Проклятье шамана

Глаза капитана торжествующе засияли, бодрая улыбка заиграла на заляпанных кровью губах:

– А что до тебя, так мне достаточно будет знать, что ты умрешь мучительной медленной смертью, когда дюжина змей сожрет тебя заживо, выев мозг из твоих костей. Ты будешь рыдать и умолять о смерти более легкой!

Почесывая свой шрам, Кхерет склонился над беспомощным пленником, приблизив лицо настолько, что варвар почувствовал его горячее, разящее перегаром дыхание.

– Но и смерть не облегчит твоих страданий! Ибо черная душа твоя отправится в ад, где наш змеиный бог Сэт давно поджидает ее с раскаленными сковородками.

Киммериец дернулся в бессильной ярости, заскрежетав зубами и пытаясь пересилить пульсирующую в голове боль. Обильные капли пота выступили на его лице, смачивая черную гриву перепачканных в крови волос и не давая свежим рубцам просохнуть. Его голубые глаза вспыхнули неистовым огнем, сжигая в этом пламени последние силы.

– Стигийский шакал! – хрипло прорычал Конан. – Твои псы вряд ли тебе помогут, когда мы встретимся в аду, куда Сэт отправляет всех своих верных лакеев в награду за их преданную службу.

– Пустые слова, варвар, – насмешливо прокомментировал Кхерет пламенную речь своей жертвы. – Когда через четыре месяца мы прибудем в Луксур, ты будешь ползать на коленях, умоляя о привилегии лизать тюремную воду с моих сапог. Вы, киммерийцы, упрямы, как пни, и живучи, как кошки, я уверен, ты выживешь без пищи и воды. Ты будешь жив, когда я брошу тебя королю в ноги… Жив, но раздавлен и сломлен – просто жалкий мешок с костями.

С этими словами Кхерет отвернулся и окликнул белобородого вендийца, показавшегося из люка:

– Джатил! Промой-ка этому выродку раны. Он должен страдать, но не умереть – я хочу командовать моей армией снова.

Пожилой вендиец молча принялся исполнять приказание капитана. Он окатил лицо варвара соленой водой, от которой свежие раны так и вспыхнули огнем. Конану показалось, что его голову засунули в печь, закопав лицом в раскаленные угли. Он подавил крик, когда «врачеватель» наложил на рубцы грязную шершавую тряпку, которая больно впилась в кожу, но оставляла открытыми глаза и рот. Поэтому он видел, как Кхерет жестом подозвал двух гребцов.

– Девир и Матара, спустите эту падаль в трюм да привяжите покрепче к пустому крэйту. И проверьте, чтобы веревка была крепкой: этот киммериец намного опасней, чем кажется. Я видел его истекающим кровью, но тем не менее сражающимся, да с такой яростью, на которую способен лишь тигр, загнанный в клетку. Каждый день вливайте в его глотку по ковшу воды, но кормите только раз в три дня.

Потом он повернулся к гребцам.

– С этого дня будете по двое стоять на карауле. Я лично проверю каждую смену и, клянусь Сэтом, собственноручно вздерну на рее мерзавца, какового застану спящим. А сейчас, псы, займите скамейки и гните спины, да молите небо, чтобы послало попутного ветра. Если доберемся до Луксура за три месяца, каждый получит двойную награду. Так что старайтесь! – Закончив раздавать приказы, он кивнул коротышке барабанщику и властно прошагал на корму.

Два здоровенных моряка подхватили Конана под руки и запихали в узкий люк, ведущий в грузовой отсек корабля. Конвоиры отворили небольшую, но крепкую дубовую дверь и волоком затащили его внутрь тесного трюма. Скинув ношу на сырые прогнившие доски, гребцы принялись освобождать массивный деревянный поддон от вендийских ковров, распихивая их по и без того забитым доверху нишам. Вендийцы были крепкими малыми, но даже их совместных усилий едва хватило на то, чтобы передвинуть пустой крэйт в центр трюма. Через минуту к ним спустился Джатил с мотком добротной веревки, которая по толщине в два раза превосходила большой палец Конана.

Этой веревкой гребцы крепко-накрепко обмотали и без того связанного киммерийца, прочно пригвоздив его к шершавой стенке поддона. Замысловатые узлы были затянуты столь искусно, что становились только крепче при любой попытке узника пошевелить хоть кончиком пальца. Вендийцы специально расположили пленника так, чтобы его лицо как раз находилось под ржавой решеткой в потолке трюма, которая обеспечивала слабый свет и хоть какую-то вентиляцию.

Конан с трудом поднял голову к свету. Злобное лицо Кхерета смотрело сверху. Его зловещий смех эхом раздавался в воспаленном мозгу варвара, грозя свести с ума.

Ослабленный потерей крови и постоянной болью, киммериец впал в глубокое беспамятство.

