Шри Ауробиндо. Биография. Глоссарий

Когда Шри Ауробиндо был арестован по делу «Банде Матарам», он подал в отставку со своего поста в Национальном колледже, чтобы не компрометировать колледж.[150 - Когда судебное разбирательство было прекращено, он снова вернулся к своим обязанностям, но уже только как профессор. Окончательно он ушел из колледжа после того, как был второй раз арестован по делу об алипорской бомбе.] Стоит привести здесь вдохновенное послание к студентам, когда его попросили выступить на митинге преподавателей и студентов колледжа, созванном в его поддержку в «трудные для него времена»: «Я считаю, что все то уважение, которое вы продемонстрировали мне сегодня, относится не ко мне и даже не ко мне как директору колледжа, а ко всей нашей стране, к Матери, которая есть во мне, ибо то малое, что мне удалось сделать, было сделано ради нее, а те небольшие страдания, которые мне предстоит испытать, я готов принять ради нее… Когда мы создавали этот колледж, оставив все прочие занятия, забыв обо всем, чтобы посвятить свою жизнь начатому делу, мы надеялись, что этот колледж станет основанием, ядром нации, новой Индии, которой предстоит начать свое восхождение после этой ночи, полной печали и несчастья, ко дню ее славы и величия, когда Индия станет служить миру. Мы хотели не просто дать вам здесь крупицу знаний, не просто предоставить вам возможность заработать себе на жизнь, но создать достойных сыновей Матери, готовых служить ей и страдать во благо ее…

В истории народов бывают времена, когда Божественное провидение ставит перед нами одну цель, одну задачу, ради которой стоит пожертвовать всем, даже самым высоким и благородным. Настало время и для нашей родины, когда самое дорогое – это служба во благо ее, и все прочее должно быть подчинено лишь этой цели. Если вы решили учиться, вы должны учиться ради нее; совершенствуйтесь физически и духовно на благо ее… Работайте, чтобы она процветала, терпите, чтобы она могла радоваться. В этом одном единственном пожелании сокрыто все».[151 - «Выступления и речи», с. 2–4.]

Чего добилось правительство своей несправедливой акцией против Шри Ауробиндо (или же следует снять с них ответственность за этот шаг, переложив ее на волю судьбы, которая играет людьми и их судьбами)? Они выносят на общественное обозрение какую-либо фигуру, предпочитающую оставаться в тени. Как позднее заметил Шри Ауробиндо: «Я совсем не ищу славы и не стремлюсь, чтобы мое имя звучало в каком-либо благословенном месте. Даже занимаясь политикой, я меньше всего думал о славе, предпочитая держаться «в тени» и оттуда незаметно руководя людьми и организационной работой. И только английское правление, сбитое с толку, испортило мне игру, устроив процесс, заставляя меня открыто выступать в роли «лидера».[152 - Дилип Кумар Рой. Шри Ауробиндо пришел ко мне, 1964, с. 34.]

С того самого момента Ауробиндо стал тем, кем он негласно и являлся – признанным лидером. Вот что писала о нем «Индиэн Пэтриот»: «В тот самый момент миллионы его соотечественников воздали должное его гению. Они произносили его имя с почтением и признательностью… Если о величии личности можно судить по богатству жертв, которые она приносит ради свободы и правды, то м-р Гхош воистину велик. Возможно, это и не принесет тебе власть и злато, однако деяния твои не будут забыты. Твое мужество будет жить, вдохновляя людей. Имя твое останется не в золоте и мраморе, а в гимнах и песнях, которые бывают более долговечны. Ты останешься сиять в грядущем дне».

А вот что писала «Кесари» Тилака: «Бабу Ауробиндо Гхош, привлеченный к суду в качестве редактора «Банде Матарам», был освобожден… Его знания и патриотизм так велики, что в его освобождении просматривается рука Провидения».

