Горе
–И вы не отчаивайтесь,– я помахал всем рукой и вышел из большого, сырого, темного и холодного каменного зала.
Поднявшись по лестнице, я оказался… Где-то. Трудно было сказать, что это. Похоже на какой-то каменный пузырь, который постоянно в движении. Каждый кирпич, как чешуя дракона, плавно волной перетекало по поверхности помещения, меняя свою форму. Что-то похожее на выход я не приметил. Однако я почувствовал, что если бы и нашел этот выход, то дальше пути все равно не оказалось бы. Это было схоже с той невидимой зоной за кадром фильма. Осознав, что дальше мне дороги нет, пришлось вернуться обратно. Толпа удивленно посмотрела на мое возвращение: кто-то горящими глазами улыбался, кто-то сонливо и озадаченно пялился на мою фигуру. Один Атан противно улыбнулся. Он все продумал, гад.
–Вы одумались?– сказал он, прервав свою пламенную речь.
–Это ты сделал с комнатой?– устало и раздраженно я уставился на него.
–Соглашайтесь, иначе отсюда вам дорога только в плен.
–Какой же ты жалкий…,– я вздохнул и встал напротив него.
–Вы поведете нас вперед!
–Тебе эта роль больше идет.
–Поверьте, нас ждет успех!
–Я-то верю, но не хочу в этом участвовать.
–В случае отказа вы знаете, что вас ждет,– опять эта противная ухмылка…
–Допустим,– я обернулся к толпе.– Тогда какой у вас план, господа!
–И госпожи!– выкрикнул кто-то в толпе.
–И госпожи,– подметил я.
–Мы хотим,– стал говорить Атан,– окружить комнату Ньепса и просто напугать старика, чтобы привлечь Безликого. Пленки заблокируют все входы и будут караулить его. Когда он появиться, наши малютки схватят его, мы же в это время набросимся на Ньепса и сделаем то, для чего собрались.
–Убьем?
–Безжалостно,– оскалил свои желтые зубы хитрый библиотекарь.
–Что же после свершения вашего «правосудия»?
–Все мы получим свободу.
–А как же Лувр?
–Кто?– не понял Атан.
–Безликий.
–А! Он дал клятву Ньепсам, что будет защищать любого, кто носит это гадкое имя, так что после смерти Климента, он просто сметет нас в порошок.
–Дальше?
–Дальше его жизнь потеряет смысл. Он будет обречен на вечные страдания,– Атан встал в театральную позу, словно читает монолог Шекспира, и окруженный взглядами толпы противно улыбнулся.
–Он-то вам что сделал?
–Мешал вершить правосудие.
–Вы намного хуже Ньепса,– я покачал головой и оглянул всех. Слуги смотрели на меня: кто удивленно, кто очарованно, кто гневно, кто сонно.
–Не смей сравнивать нас с ним!– Атан вспылил и подошел ко мне. Его глаза, хитрые и воспаленные, смотрели на меня. Он изображает гнев. Он все знает. Он играет.
–Отчего же не сравнивать?– я старался заглянуть в душу каждому.– Убить человека- самый страшный грех. Вы преданные ему слуги. Да, он жадный, горделивый, противный и мерзкий, но Климент, прежде всего, ваш хозяин.
–Хозяин… Как же мерзко звучит.
–Разве это не так? Кто же вам подарил бессмертие?
–Не Климент,– четко отчеканил библиотекарь.
–Однако он носит фамилию Ньепсов, что делает его вашим… Создателем!– я особенно громко крикнул последнее слово, от которого каждый в помещении в удивлении дрогнул.
–Мы сами себе создатели! Мы были рождены нашими матерями!– выкрикнул кто-то из зала.
–Даже они?– я указал на Пленку, стоящую возле выхода. Все оглянулись на него. Мальчик застыл и стал оглядываться на окружающих, покраснев.
–Даже они!– снова чей-то голос. Поднялись одобрительные возгласы.
