Алая вуаль

Я взглянула на него, но не стала обнажать шею, не стала искать глазами, куда он мог спрятать тонкие, как иглы, клинки. Он может отнять у меня жизнь, но он не отнимет у меня достоинство.

– Пронзите мне шею. Пролейте мою кровь. Используйте ее для своих грязных целей – вам ведь только это и нужно.

Все так же глядя на меня с отвращением, он присел рядом со мной, закрыв меня от моряков.

«Это уже совершенно неважно», – с горечью подумала я.

Матросы продолжали двигаться, словно марионетки на ниточках. Никто на нас так и не взглянул.

Михал пристально на меня смотрел. Его лицо ничего не выражало.

– Впервые я встречаю того, кто так жаждет смерти.

Я ничего не сказала, и он покачал головой:

– Не бойся. Какой же из меня джентльмен, если я откажу в просьбе леди?

«Леди».

Меня словно обожгло, и я резко села, едва снова не ударив его по носу. Я не люблю насилие. Терпеть не могу вида крови, но, когда фарфоровая куколка разбивается, после нее остаются острые осколки. Где-то в глубине души мне хочется причинить ему боль. Хочется пустить ему кровь.

– Давайте же, – процедила сквозь стиснутые зубы, отбросив прочь злые помыслы. – Чего вы ждете?

Михал улыбнулся, но в глазах его по-прежнему стоял лед.

– Терпение – добродетель, лапочка.

Он сидел совсем рядом, но от него не исходило никакого запаха – словно от снега, или мрамора, или яда в вине, – и это выбивало меня из колеи.

– Я вам не лапочка! – бросила я и даже не узнала свой голос. – И не надо делать вид, что вам знакома добродетель, месье. Вы вовсе не джентльмен.

Михал глухо хмыкнул или – я недоверчиво сощурилась – засмеялся? Он смеялся надо мной?

– Просвети меня тогда. Что делает мужчину джентльменом?

– Что за снисходительный тон?

– Я просто задал вопрос.

Когда я вскочила на ноги, в его черных глазах промелькнуло веселье, которое разгорелось еще сильнее, когда я споткнулась и ухватилась за его плечи. Я тут же отдернула руки. Мне было дурно от ярости и унижения. Я не та, кто ему нужен. Меня даже жалко было убивать.

Михал все еще сидел на корточках, и я решила проскочить мимо него, но снова – за одно короткое мгновение – он оказался передо мной и загородил мне путь. Я взглянула на двустворчатые двери.

Попыталась еще раз.

Он снова возник передо мной.

– Я могу предположить, что ты хочешь найти мою кузину и воззвать к ее сочувствию, может, материнскому состраданию, – безразлично произнес Михал, сцепив руки за спиной. – Позволь мне сразу избавить тебя от разочарования. У Одиссы нет сострадания. Даже если бы она вдруг посочувствовала тебе, то все равно бы не помогла. Она подчиняется мне, – мрачно улыбнулся мужчина и кивнул на матросов. – Они все подчиняются мне.

Бешеный стук сердца отдавался у меня в висках. Я пристально смотрела на него.

Одну секунду.

Две.

Когда я бросилась в сторону, Михал возник прямо передо мной, и я резко остановилась, чтобы не налететь на него. Он посмотрел мне прямо в глазах и помрачнел.

– Раз уж тебя так мало волнует собственная жизнь, позволь мне помочь тебе.

Он взмахнул рукой, и все моряки тут же остановились, выпрямились и зашагали к борту корабля. Не медля и не говоря ни слова, они взобрались на ограждение и стали ждать указаний. Ветер поднимался все сильнее. С ужасом я смотрела на моряков. Они были похожи на оловянных солдатиков, и внезапно в их пустых лицах я увидела свое собственное.

Однажды Моргана сделала и меня такой же безвольной. Магией она заставила меня и Бо сражаться друг с другом, причинять друг другу боль, чтобы донести послание до своей дочери. Я вонзила меч в грудь Бо, но не могла противиться этому, и тогда я думала, что с таким злом я больше никогда не столкнусь. Не встречу подобное чудовище.

Когда один из моряков покачнулся и едва не соскользнул, я обернулась к Михалу, чувствуя, как снова преисполняюсь решимости:

– Прекратите! Сейчас же перестаньте!

– Не тебе мне указывать, лапочка. Если ты попробуешь спрыгнуть и поплыть к Цезарину, моряки последуют за тобой и, к сожалению, тоже замерзнут насмерть. – Его взгляд стал совсем чужим и пугающим, каким-то свирепым. Он накрутил на палец прядь моих волос. – Вот только из-за малокровия они замерзнут раньше. Если повезет, то минуты через четыре. Придется тебе смотреть, как они гибнут. – Он помолчал. – Понимаешь?

«Малокровие?»

Я отшатнулась от борта корабля, словно из него выскочили шипы, и попыталась осмыслить услышанное. Но у меня ничего не получилось, и в груди вспыхнула жгучая ярость.

– Прикажите им спуститься! – требовательно сказала я. – Я не стану больше вам отвечать, пока морякам на корабле будет угрожать опасность!

– На корабле всем угрожает опасность, – тихо и зловеще произнес Михал.

Однако моряки как будто бы поняли его намерения; так же быстро и бесшумно, как они взобрались на ограждение, мужчины спрыгнули на палубу и возобновили свой жуткий «танец». Сейчас они снова стали похожи не на оловянных солдатиков, а на марионеток.

– Мы пришли к некоему согласию? – Михал склонил голову.

– Почему они беспрекословно слушаются вас? – спросила я. – Моряки. Как вы управляете ими?

– Почему у тебя нет шрамов?

– Меня заколдовала Госпожа Ведьм, чтобы скрыть шрамы от чужих глаз, – с неожиданным удовольствием солгала я. Украдкой я бросила взгляд на матроса с колом в форме лебедя. – Мы знали, что вы хотите похитить меня…

– Petite menteuse. – Взгляд Михала потемнел.

«Лгунья».

И хотя он был прав, руки у меня невольно сжались в кулаки.

– Я не лгунья!

– Неужели?

Михал шел за мной, словно хищник, идущий по следу добычи. Терпеливый и смертоносный. Он полагал, что я в ловушке, и, вероятно, так и было.