Зимняя Чаща

– Тебе нужно назад в лагерь, – резко говорю я.

У Оливера опускаются плечи, губы складываются в узкую линию. Очевидно, ему совершенно не хочется возвращаться в лагерь, но и я его оставить здесь не могу. Не могу заявить: Чур, мое! Он потерянная вещь, которая принадлежит лагерю «Щучья пасть». Так что не мне его хранить. Не могу я положить Оливера себе на подоконник, любоваться им и сдувать с него пылинки.

Даже если мне очень хочется этого.

Оливер мрачно кивает.

– И нам нужно успеть до того, как новая буря разыграется, – добавляю я. Небо уже успело сменить цвет, сделалось похожим на начинающий заживать синяк. Ветер усилился, засвистел среди деревьев, взвихрил снег на поверхности замерзшего озера.

В глазах Оливера я читаю беспокойство, за которым скрывается что-то еще. Может быть, страх. Или нетерпение. Или просто глаза такие потому, что парень не выспался. Не знаю.

– Хорошо, – соглашается он.

Фин скулит на крыльце, глаза у него большие и влажные.

Он очень не хочет, чтобы его бросали, но для меня спокойнее будет, если Фин останется дома. Летом туристы часто принимают Фина за чистокровного волка, дикого и опасного. Возможно, они правы, хотя когда Фин два года назад вдруг появился на крыльце нашего дома и начал скрестись в дверь, прося впустить его, он выглядел скорее как помесь волка с колли. Но глаза у него при этом были довольно дикими. Такие, будто он в любой момент может стремглав рвануть назад, в лес, которому он принадлежит. Вернуться туда, где его место.

Даже мальчишки из лагеря, увидев Фина издалека, кричат, что это волк. А иногда и камнями в него швыряют.

Они боятся его – а страх заставляет людей совершать глупости.

Погладив Фина по голове, я вместе с Оливером пробираюсь к озеру, протаптывая дорожку среди деревьев.

Мы идем вдоль береговой линии, слева от нас лежит замерзшая поверхность озера, покрытая паутиной трещин, сходящихся к его середине. В летние месяцы вода в озере светло-голубая, спокойная, сверкающая на солнце. Но сейчас озеро погружено в спячку, и вода сделалась черной, мрачной, обжигающе холодной.

– В лагере поговаривают, будто это озеро бездонное, – произносит за моей спиной Оливер. Мы продолжаем загребать ногами снег, и при каждом нашем выдохе в морозный воздух вылетают облачка пара.

– Дна его никто никогда не видел, – соглашаюсь я.

Порой я могу, стоя на берегу, представить, что падаю вниз, вниз, вниз в темной воде озера, и чувствую ужас, странным образом смешанный с любопытством. Что ждет меня там, куда никогда не долетает солнечный свет? Что скрывается в глубине? Какие чудовища прячутся в тех местах, где никто их не может увидеть?

– Так ты думаешь, это правда? – спрашивает Оливер, останавливаясь и смотря на озеро. Голос у него теперь сильный, чистый, глубокий, не то что прошлой ночью. Возможно, травки делают свое дело.

Я растерянно отвечаю:

– Ты живешь здесь достаточно давно, чтобы начать понимать, что здесь существуют вещи, в которые никто не верит во внешнем мире.

Не знаю, поймет ли он, что я хотела сказать. Скорее всего, нет.

Чувствую, он смотрит на меня своими невероятными зелеными глазами, а затем он приподнимает руку и тянется ко мне. Пальцы Оливера легонько касаются моих волос, щекочут кожу за ухом.

– Листок, – говорит он, отводя руку. Он показывает мне золотисто-желтый листок. – Запутался у тебя в волосах.

Мы с Оливером стоим так близко друг к другу, что я смущаюсь и быстро провожу пальцами по своим волосам.

– Такое часто со мной случается, – негромко отвечаю я, стараясь не смотреть Оливеру в лицо и чувствуя, как краснеют мои щеки. – Лес буквально прилипает ко мне.

Оливер широко улыбается, и я впервые вижу его улыбку. Вижу легкий изгиб его слегка искривленных губ, смешинки в его глазах.

Я сдерживаю ответную улыбку, готовую расцвести на моих губах. Знаю, он считает меня странной. Видит во мне девчонку, которая делает снадобья и к чьим волосам липнут листья. Совершенно очевидно, что она ведьма. Разве может такая девчонка быть кем-то еще?

Пройдя еще примерно километр на север, мы доходим до лагеря.

Это первое поселение, когда-либо созданное в здешних горах.

Среди деревьев показываются первые постройки.

Лагерь для трудных подростков «Щучья пасть» был основан лет пятьдесят назад, на месте поселения старателей. В начале 1900-х годов суровые, потрепанные жизнью мужчины и женщины сколачивали себе состояние в этих горах, намывая золото на берегах Черной реки. Даже в озере первое время можно было найти крупинки золотого песка.