Я остановился. Пленки все одинаковые, их много… Сколько тайн в этом домишке…
–Иди,– в шуме я услышал раздраженный скрежет зубов Атан. Он искоса взглянул на меня.
–С удовольствием.
Окруженный хаосом, я направился на выход. Кто-то кричал мне вслед оскорбления, кто-то вот-вот собирался сорваться с места и броситься на меня- все были недовольны мной. Я высказал свое мнение, пускай где-то и не слишком правдивое, но несогласных со мной куда больше, чем даже нейтральных слушателей. Количество играет свою роль. Особенно в обществе, где царит идея. Один слуга почти дотянулся до моей руки, но я машинально отдернул ее и быстрее поднялся по лестнице. Провожала наверх меня успокоительная и пламенная речь подлого библиотекаря…
Оказавшись на улице, я осознал, что меня украли без верхней одежды. Рубашка с коротким рукавом да домашние брюки. В такую холодную погоду этот костюм был похож на костюм шута. Один лоб оставался необычайно горячим, руки холодными, а ноги тряслись.
–Лишь бы не заболеть,– зубы трещали.
Я помчался домой. Люди смотрели на меня сначала странно, а потом к ним в голову приходила мысль, что я являюсь обыкновенным любителем спорта, который в такую холодную погоду решил размять свои немолодые ноги. Такие безумцы обыкновенно кажутся ненормальными и неадекватными, однако именно в этом откровенном идиотизме скрывается залог здоровья. Вселенская несправедливость- чтобы быть здоровым, нужно встать с кровати. Именно это я и ненавижу в мире. Сразу думается, что человек любит все усложнять, а на самом деле это дано ему природой.
Передо мной- дверь в квартиру. Из звуков- мое тяжелое дыхание. Запах- сырой бетон подъезда. Почему-то мне не хотелось тут же врываться в свой дом в таком виде, словно там кто-то есть, поэтому я оперся об перила и стал смотреть в небольшое окошко, выходящее в облачное утреннее небо, еще не проснувшееся, темное и туманное. Когда дыхание успокоилось, а весь пот впитался в одежду, я повернулся к двери и открыл ее.
На кровати сидела Вайолетт и читала мою тетрадь. Обернувшись ко мне, она равнодушно оглядела меня и снова принялась за чтение. Я зашел за порог и стал искать Лувра. Его нигде не было.
–Будешь чай?– первым спросил я, зайдя на кухню. Единственное, что всегда было у меня на кухне- это чай. Точно, еще сода с кофе.
–Буду,– монотонно ответила девочка.
Я поставил чайник, подготовил два пакетика чая и сел за стол. Окна на улицу в этой комнате не было, так что я тупо уперся взглядом в пустующую стену. С соседней комнаты были слышны тихие перелистывания страниц. Она читала мои рукописи. Надо в следующий раз выписать из библиотеки книгу, чтобы ей было чем заняться.
Может показаться странно, что я так спокойно реагирую на нежданного гостя. Сказать честно, я сам себе удивляюсь. Почему-то это привычное дело, когда она в моем доме, где-то рядом. Словно уже член семьи, хотя никого из близких людей уже не осталось. Отца я не помнил, мама умерла уже больше пяти лет назад. С родственниками я не люблю общаться, они всегда погружают тебя в свои родовые перипетии, где кто-то что-то открыл, кто-то с кем-то поругался, от кого-то где-то забеременела и так всегда. Я с детства был далек от всех этих тем, а в дальнейшем и вовсе старался отгораживать себя от прочих скандалов, чтобы ненароком не заинтересоваться в этом. Друзья у меня не водились, однако все же были когда-то близкие контакты, которые уже потерялись где-то в прошлом. Были у меня и любимые люди, но все же мой характер трудно пережить, а мои поступки- тем более.