Самое время привести здесь и те впечатления, которыми поделился м-р Генри У.Невинсон,[153 - 3 января 1939 года Шри Ауробиндо во время разговора вспоминал: «Я встречался с Невинсоном дважды: один раз в Бенгалии, в доме Субодха Мулика. В то время я был необычайно серьезен. Второй раз я встретил его, будучи президентом национальной конференции в Сурате. Тогда я тоже не смеялся – как же, ведь я президент! Поэтому он назвал меня «человеком, который никогда не смеется».Минто, судя по всему, не питал никаких чувств к Невинсону, как к своему соотечественнику. В письме к Морли от 6 мая 1908 года, написанном вскоре после ареста Шри Ауробиндо и других, он писал: «Жаль, что нельзя поместить людей, подобных Невинсону, вместе с прочими арестованными нами несчастными созданиями». (Манодж Дас. «Шри Ауробиндо в первом десятилетии нашего века», с. 8–9).] член английского парламента и журналист, после того, как он взял интервью у Шри Ауробиндо. (Выше мы уже цитировали его мнение о разделе Бенгалии.) Итак, вот что он писал: «М-р Ауробиндо Гхош, почти определенно, не был связан с «Югантаром», но вот его связь с издаваемой на английском языке «Банде Матарам» никем серьезно не отрицалась, хотя эта газета тоже была признана нелегальной. Когда я подошел к дому, расположенному на большой площади (дом Субодха Муллика), где должен был состояться митинг, я обнаружил, что в доме темно и, судя по всему, никого нет. Слуга-индиец впустил меня в дом, и вскоре появился м-р Ауробиндо Гхош, он был один. Видимо, он не ожидал увидеть меня, потому что письмо о моем приезде было задержано, без сомнения, почтовыми шпионами, как и, по словам м-ра Ауробиндо, почти все его письма. Особого повода жаловаться на это у него не было, да он и не жаловался, поскольку недавно стало известно, что в Бомбее прочитывались письма даже одного из самых уважаемых английских общественных деятелей, адресованные одному из членов Королевского Совета, да и другие англичане, дружившие с индийцами из Калькутты, рассказывали мне, что их письма были вскрыты подобным образом.

Ауробиндо выглядел достаточно моложаво, ему можно было дать менее тридцати лет. Внимательные темные глаза смотрели, как казалось, с тонко очерченного лица с непоколебимой серьезностью, однако внешний вид и манера держаться выдавали английское воспитание, были явно английские. Прослужив какое-то время в отделе образования Бароды в этом прогрессивном штате, он переехал в Калькутту и стал лидером националистов, или молодых экстремистов, которые даже м-ра Тилака считали приверженцем партии «умеренных» в прошлом. Один из его братьев, довольно заметный в Англии поэт, был профессором английской литературы в Президентском колледже при Калькуттском университете, где он вел английскую грамматику и литературу. Еще один брат, предположительно, принадлежал к другому крылу партии экстремистов… Его выступлениям, которые отличаются приподнятостью духа, присущ религиозный фанатизм сверхъестественной религии, его можно было бы назвать фанатиком. Он был одержим особой проницательностью и безоглядной преданностью. Как лошадь в шорах, он мчался вперед, не обращая внимания ни на что вокруг, кроме узкого полотна дороги перед собой. Но в конце этого пути ему открывалось видение, более одухотворенное, чем открывалось взору любого другого фанатика, устремившегося на смерть с образом Рая перед собой. Национализм для него был куда больше, чем просто политическая цель или средство для достижения материального благополучия. Для него национализм был окружен ореолом славы, сияющим нимбом, которые средневековые святые видели вокруг голов великомучеников. Серьезный до глубины души, безразличный к славе и к чужому мнению, он был одним из самых молчаливых людей, которых мне довелось встречать, и словно был сделан из какого-то особого материала, из которого делают мечтателей, но только тех мечтателей, которые добиваются осуществления своих мечтаний любыми средствами».

И тем не менее дни существования «Банде Матарам» были сочтены. Оглядываясь назад, на первые двенадцать месяцев существования газеты, он писал по случаю ее первой годовщины: «Она появилась в ответ на настоятельные нужды общества, а не только для того, чтобы удовлетворять чьи-то личные амбиции или личную причуду; она родилась в великий критический час для всего народа, чтобы донести до него послание, которое ничто не могло помешать ей донести… Она заявляла, что является выразительницей воли народа и с величайшей преданностью рисовала его идеалы и чаяния».

Газета не дожила до своей второй годовщины. С учетом быстро сокращавшихся фондов она не могла продолжать выходить, тем более в отсутствие Шри Ауробиндо, арестованного в связи с так называемым алипорским делом и содержавшегося под стражей. Прочие члены редакционного совета продолжали еще какое-то время издавать газету, но когда деньги закончились совсем и издавать газету стало не на что, они заказали кому-то подстрекательскую статью, намеренно провоцируя ярость властей. Что и не заставило себя ждать. Правительство успело уже принять акт о запрещении прессы, который облекал исполнителей властью конфисковывать и закрывать любое издание, которое казалось ему неподходящим, а тем более опасным. Этот акт и обрушился со всей силой на «Банде Матарам», и газета с честью и достоинством встретила свой славный конец.

Сейчас мы подошли к моменту проведения Конгресса. Вначале с 7 по 9 декабря 1907 года в Миднапоре проходила трехдневная конференция. Во время заседаний разгорелась словесная баталия между националистами и «умеренными», последние, похоже, попросили помощи у полиции, и между президентом К.В.Даттом и Сурендранатом Банерджи посадили начальника полиции. Видя, что все их даже самые незначительные предложения отвергаются, а «умеренные» так или иначе отказываются принять резолюцию, одобренную в прошлом году на сессии Конгресса в Калькутте, группа националистов в полном составе покинула заседание, призвав собраться отдельно под руководством Шри Ауробиндо и принять резолюцию, поддерживающую их программу всеобщей Свадеши и бойкота, и послать ее на сессию в Сурат.