Полная луна сияла на ночном небе, подобно гигантскому тусклому бриллианту, заливая холодным светом джунгли и оставляя прозрачные дорожки на устланной мягкой листвой земле. Капли дождя, оставленные недавним ливнем, блестели на деревьях, словно бисер.

Чутье Конана, всегда считавшееся отменным, казалось этой ночью особенно острым. Ноздри варвара жадно втягивали пахнущий мхом и плесенью воздух, стараясь учуять малейший запах зверя.

Бесшумно скользя между деревьев, он каким-то образом угадывал правильное направление, хотя в первобытном лесу не было заметно никаких тропинок. Всецело доверяясь охотничьему инстинкту, Конан неумолимо преследовал жертву, ориентируясь лишь на едва различимые звуки, запахи и тени. Живот громко урчал, требуя сырого мяса и свежей крови. Где-то поблизости витали запахи четвероногих тварей – жирных и трусливых. Они только что здесь пробежали, оставив за собой следы.

Навязчивый голос в голове не давал покоя: что-то здесь было не так. Он вовсе не какой-нибудь дикий хищник, чтобы выслеживать по лесам добычу и рвать на куски ее плоть. Как он оказался в этих джунглях, раздетый и без меча?

Но вскоре голос смолк, и ничто уже не мешало его охоте. Пересохшее горло жаждало красного сочного напитка, а длинным острым зубам не терпелось вонзиться в чью-нибудь глотку. Казалось, в мозгу не осталось места для других мыслей и желаний. Конан словно жил охотой, и все обитатели зеленого царства знали это, а потому боялись.

Тяжело дыша, Конан продирался сквозь непролазную чащу, дыхание, поднимавшееся изо рта, было наполнено кислым запахом непереваренной пищи. Он облизнул уголки губ, до сих пор хранивших привкус крови дикого кабана, убитого им в полдень. Вообще-то Конан не имел привычки охотиться по ночам, но сегодня полная луна разожгла в нем кровавый аппетит, требуя все новых и новых жертв.

И Конан знал, что, даже доверху набив брюхо мясом, он будет продолжать убивать до тех пор, пока зловещее светило не растает на утреннем небе.

Впереди показалась поляна. Слабый ветерок разносил повсюду запахи зверей. Жадно облизываясь, варвар замер, внимательно прислушиваясь к шорохам и трескам, которыми были наполнены ночные джунгли. Несомненно, поблизости притаилось целое стадо. Сейчас он бросится на спящих животных, не давая им опомниться.

Конан напряг пружины мышц и, проламываясь сквозь стену зелени, выпрыгнул на поляну, протягивая длинные волосатые руки с черными когтями и обнажая ряд загнутых желтых клыков. Звериный рык вырвался из его груди, разрывая тишину ночного леса. В следующий миг он оказался верхом на спящем животном, которое спохватилось слишком поздно, и принялся рвать полосатую шкуру.

Кровь гейзером ударила из разодранной глотки, а копыта задергались в предсмертных конвульсиях. Остальное стадо тут же вскочило на ноги, сверкнув множеством лун, отраженных в дюжине пар глаз, и в ужасе бросилось наутек.

Возбужденный видом и вкусом крови, Конан повернулся к удирающему стаду и издал столь леденящий рык, что звери замерли в оцепенении. Он убил еще троих, разорвав им глотки прямо на глазах у онемевших сородичей. Сцена убийства вывела стадо из транса, и звери ринулись прочь.

Однако Конан был весьма далек от удовлетворения. Безумное желание убивать все живое заставило его броситься в погоню. Он без труда нагнал беглецов и завалил отбившееся от стада животное, разорвал его шкуру и разбросал внутренности. Бьющееся на земле сердце посылало в его лицо струи горячей крови.

Захлебываясь слюной, Конан сдирал куски мяса и запихивал их в рот, проталкивая, не жуя, в брюхо. Насытившись, он поднял лицо к небу, словно ища одобрения у своей покровительницы.

Неожиданно диск луны принял облик какланийского шамана. Его смеющееся лицо с фантастическими татуировками смотрело прямо на Конана. Немигающие глаза горели ненавистью, а тонкие губы шевелились, словно произнося заклинание.

Конан проснулся от чьего-то крика и потянулся к мечу, которого, правда, при нем не оказалось. Каково же было его удивление, когда он понял, что сам являлся источником этого крика. Он припомнил все детали ночного кошмара с поразительной ясностью, от которой волосы на голове становились дыбом. Тело было мокрым, как после дождя, но не только от испарины: грубая веревка больно впивалась в кожу и была сплошь пропитана кровью. Израненное лицо пылало. Правая голень превратилась в один комок боли и безобразно распухла в том месте, где ее пронзил стигийский клинок. Он лежал поверх днища деревянного поддона, сжимая кулаки от боли и злобы, и тоскливо смотрел в потолок.

Снаружи была темная ночь: он видел сквозь железную решетку клочок звездного неба. Однако тихое покачивание корабля и нежный ветерок не в силах были его успокоить.