Да, я одинок. Но мне не сказать, что грустно и печально… Я скорее нахожусь в постоянном тумане, где нет ни света вдалеке, ни хоть какой-то четкости горизонта. Помню, раньше она была, но сейчас куда-то пропала. Это состояние мне безразлично: оно не мешает жить, не позволяет печалиться, не дает поводов для волнения. Волноваться после тридцати особенно нельзя, иначе дольше пятидесяти не прожить. Но хочу ли я жить?.. Уже понятно: что и чего я хочу- загадка. Эта безразличность ко всему мне напоминает одного знакомого, которого я мимолетом встретил где-то в Германии- уже не помню- и дал ему одну из своих папок с прошлым. Тогда меня поразило его стремление к цели, которую он никак не мог обрести. Если я давно перестал искать, то этот смельчак продолжал копаться в жизненных смыслах, в поисках хоть какого-то ориентира. За это его можно уважать, однако меня…
Прозвучал щелчок. Чайник закипел. Это вывело меня из дум. На столе- две чашки чая. Пар от них улетал вверх. Ненароком я подумал, что это похоже на пламя костра, только в стихии воды, но любая подобная магическая тема, где присутствуют стихии, волшебники, заклинания и прочее, меня просто смешила. Быстро выветрил все подобные фантазии из головы и хотел уже звать гостью, но она сама пришла и молча села за стол, пододвинув к себе кружку. Разглядывая безобразный стол, девочка потихоньку отпивала чаю, иногда дуя на него. Я же снова уставился на стену и уже не мог ни о чем думать.
–Устала я уже дома,– Вайолетт отпила.
–Почему же?
–Постоянная суета, контроль и вечная забота.
–Ты же еще ребенок.
–Мне уже двадцать.
–Выглядишь на все пятнадцать,– я оглядел собеседницу. Больше девочкой я ее не назову.
–Знаю!– обиженно проговорила гостья.– Такие гены.
–Отец кажется у тебя довольно высоким.
–Вы просто слишком низкие.
–У меня средний рост. Метр семьдесят семь.
–Для мужчины ты низкий.
–Кто бы говорил.
Тема роста для нее была оскорбительной.
–Ты решила сбежать из дома и прийти ко мне?
–В доме дедушки происходит что-то странное. Все слуги косо на меня смотрят.
–Ты родственница Ньепса?
–Если далекая-далекая.
–Почему же ты называешь его дедушкой?
–Я с детства с ним была знакома. Наши семьи дружили, и он был ласков ко мне. Дедушка меня называет племянницей. Это, наверно, наши псевдородственные прозвища.
–Почему же Лувр ходит вечно за тобой?
–Кто?– я вечно забываю, что никому не известно про прозвище безликого.
–Твой товарищ.
–Он где-то спит. У него была бессонница всю неделю, и вот, наконец, его организм вырубился. Он еще день будет высыпаться.
–Почему же он вечно ходит за тобой?
–Не знаю. Он с самого детства всегда рядом со мной, оберегает меня, защищает.
–Но клятву ведь он давал Ньепсу…,– я задумался.
–Возможно, дедушка приказал ему оберегать и меня. Для него слово дедушки- закон.
–Будь он еще не такой импульсивный, цены в нем в качестве телохранителя не было.
–Такая вот его особенность,– Вайолетт улыбнулась.
–Скорее слабость.
За окном поднялся жуткий ветер. Он гудел и пытался пробраться внутрь, но у него ничего не получалось; непоколебимые окна смирно стояли в ставнях, не давая холоду пробраться внутрь тепла моей квартиры, а на данный момент еще и уюта. Когда за одним столом с тобой сидит кто-то, появляется желание поговорить. Оно искреннее и легкое, приносит что-то приятное. Ощущение твоей необходимости. Обычно я люблю есть один, другие собеседники напротив меня раздражают, но с этой девушкой приятно общаться. Простой диалог, который может показаться скучным, интересовал меня. Мне было интересно слушать ее. Это меня немного вернуло в прошлое, где я со своей былой любовью так же проводил время в одном доме. В повседневности есть все прелести жизни, ее спокойствие и очарование. Ко мне это осознание давно пришло, но мое еще не остывшее стремление к новому приводило меня не раз в новые приключения. Оно и принесло меня в Пивоварню. Прикрывшись желанием спокойствия, я искал в этом городе новое. Может, я тоже не сдался и ищу неосознанно свою цель в жизни?
