Расколотая свобода

– Давай успокоимся, – он говорил так же, как и тогда в детстве, когда пытался утешить меня. Жаль, но этот прием не сработал ни тогда, ни сейчас. – Я не стану рассказывать тебе детали, потому что для тебя они не имеют значения. Информация засекречена, значит тебе ничего не грозит.

– Ты не станешь… Данте, ты должен рассказать мне, что происходит! – практически завизжала я.

Он крепче сжал руки и прищурился, неотрывно следя за дорогой. Данте стал жестче, холоднее и свирепее, чем раньше.

– Что я должен, Лайла, так это обеспечить твою безопасность, – остановившись на светофоре, он посмотрел на меня. – Я не стану с тобой нянчиться. Ты получишь лишь то, что я дам. На этом все.

– Мы с Иззи провели в тюрьме два дня и много всего наговорили друг другу, вот только она ни разу не упоминала, что хочет задержаться там, – прорычала я, не давая ему продолжить.

Он кивнул и провел рукой по волосам. Раньше мне нравился этот жест, Данте словно не знал, что сказать. Теперь же меня бесило, что я помнила все его привычки, – лишнее доказательство тому, что мне не удалось забыть его. Хотим мы того или нет, воспоминания навсегда остаются в памяти.

У Данте не было братьев или сестер, поэтому мы стали для него второй семьей. В основном он проводил время с Иззи и нашими старшими братьями, а я украдкой поглядывала на него из-за стола, где делала уроки.

– Когда Иззи позвонила мне… – начал он.

– Иззи звонила тебе? Из тюрьмы? Зачем? – задав этот вопрос, я быстро пришла к самому логически правильному выводу. – Вы еще трахаетесь? Я думала, вы расстались!

Мне хотелось врезать по его большому бицепсу, а потом оплакивать понимание, что мысль о них все еще отзывается болью.

Мы мало времени провели вместе, но, когда ты влюблен, время кажется вечностью. Так и было у меня с ним. И я прервала все контакты, чтобы спасти нас обоих.

Все равно у нас бы ничего не вышло. Я не дотягивала до его уровня, поэтому, прекратив отношения, оказала услугу нам обоим, особенно учитывая то, что случилось потом. Плюс ко всему отчасти это я заманила его в ловушку. Взвалила на него ответственность, побудив лишить меня девственности. Я знала, что Данте воспитывали джентльменом. Он всегда старался проявлять любезность, и вот во что это вылилось.

У наших отношений никогда не было будущего, хотя в течение нескольких недель мне казалось иначе.

– Расстались? Мы никогда не встречались, – быстро ответил он, а затем, когда мы остановились на светофоре, покачал головой и закрыл глаза. – То есть, конечно, я обдумывал такой вариант… Но речь не об этом.

Я скрестила руки на груди.

– Тогда о чем? Почему она звонит из тюрьмы тебе, а не родителям, или гребаному адвокату, или еще кому-то?

– Ты теперь постоянно ругаешься? – практически прорычал он.

Меня бесила его наглость, с которой он позволял себе так открыто критиковать меня и мою речь.

– Да, именно так, – но это была ложь. Я сквернословила лишь когда злилась. – И если тебе не нравится, можешь катиться к черту.

Он резко втянул воздух, и я узнала этот звук. Данте тоже был в бешенстве.

– Дай угадаю, и одеваешься ты теперь тоже так? Даже если едешь в аэропорт? – проворчал он.

Интересно, если бы я задушила военного, меня бы отправили в тюрьму?

– Как «так»?

– Носишь лифчик вместо нормальной одежды.

– Это не лифчик, а кроп-топ, – ну и придурок. Я оставила дома свои свитера и решила выбрать более расслабленный образ. Взяла платья длины макси, струящиеся юбки и другую одежду ярких цветов, которую собиралась носить во время пребывания здесь.

– Все видят твои сиськи и живот, а значит, это лифчик.

В тот момент тюрьма не казалась таким уж ужасным вариантом. Я была готова вернуться туда, если в обмен на это получила бы возможность ударить его по лицу.

– Давай каждый останется при своем мнении.

– Твои браться согласились бы со мной, они бы точно взбесились.

– Ой, так ты переживаешь за реакцию моих братьев? Приди в себя. Приезжая домой, вы все общаетесь с девушками, на которых одежды меньше, чем на мне.

– Лайла, неужели ты просишь следить кого-то за тем, с кем я общаюсь? Потому что, насколько мне известно, сама ты не приезжала уже несколько лет, – он ухмыльнулся, думая, что выиграл спор. – И как бы там ни было, твои братья не хотят, чтобы их младшая сестра привлекала ненужное внимание сотни парней.

– Знаешь что, я привлекла достаточно внимания, когда офицеры службы безопасности увели меня в наручниках. Так что можешь передать им, что из «малышки-сестренки» я превратилась в уголовницу, – бросила я в ответ, расстроившись из-за собственной реакции на его слова о младшей сестре.

Мне следовало бы радоваться, что теперь он воспринимает меня лишь так, но это определение, прозвучавшее из его уст, ранило так же сильно, как и раньше.

Данте сделал глубокий вдох, а затем принялся постукивать по рулю, тихо шепча что-то себе под нос.

– Ты что, серьезно сейчас медитируешь? – как будто это я разозлила его, а не наоборот.

– Да, иначе я сорвусь.

– Это ты критикуешь мой выбор одежды.

На светофоре загорелся зеленый, и Данте практически вдавил педаль газа в пол, огрызаясь в ответ:

– Потому что ты одеваешься так, будто мечтаешь, чтобы какой-нибудь парень облизал тебя с ног до головы.

– Боже! – Как мы вообще коснулись этой темы? – Рада, что ты не видел остальную мою одежду.

– Если она похожа на то, что на тебе сейчас, тебя ждет новый гардероб.

Я фыркнула.

– Ты просто смешон, – он всегда считал меня ребенком. И даже после всего, что было, все еще придерживался того же мнения. Но я была взрослой. Господи, да ведь его голова была у меня между ног!

И еще, когда он так со мной разговаривал, я вспоминала случай, когда моя мама попросила Данте отвезти меня в школу, потому что все остальные были заняты. Я обрадовалась, что мы останемся одни в машине, и долго готовилась к этому дню. Разговор в машине шел отлично, но потом, когда мы были уже на полпути к школе, он вдруг тихо произнес: «Мама сказала, что вчера у тебя начались первые месячные. Если тебе что-то понадобится, просто дай знать».

Ага. Именно так все и было. Я мечтала умереть, хотя понимала, Данте просто хотел как лучше и пытался помочь.

Именно таким он и был, всегда заботился и держался поблизости. Становился свидетелем каждой неловкой истории, но никогда не смеялся надо мной.

Клянусь, он бы с легкостью согласился купить мне тампоны.

Казалось, для него я была маленькой девочкой, забота о которой являлась частью семейных обязанностей.

Но наши отношения с самого начала были обречены.

Соблазнив его и вынудив лишить меня девственности, я совершила грандиозную ошибку. И последствия этих действий росли во мне в течение двух с половиной месяцев.