчивает), что добрая фея, в продолжение столь долгого сна, навевала на неё самые приятные грёзы. В конце концов, целых четыре часа они говорили и не сказали друг другу и половины того, что им нужно было пересказать.

Тем временем весь дворец проснулся, всяк взялся за своё дело, но так как не все они были влюблены, то прямо-таки умирали от голода. Старшая фрейлина, которой хотелось есть, как и другим, не вытерпела и громко сказала, что жаркое подано на стол. Принц помог принцессе подняться (она ведь была полностью одета и очень даже роскошно), но поостерёгся ей сказать, что платье у неё, как у его бабушки, и что у неё высокий воротник, какие носили при короле Генрихе IV; она и так была очень хороша.