–Я видела военных,– гостья вывела меня из дум, навеянных тишиной.
–Где?
–На площади.
–Зачем же они в Пивоварне?
–Я слышала, что это глава полиции попросил у государства помощь, если таинственный убийца снова появиться.
–Это все меры предосторожности… Твоему другу будет непросто в следующий раз убивать.
–Это его не остановит,– Вайолетт водила пальцем по чашке.
–В него хоть раз попадали?
–Несколько, по-моему, ранений было,– вспоминала собеседница.– Да, точно! Было. Однажды он наткнулся на какую-то банду, которая до меня приставала, вот он с ними и подрался. Кто-то стрельнул ему в спину, однако рана тут же затянулась, и он просто убил всех.
–Он ничего не почувствовал?
–Я прашивала у него, как самочувствие, но он непонимающе глядел на меня.
–Ты можешь касаться его?
–Конечно. Я его и бить пыталась, и хватала за руки, но он невероятно силен.
–А ты видишь его лицо?– вдруг этот вопрос сам собой возник в голове. Девушка взглянула на меня.
–У него нет лица.
–Да, нет.
Девушка допила чай, но продолжала сидеть. Моя чашка еще не была опустошена.
–Как же ты его называешь?
–Чаще всего им, но в редких случаях братом. А вы, как я поняла, Лувром его зовете?
–Да.
–Интересное прозвище. Ему понравится.
–Думаешь?
–Надеюсь. Он непредсказуем.
Вот и моя чашка оказалась пуста. Еще немного покрутив ее, собирая капли, я взял всю посуду со стола и отправил в раковину. Девочка встала.
–Думаю, мне пора возвращаться.
–Наверно, так.
–Спасибо за чай. В следующий раз только приготовь что-нибудь на закуску, у тебя в холодильнике- даже веревки нет, чтобы мышь повесилась.
–Учту ваши пожелания, миледи,– я поклонился, будто бы швейцар.
–Ну и хорошо. Скоро встретимся!– она подошла к двери.
–Ты думаешь?
–В последнее время судьбе угодно, чтобы мы встретились. Думаю, это неспроста.
–Может, ты права.
Она уже собиралась уходить…
–Ты веришь в судьбу?– напоследок спросил я.
–Пока еще нет. Но, видимо, скоро придется поверить.
Девушка вышла. Я остался один. Уют тут же пропал, однако тепло осталось. Человек способен в одиночку создавать из своего гнезда приятное местечко, но, как оказалось, я на такое не способен. Все, что касается одного меня, ввергает в ступор. Я полностью безалаберен, халатен и небрежен к себе. Мое одиночество- это моя проблема внутри. Я обеспечил себя снаружи, но забыл про внутреннее пространство. Поэтому у меня нет четкой главной роли в этой жизни. Я- наблюдатель, оператор, снимающий и фиксирующий чужие жизни. Чужие, но не свою. Однако живут ведь люди годами в полной изоляции и немного да хранят в себе частичку благоразумия, так почему я, окруженный постоянно людьми, постепенно теряю рассудок?
Смотря на Вайолетт, я осознал эту надвигающуюся трагедию. Скоро и я должен буду стать таким же, как Лувр- психопатом без тормозов, действующий из своих чувств, которые не имеют никакой основы, никакого права на существования. Признаюсь, мне стало не по себе. Не хотелось бы сойти с ума, расхаживая по городу с пистолетом в руках. Лувра никто не видит, а меня- все.
Но… Я ведь наблюдатель. И я вижу остальных. И они меня. Но пока мысль не закончена… Это словно начало давней фразы, которую ты знал, однако конец ее забыл.
