Та, что стала Солнцем

Она так внезапно подняла на него глаза, что он отпрянул. Он начал так ее называть недавно, подражая отцу. Ее желудок сжался, как крепко стиснутый кулак. Она позволила себе подумать о ящерице, спрятанной на кухне. Она ее высушит и всю съест сама, тайком. И этого будет достаточно. Должно быть достаточно.

Они закончили еду в молчании. Когда девочка дочиста вылизала свою миску, отец положил два тыквенных семечка на грубый семейный алтарь: одно для предков, второе – чтобы умиротворить бродячих голодных духов, у которых не осталось собственных потомков, которые о них помнят.

Через несколько мгновений отец девочки поднялся, с трудом разогнув спину после поклона перед алтарем. Повернулся к детям и произнес тихо и свирепо:

– Еще один день, и наши предки вмешаются и прекратят эти страдания. Непременно.

Девочка понимала, что он прав. Он старше нее и знает больше. Но когда она попыталась представить себе будущее, то не смогла. В ее воображении не было ничего, чем можно заменить бесформенные, одинаковые дни голода. Она цеплялась за жизнь, потому что жизнь казалась чем-то ценным, даже пускай для нее одной. Но когда она думала об этом, то не могла понять почему.

Девочка и Чонба сидели у входа в дом и смотрели вдаль, безразличные ко всему. Одна трапеза в день не может заполнить время. Под вечер жара становилась почти невыносимой, когда солнечные лучи били по деревне наотмашь, красные, как Небесный мандат последних императоров-китайцев. Вечером, после захода солнца дышать становилось просто невозможно. В той части деревни, где жила семья Чжу, дома стояли далеко друг от друга, а между ними проходила широкая грунтовая дорога. На этой дороге ничего не происходило, как и в других местах в опускающихся сумерках. Чонба теребил висящий на шее буддийский амулет и бил пятками по земле, а девочка смотрела на краешек полумесяца, медленно выползавший из-за далеких темных холмов.

Они оба удивились, увидев отца, огибающего дом сбоку. В руке он держал ломоть тыквы. Девочка почувствовала исходящий от тыквы запах гнили, хотя этот ломоть отрезали только сегодня утром.

– Ты знаешь, какой сегодня день? – спросил он у Чонбы.

Жители деревни уже много лет не устраивали никаких праздников, отмеченных в календаре. Помолчав немного, Чонба рискнул высказать догадку:

– Фестиваль середины осени?[3 - Фестиваль середины осени, также известный как Фестиваль Луны или Фестиваль Лунного пирога, является традиционным праздником, который отмечают многие жители Восточной и Юго-Восточной Азии.]

Девочка тихо фыркнула: разве у него нет глаз и он не видит луну?

– Второй день девятого месяца, – сказал отец. – В этот день ты родился, Чжу Чонба, в год Свиньи. – Он повернулся и двинулся прочь. – Пойдем.

Чонба поплелся за ним. Через минуту девочка поспешила следом. Дома вдоль дороги выглядели темными силуэтами на фоне неба. Обычно она боялась ходить по этой дороге ночью из-за хищных собак. Но сейчас ночь опустела. Она полна призраков, говорили оставшиеся в живых жители, хотя, поскольку призраки такие же невидимые, как дыхание или ци, невозможно понять, есть они здесь или нет. По мнению девочки, их не стоило так уж опасаться: ее пугало только то, что она действительно видела.

Они свернули с главной дороги и увидели впереди крохотный огонек. Не ярче случайной вспышки света в закрытых глазах. Там стоял дом прорицателя. Когда они вошли в дом, девочка поняла, почему отец разрезал тыкву.

Первое, что она увидела, была свеча. Свечи стали такой редкостью в Чжонли, что ее свет показался волшебным. Пламя свечи поднималось на высоту ладони и колебалось на конце, как хвост ужа. Красивое, но вызывающее тревогу. В своем лишенном света доме девочка никогда не чувствовала темноту снаружи. Здесь они стояли в пузыре из света, окруженные темнотой, и свеча лишила ее способности видеть то, что за его пределами.

Прежде девочка видела прорицателя только издали. Теперь, оказавшись так близко от него, она сразу же поняла, что ее отец не был стар. Прорицатель был, наверное, таким древним, что помнил время до императоров-варваров. Из родинки на его морщинистой щеке рос длинный черный волос, вдвое длиннее, чем тонкие седые волосы на подбородке. Девочка не могла оторвать от него глаз.

– Глубокоуважаемый дядюшка. – Отец поклонился и вручил прорицателю тыкву. – Я привел к вам восьмого сына семьи Чжу, Чжу Чонба, под звездами его рождения. Не можете ли вы поведать нам его судьбу? – Он вытолкнул Чонбу вперед. Тот с готовностью шагнул к прорицателю.

Прорицатель обхватил лицо Чонбы старыми ладонями и стал поворачивать то в одну сторону, то в другую. Он нажимал большими пальцами на лоб и щеки мальчика, измерил его глазницы и нос, ощупал череп, определяя его форму. Потом взял мальчика за запястье и пощупал пульс. Веки его опустились, а выражение лица стало суровым, замкнутым, будто он получал некое послание из далекого источника. На его лбу выступил пот.

Это продолжалось долго. Свеча горела, а темнота снаружи, казалось, сжималась вокруг них. По коже девочки поползли мурашки, ее охватили дурные предчувствия.

Все они подскочили, когда прорицатель отпустил руку Чонбы.

– Скажи нам, уважаемый дядюшка, – настойчиво попросил отец девочки.