Конан отчаянно напрягся, накачивая мышцы безумной энергией… Тщетно! Даже дюжина сильных мужчин вряд ли могла порвать его оковы. Убедившись в тщетности своих потуг, лишь отнимавших последние силы, Конан попытался расслабиться и подумать.

Кровь опять засочилась из изрезанных веревкой ран, и варвару пришлось больно закусить губу, чтобы сдержать крик.

Как он теперь выяснил, сон также не приносил ему отдыха: он вовсе не желал заново переживать одни и те же кошмары. Странные видения неотступно преследовали его с той самой ночи, когда красный туман отравил его разум.

Колдун, по всей видимости, спустил на него всех демонов преисподней, которые не оставят его в покое, пока окончательно не сведут с ума. Сотни жутких историй о душах мертвецов, жаждущих мщения, вмиг ожили в суеверном мозгу. Дрожь пробежала по всему телу, заставляя волосы на голове зашевелиться. Глубоко укоренившийся страх перед сверхъестественным порождал самые невероятные предположения.

Тяжело дыша, он снова поднял глаза к небу, и… сердце его чуть не выпрыгнуло из груди: сквозь ржавую решетку трюма на него равнодушно смотрел лик полной луны. Не в силах оторвать глаз, варвар с ужасом взирал на бледное светило, которое, несомненно, играло в его судьбе какую-то зловещую роль.

Собрав волю в кулак, Конан угрюмо отвернулся, не позволяя фантазиям разыграться слишком сильно. К счастью, ему было над чем поломать голову. Для начала следовало бы подумать о том, как выбраться из заточения. А потом… Эх, сумей он только отыскать свой меч – проучил бы этого мстительного пса Кхерета.

Конан напрягся, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи. Плотная повязка и корка засохшей крови изрядно приглушали всякие звуки, но все же он различал и поскрипывание палубных досок, и тихий плеск воды за бортом.

Варвар затаил дыхание… С палубы раздавались тихие монотонные голоса. Ночной караул состоял предположительно из двух человек: Конан был уверен, что слышит два разных голоса, хотя разобрать предмет разговора не удавалось. За дверью трюма тоже слышался какой-то дребезжащий звук. Конану не потребовалось много времени, чтобы догадаться: стражник, карауливший дверь, бессовестно дрыхнул. Однако и этот факт не придавал энтузиазма. Кхерет, очевидно, не собирался ослабить веревки. А это означало, что он будет чахнуть в этом склепе месяцами. Киммериец знал границы своей выносливости и поэтому не тешил себя иллюзиями. На том скудном рационе, который предлагал ему Кхерет, он, может, и продержался бы несколько месяцев, однако силы его начнут увядать уже через неделю.

В одном теперь Конан был твердо уверен: стигийский экс-адмирал не даст ему умереть и во что бы то ни стало доставит в Луксур для жертвоприношения своему змеиному идолу. Один Кром мог знать, что ждало его в этом распроклятом городе. Да, пожалуй, если и есть какой-либо выход из этой западни, то его нужно найти поскорее. Как только силы покинут его, стигиец совьет из него веревки.

Конан в очередной раз проклял себя за то, что поддался на уговоры Джерала и втянул своих людей в бессмысленную бойню. Наемная служба зачастую могла принести хорошие деньги, вопрос лишь в том, кому продать свою силу и меч… Люди Конана сделали, по всей видимости, неправильный выбор. В будущем он будет осторожнее… Если у него вообще будет это будущее! Хотя, по правде сказать, солдатская жизнь ему до смерти осточертела. Похоже, что он уносил с поля боя больше шрамов на теле, чем монет в кошельке.

Чуть заметные бледные тени, появившиеся на стенах, свидетельствовали о наступлении рассвета.

Неожиданно Конан услышал странный шорох, который, казалось, раздавался у него прямо под ухом.

Он с любопытством вытянул шею, пытаясь разобраться, кто бы это мог быть, и тут же почувствовал в левой мочке острую боль. В следующий миг он услышал, как кто-то царапает воротник рубахи.

Резко повернув голову и чуть не вывихнув себе шею, он заметил длинный розовый хвост. Изучив его по всей длине, он обнаружил, что хвост принадлежит огромной серой крысе. К своему ужасу, Конан заметил, что в ее зубах был зажат кусочек его собственного уха. Сморщенная мордочка и лапки разбойницы были вымазаны в крови, а красные глазенки смотрели на варвара безо всякого интереса.

Конан застонал.

Даже этому нахальному грызуну было на него ровным счетом наплевать. Взбешенный столь вопиющей наглостью, варвар оскалился и, изловчившись, впился зубами в крысиный хвост. Стиснув зубы, он принялся остервенело мотать головой, колотя крысой по твердому дереву. Удивленный грызун сопротивлялся, царапая коготками и без того изуродованное лицо.

От боли и ненависти Конан сдавил челюсти с такой силой, что чуть не откусил крысе хвост. После нескольких таких ударов крыса перестала дергаться и стихла.