Посмотрел на окно. Небо было буйным, в постоянном движении. Ветер не утихал. Время прошло незаметно, и, кажется, я до сих пор его не уловил. «Братом…». Почему же братом? Я бы понял, если бы она звала его телохранителем или просто пушечным мясом, но братом… Может, это какая-то детская шутка? Да и почему я об этом так переживаю, что мне с этого? Их отношения для меня не важны. Я же в полном одиночестве. Фотоаппарат не способен влезать в жизни тех, кого снимает. Так и я не имею права вносить свой вклад в ту историю, которую мне дано запечатлеть.
Смотри и молчи…
XI
Снова… Снова, черт побери, ко мне кто-то ломится! Нельзя ли тише стучать в двери?! Я понимаю, что крепко сплю, однако разбудить меня- это простое дело!
Я рассерженно встал с кровати и хотел было уже открыть дверь, но прислушался. За дверью тихо, словно дымок, был слышен шепот двух неизвестных лиц. Да и тот, кто долбил мою несчастную дверь, был похож по манере стука с… Пленкой! Это снова они! Опять меня собираются схватить и навязать тупые идеалы революции- нет уж, мне это не нужно! Я хотел спокойно выспаться, после вчерашней прогулки на плече великана.
«Свершилось…»,– пролетело в голове. Да, свершилось… Они восстали, собирались и меня украсть. Надо бежать!
Я оглянулся. Через дверь мне точно выхода нет, а, судя по силе удара об дверь, терпение Пленки на исходе. Значит, через окно! Но я живу на третьем этаже… Была не была! Я открыл окно и осмотрелся. Водосточная труба! Как хорошо, что она рядом. Я, не обдумывая своих действий, прицепился к ржавому металлу всем телом и тут же стал спускаться вниз. Руки больно ударялись о выпуклые скрепления. Сверху что-то треснуло. Труба ломается! Медленно длинная конструкция, не рассчитанная на перевозку одной мужской тушки, стала крениться, а затем и вовсе падать. Я уже пролетел второй этаж. Пора! Мои ноги упали на землю, но не выдержали внезапного утреннего падения и грохнулись на плитку. Наверху вышибли мою дверь. Бежать! Я мигом встал и помчался по улице в сторону дома Ньепса.
Предупредить Лувра! Нужно его предупредить срочно! Но где же он? Может, он там, где и Вайолетт. Срочно, черт подери, бежать!
Я несся оленем, убегающим от стада тигров. Невероятно быстро пробежав два квартала, я уже стоял у двери семьи девушки и яро стучался им в дверь. Неспешно мне открыла Лилия. Ее сонное стареющее лицо с узкими глазами неразборчиво оглядывало мою паническую фигуру.
–Доброе утро,– зевала она.– Что случилось?
–Где Вайолетт?– тяжело дыша, спросил я.
–Вайолетт?– Лилия постепенно просыпалась: ей передавалась моя энергия.– Она у себя в комнате…
–Пустите меня, срочно!
–Разумеется!
Женщина уступила мне дорогу, и я сразу же взобрался по лестнице наверх и открыл дверь в ее комнату. Вайолетт сидела за фортепиано и что-то мирно играла. Из-за кровати выглянула размытая голова Лувра. Все тут!
–К Ньепсу! Его убьют!– небрежно выпалил четыре слова.
Еще три секунды парочка смотрела на меня и тут же стала собираться. Мы выбежали из дома и мчались к Ньепсу. Быстрее всех был Лувр, который вышел вперед.
–Что случилось?– кричала, стараясь угнаться за нами девушка.
–Ньепса убьют!
–Кто?– с ужасом восклицала Вайолетт.
–Слуги!