В наши дни ничего подобного нет: золото давным-давно кончилось.

Теперь здесь среди заснеженных деревьев стоят два десятка хижин и еще несколько совсем маленьких, странной формы построек, разбросанных вдоль береговой линии, включая ремонтную мастерскую и насосную станцию, которые сохранились еще со времен золотоискателей.

Снег в лагере истоптан башмаками четырех десятков трудных подростков. Следы ведут от хижины к хижине, и так во всех направлениях. Летом здесь на берегу творится настоящее столпотворение: парни играют в футбол, запускают летающие пластиковые тарелочки – фрисби, отплывают от берега на каноэ и парусных лодках, которые сами же и построили. Стоит заметить, что лишь немногие их суда способны хоть какое-то время продержаться на воде.

С крыши столовой свисают сосульки. Мы с Оливером, громко топая, подходим к массивным двойным деревянным дверям. Сквозь них до нас доносится какофония звуков – завтрак в лагере в полном разгаре.

Оглядываюсь на Оливера, который сгорбился от холода. В моей голове проносится мысль, что, может быть, разумнее было бы сейчас развернуться и вместе с ним возвратиться домой, где спрятать его на чердаке, в безопасности. Но я прекрасно понимаю, что нельзя держать его у себя, он не мой.

– Ну, ты идешь? – спрашиваю я и слышу, как дрожит мой голос.

Может быть, Оливер гадает, каким будет наказание, которое назначат ему, когда увидят, что он возвратился в лагерь. Может, ему вместо этого хочется вновь оказаться в лесу, лежать на спине в снегу. Потеряться.

Но я не могу отвести его назад в лес.

Найденная вещь не может стать ненайденной.

Оливер кивает, я толчком ладони открываю одну створку тяжелой двери, и мы заходим внутрь.

Странная разноголосица и тяжелый, продымленный воздух ударяют в нас. Ощущение, словно ты из тихого, уснувшего под снежным покрывалом мира внезапно перенесся в совершенно иное место – грохочущее, бурлящее жизнью. Мне требуется время, чтобы адаптироваться к новому окружению.

Передо мной огромный зал; неказистый, но крепкий дом, в котором мы находимся, способен, кажется, простоять еще тысячу лет, успешно выдерживая натиск ветра и снега. В дальнем левом углу находится большой камин, в котором ревет и бушует пламя. В воздухе пахнет подгоревшими тостами и висит легкая дымка. И слышен свист, словно сюда внутрь пытается пробраться заунывный зимний ветер.

На двух длинных столах горят свечи, освещая лица сидящих по обеим сторонам парней. Шум их голосов эхом отдается от высокого деревянного потолка. Большинство обитателей лагеря завтракают, скребут вилками в своих тарелках, расплескивают апельсиновый сок, но несколько парней играют в пинг-понг в дальнем конце зала, возле камина.

Мне уже доводилось здесь бывать, хотя и нечасто, всего несколько раз.

Каждое лето и зиму живущие в лагере парни устраивают потлач – вечеринку, куда каждый приходит со своим угощением, которое ставят на общий стол. Приглашают на эти вечеринки и местных девчонок, в основном из Фир Хэйвена. Кроме угощения на таких вечеринках предполагаются танцы и прогулки по старому поселению золотоискателей. Девчонки из Фир Хэйвена приходят на такие потлачи, чтобы глазеть на парней и целоваться, укрывшись за деревьями. В последние два года мама стала настаивать, чтобы на эти вечеринки ходила и я, говорила, что мне полезно как можно больше общаться с людьми. Друзей завести. Можно подумать, что для полного счастья мне не хватает только компании подруг, которых можно позвать к себе летом на вечеринку с ночевкой. Представляю, как они расстилают свои спальные мешки на лужайке возле нашего дома и устраиваются поудобней под звездами. Будто я пропаду без чего-то подобного. Да ладно, у меня есть лес, и Фин, и заваленный книгами чердак, и, поверьте, мне этого вполне хватает для счастья.

Мы с Оливером какое-то время стоим, ожидая, пока кто-нибудь заметит нас. Увидит, что Оливер Хантсмен вернулся.

Но они продолжают уминать политые сиропом вафли, шумно прихлебывают апельсиновый сок и смеются так, что мне остается только удивляться, как они умудряются не подавиться при этом.

Скрестив на груди руки, Оливер осматривается, словно пытаясь найти тех, кого знал до своего исчезновения, но вокруг мутный полумрак. Он поворачивается ко мне, и я вижу, как он напряжен.

– Спасибо, – говорит он, – что разрешила остаться у тебя прошлой ночью.

Никакого тепла в его взгляде я не замечаю, и меня вновь начинают терзать сомнения. Да, я спасла Оливера, вытащив из леса, но сейчас мне кажется, что было ошибкой приводить его сюда. Еще большей ошибкой, чем оставить умирать в темноте Чащи.