Прорицатель вздрогнул и поднял глаза. Он задрожал, потом произнес:

– В этом ребенке таится величие. О, как ясно я это увидел! Его деяния станут гордостью вашей семьи и прославят сто поколений ваших потомков. – К изумлению девочки, он встал, а потом поспешно опустился на колени у ног ее отца. – Должно быть, вы прожили свои предыдущие жизни необычайно добродетельно, если боги наградили вас сыном с подобной судьбой. Господин, для меня честь быть знакомым с вами.

Ошеломленный отец девочки опустил взгляд на старика. И ответил через несколько мгновений:

– Я помню день, когда родился этот ребенок. Он был слишком слабым и не мог сосать, поэтому я проделал путь до монастыря Ухуан и сделал пожертвование, чтобы он выжил. Мешок желтых бобов весом в двадцать цзинь[4 - Традиционная китайская мера веса; в КНР в настоящее время составляет 500 граммов.] и три тыквы. Я даже обещал монахам, что отдам его монастырю, когда ему исполнится двенадцать лет, если он выживет. – Его голос сорвался, в нем одновременно слышались и радость, и отчаяние. – Все мне тогда говорили, что я глупец.

«Величие». Этому слову не было места в Чжонли. Девочка слышала его только в рассказах отца о прошлом. В рассказах о том золотом, трагическом времени до нашествия варваров. О времени императоров, правителей и генералов; времени войн, предательства и триумфа. А теперь ее обыкновенному брату, Чжу Чонбе, предстоит стать великим. Она посмотрела на Чонбу и увидела, что его уродливое лицо сияет. Деревянный буддийский амулет на его шее отразил пламя свечи и засиял, как золотой, и сделал его правителем.

Когда они вышли, девочка задержалась на пороге темноты. Что-то заставило ее оглянуться на старика в круге света. Она прокралась обратно и свернулась в маленький комочек перед ним, касаясь лбом земли, ее ноздри наполнил идущий от нее мертвый запах мела.

– Почтенный дядюшка. Предскажите мне мою судьбу. Что меня ждет?

Она боялась поднять глаза. Порыв, который заставил ее вернуться, этот горячий уголек в животе, покинул ее. Пульс стал частым, как у кролика. Тот пульс, в котором заключалась модель ее судьбы. Она думала о том, что в Чонбе заключена великая судьба. Каково это – чувствовать, что ты несешь в себе семя силы? На мгновение она подумала, нет ли и в ней самой потенциала и что она просто раньше не знала, что именно искать, у нее не было для этого названия.

Прорицатель молчал. Девочка почувствовала, как ее охватывает холод. Все ее тело покрылось пупырышками гусиной кожи, и она пригнулась еще ниже, пытаясь убежать от темного прикосновения страха. Пламя свечи резко взлетело вверх.

Затем, будто издалека, она услышала, как прорицатель произнес:

– Ничего.

Девочка почувствовала глубоко внутри себя тупую боль. Это болело семя внутри нее, ее судьба, и она поняла, что все время это знала.

Дни ползли медленно, со скрипом. Желтые бобы семьи Чжу заканчивались, вода становилась все более непригодной для питья, а в ловушки девочки попадалось все меньше добычи. Многие из оставшихся в живых деревенских жителей отправились по дороге среди холмов, ведущей в монастырь и дальше, хотя все понимали, что меняют смерть от голода на смерть от рук бандитов. Один лишь отец девочки, казалось, обрел новую силу. Каждое утро он стоял под розовым куполом безупречно чистого неба и твердил, как молитву:

– Дожди придут. Нам нужно только терпение, и вера в то, что Небеса подарят Чжу Чонбе великую судьбу.

Однажды утром девочку, спящую в ямке, которую они с Чонбой вырыли для себя рядом с домом в земле, разбудил какой-то шум. Это потрясло ее, они почти забыли, какие звуки издает жизнь. Выйдя к дороге, они увидели нечто еще более удивительное. Движение. Не успели они ни о чем подумать, как мимо них пронеслась громоподобная волна шума: мужчины на грязных конях стремительно проскакали по дороге, подняв тучу пыли.

Когда они исчезли, Чонба спросил, маленький и напуганный:

– Армия?

Девочка молчала. Она не могла поверить, что эти люди были частью той темной, текущей реки, красивой, но всегда далекой.

Стоящий за их спинами отец произнес:

– Бандиты.

В тот вечер трое бандитов вошли, пригнувшись, под обвисшую крышу пристройки семьи Чжу. Девочке, скорчившейся на кровати вместе с братом, показалось, что они заполнили комнату своими огромными размерами и зловонием. На рваной одежде зияли дыры, распущенные волосы свалялись. Девочка впервые видела людей, обутых в сапоги.

Отец девочки подготовился к такому случаю. Теперь он встал и подошел к бандитам, держа в руках глиняный кувшин. Что бы он ни чувствовал, он это скрывал.

– Уважаемые гости. Они очень плохие, и их у нас очень мало, но возьмите все, что у нас есть, прошу вас.

Один из бандитов взял кувшин и заглянул в него. Он презрительно фыркнул:

– Дядюшка, почему ты такой скупой? Не может быть, чтобы у тебя больше ничего не было.

Их отец замер.

– Я вам клянусь, это все. Посмотрите сами на моих детей, у них плоти не больше, чем у больной собаки! Мы уже давно едим камни, друг мой.

Бандит рассмеялся:

– Не морочь мне голову. Как вы можете есть камни, если до сих пор живы? – С ленивой жестокостью кота он толкнул отца девочки так, что тот отлетел в сторону. – Вы, крестьяне, все одинаковые. Предлагаете нам курицу, надеясь, что мы не заметим откормленную свинью в хлеву! Иди и принеси остальное, подонок.