Мы забежали внутрь фотоателье и спустились по лестнице. Лувр опережал нас на несколько минут. В коридоре столпились многочисленные слуги, которые при виде меня громко воскликнули: «Ура!» Только через пару мгновений я заметил, как безликий быстро шел по головам толпы, пробиваясь в комнату старика. Мы стали пробираться сквозь возмущающихся слуг, орущих лозунги наподобие: «Долой браконьера!» и «Свободу трудящимся!». У двери, сдерживая митингующих, стояла тетя Люсия. Она своим тучным телосложением, покрытым одним ночником, заслоняла проход в помещение. Заметив нас, дама с мольбой обратилась к нам:
–Помогите! Я уже впустила Лувра и Атана, но их двоих не хватит, чтобы проводить в безопасное место Климента.
–Вы впустили Атана?!– я поднял на нее свои глаза.
–Да, он обещал, что вытащит нас отсюда.
–Он же его убьет!
Оттолкнув Люсию, я открыл дверь и влетел в кабинет. За мной, как с цепи, сорвалась толпа, и Люсия, уже не способная сдерживать слуг, с ужасом наблюдала, как люди вваливались в комнату.
Первым делом мы все увидели Лувра, стоящего с ножом в руках, которого сдерживал Атан. На полу, весь в крови, валялся Ньепс. Старик был мертв. Его шея превратилась в красную биомассу, изо рта текли алые струйки, а глаза были закрытыми. Лувр со всей силой давил на Атана, но тот, видя, что все собрались, увернулся, позволив ножу последний раз воткнуться в мертвое тело, и обратился к нам.
–Убийца! Он убил Ньепса! Он! Тот, кто должен был защищать род Ньепсов, его же и погубил!– Атан указывал пальцем на встающего Лувра, который был весь в крови. Безликий смотрел на нас.
–Смотрите на него!– орал библиотекарь, яростно обвиняя в убийстве Лувра.
Молчание. В коридоре были еще слышны лозунги тех, кто не видел всего того, что творилось в комнате, но большинство обдумывало сказанное Атаном. Разумеется, я не верил библиотекарю. Все было подстроено им. Но другие… Они были в смятении. Сейчас в слугах была борьба между рациональными думами, что Лувр, дав клятву, никак не мог ее нарушить, и чувствами, которые разгорячились еще в коридоре и которые готовы были верить всему, что скажет их командир. Молчание прервал голос Люсии, которая с ужасом орала:
–Климент!
Все тут же оживилось. Все стали кричать: «Лови убийцу!», но никто пока не шел с места, потому что самыми первыми стояли я и Вайолетт, наблюдавшие за Лувром. Безликий, слушая все эти крики слуг, уронил от шока нож. Он взглянул на тело Ньепса, потом на Атана. В нем что-то щелкнуло, Лувр собирался задушить библиотекаря, медленно, постоянно ускоряя шаг, приближаясь к нему, но толпа, которая снесла, наконец, меня и девушку, опередила безликого. Что было дальше я не видел, однако, видимо Лувру удалось сбежать. Толпа побежала за ним, и мигом комната опустела. В ней были я, Вайолетт и Атан.
–Это ты,– вставая, злобно проговорил я.
–А кто еще?– ухмылялся библиотекарь.– Свершилось! Наконец, вся библиотека моя! Вся… Каждая книга- сокровище знаний- теперь моя! Как же я завидовал этому чертовому старику,– нагнувшись над мертвым телом, Атан плюнул на кровавый лоб трупа. Слюна библиотекаря смешалась с темной струйкой, образовав ужасный тусклый цвет.– У него было все, чего я хотел: библиотека. Однако он ей не пользовался, как стоило бы. Он был бесполезен, так что его смерть миру ничего не даст. Наконец, я могу запереться в своей библиотеке и забыть про этот мир навсегда!
Атан подошел к тумбочке, стоящей рядом с высокой кроватью, и достал ключ. Я подбежал к нему и хотел уже было его ударить, но хитрец увернулся.
–Но!– грозно прокричал он.– Сделаешь это- тебя съедят, как и нашего убийцу. Только он бессмертен, а ты нет.
Вприпрыжку Атан выскочил из комнаты и поскакал в библиотеку, напевая какую-то веселую песенку. Вайолетт села рядом с трупом.
–Умер…,– она плакала.– Исчез… Был вчера, сегодня нет… Почему мы умираем?– девушка с заплаканными глазами взглянула на меня.– Почему мы не можем жить вечно, как они? Он ведь мог сделать себя бессмертным… Так почему?
Вайолетт уже не могла говорить из-за постоянных рыданий. Я подошел к тумбочке. Тот шкафчик, что открыл Атан был пуст, однако я заглянул в другие. Там была толстая стопка фотографий. На них были запечатлены люди. Оглядевшись в поисках какого-нибудь рюкзака, за шторой я заметил строгий и старый портфель. В него и поместились все фотографии. Однако оставался последний шкафчик. В нем была одна единственная фотография. Мужчина в длинном пальто стоял на фоне какого-то деревенского пейзажа фермы. Лицо его из-за древности фотоаппарата не проявилось и вместо него было черное размытое пятно. Я поместил эту фотографию бережно в карман своих брюк.
Подойдя к Вайолетт, я осторожно положил руки ей на плечи. Она вздрагивала от постоянных рыданий. Ее слезы капали на пол, где смешивались с темно-алой кровью умершего старика, однако цвет их был куда светлее и чище. Девушка не могла ничего говорить и лишь истерично всхлипывала, отдаваясь все больше душевным прощаниям с близким человеком. Ее колени испачкались в крови, а руки боялись прикасаться к мертвому телу. Не так больно видеть умершего, как понимать, что больше он не появиться на белый свет. Воспоминания сильнее всего терзают нас, заставляя прочувствовать ту самую смерть. Осознание, что человек, еще вчера смотревший на тебя, теперь лежит с закрытыми веками и больше никогда их не откроет, невыносимо. Невольное сравнение настоящего и будущего окунают в отчаяние. Это состояние похоже на пропажу дорогой тебе вещи, о которой известно лишь то, что ее больше нет. Ты пытаешься смириться с этим, но внутренняя пустота, возникшая от утраты частички твоей обыденной жизни, вмиг стирает все прежние ориентиры, благодаря которым ты жил.
Смерть лишь пугает. Она нагнетает окружение своим скорым появлением, вводит человека в панику, в нем просыпается жизнь, однако все происходит мгновенно. Щелчок. Человека нет. Неважно, умер ли человек долго и мучительно или быстро и стремительно, та граница, которая и зовется смертью и отделяет две половины на жизнь и не жизнь, быстро переступается. Наши ноги не замечают этот порог и продолжают свой путь, идя уже по совсем другой тропе. Таким образом, смерть лишь пугает при жизни, а когда наступает ее час, мы просто переступаем через нее. Где-то мне доводилось то ли слышать, то ли прочитать одну цитату одного древнего мудреца, которая звучит как-то так: «Смерть нас никак не касается: пока мы живы, смерти еще нет, когда мы умираем, нас уже нет». Эта цитата помогла мне отнестись к смерти спокойно, принять ее за тот самый «естественный этап человеческой жизни» и воспринять утрату близкого человека пускай и печально, но не так болезненно, как могло бы быть.
Я смотрел на жалкие страдания Вайолетт и всей душой хотел ее утешить, но обыкновенных слов поддержки мне показалось недостаточно. Видя, как ее плечи судорожно поднимаются, я вспомнил о той цитате, которая показалась мне уместной.
–Смерть нас никак не касается. Когда мы живем, ее нет. Когда мы умираем, уже нас нет.
Девушка прекратила плакать и подняла на меня свои глаза, полные слез.
–Тебя терзает прошлое,– продолжал я, смотря ей прямо в глаза.– Осознание того, что вчера он был, а сегодня его уже нет. Это нормально. Скоро ты смиришься с этой пустотой. Когда сосуд пуст, его можно наполнить. Воспоминания о нем превратятся в цветы, которые будут греть твою душу. Сейчас тебе просто нужно пережить шипы внезапной утраты.