События на суратской сессии Конгресса,[154 - Ранее для проведения сессии Конгресса 1907 года был выбран Нагпур, а не Сурат. Однако, учитывая, что националисты занимали более сильную позицию в Махараштре, «умеренные» изменили место проведения сессии на Сурат – в «безопасном» штате.] состоявшейся 26 декабря 1907, года достигли наивысшего накала в тот момент, когда националисты и «умеренные» выступили друг против друга и пришли к конфронтации: на одной стороне – Тилак, Шри Ауробиндо и прочие сторонники национализма, а на другой – «умеренные» во главе с Ферозешахом Мехтой, Гокхале идр. Националисты требовали, чтобы была приведена в действие резолюция, принятая в прошлом году на калькуттской сессии Конгресса и ратовавшая за Свадеши, бойкот, национальное образование и полную независимость, в то время как «умеренные» отказывались ее признавать. Проверка сил произошла в момент избрания президента. «Умеренные» голосовали за Раша Бехари Гхоша, прекрасного юриста и политического оратора и кроме того надежного их сторонника. Националисты же выдвигали на это место Лала Ладжпата Рая, уже имевшего опыт тюремного заключения и депортации. На открытой сессии Тилаку не позволили выступить с речью. Давайте посмотрим, как все было, со слов Шри Ауробиндо: «Националисты прибыли туда (в Сурат) отовсюду в большом количестве и провели общественную конференцию под моим председательством; так что некоторое время было неясно, на чьей стороне окажется большинство, однако в этом «умеренно»-ориентированном городе партия «умеренных» сумела привлечь на свою сторону так называемых делегатов числом в 1300 человек, в то время как националисты сумели собрать вокруг себя только 1100 человек. Было известно, что лидеры «умеренных» подготовили для Конгресса новую конституцию, которая делала практически невозможным для экстремистской партии получение большинства голосов ни на одной из предстоящих ежегодных сессий. Молодые националисты, особенно из Махараштры, намеревались любыми средствами воспрепятствовать этому и решили сорвать Конгресс, если не смогут получить в нем большинства голосов. Ни Тилак, ни другие лидеры, за исключением Шри Ауробиндо,[155 - Однажды в Пондичери Шри Ауробиндо вспоминал об этом инциденте: «История редко записывает события, ставшие решающими, но находившимися «по ту сторону занавеса»; она записывает только то, что происходит по эту, видимую, сторону. Немногие знают, что именно я (не консультируясь с Тилаком) отдал приказ добиться роспуска Конгресса, так же как я причастен к отказу присоединиться к новомодной Конвенции «умеренных», – то есть к двум главным событиям в Сурате. Мало известно даже о моих действиях направленных на то, чтобы придать бенгальскому движению воинствующий характер или основать революционное движение». («О себе», с. 49)] об этом решении ничего не знали. На заседании на трибуну поднялся Тилак, чтобы предложить резолюцию о руководстве Конгрессом. Выдвинутый «умеренными», президент не дал ему слова, однако Тилак, продолжая настаивать на своих правах, начал зачитывать резолюцию. Поднялся страшный шум[156 - Приведем графически четкое описание этих событий, сделанное Генри У. Невинсоном, который присутствовал на этой исторической сессии: «Внезапно что-то пролетело через зал – ботинок! Ботинок маратхов! Рыжеватая кожа, задранный нос, подбитая металлом подошва. Ботинок задел Сурендраната Банерджи по щеке и отскочил в сторону сэра Фирозешаха Мехты. Пролетел, упал – и словно по сигналу белые волны тюрбанов на головах присутствующих хлынули к трибуне. Они шли, перескакивая через препятствия, взбираясь на них, с яростным придыханием, угрожающе размахивая длинными палками и ударяя по голове каждого, кто казался им «умеренным», и в следующий момент коричневые ноги стали топтать зеленое сукно стола президиума; в этот момент я понял, что Индийскому Национальному конгрессу пришел конец». (Цитируется Маноджем Дасом в книге «Шри Ауробиндо в первое десятилетие нашего века», с. 23).]: молодые добровольцы из Гуджарата стали размахивать стульями, угрожая ему. Это вывело из себя маратхов: один из принадлежащих им ботинков со свистом пролетел через весь зал, явно нацеленный на председательствующего, д-ра Раша Бехари Гхоша, попав при этом в плечо Сурендре Натху Банерджи. Один из молодых маратхов нацелился на трибуну, лидеры «умеренных» бросились врассыпную; после короткой схватки у трибуны со стульями сессия прекратила свое существование без права возобновления работы. Лидеры «умеренных» решили приостановить Конгресс и заменить его общенациональной конференцией со своей конституцией и договоренностями, которые обезопасили бы их партию. В это время к Тилаку подошел Ладжпат Рай и сообщил, что правительство решило, в случае если в Конгрессе произойдет раскол, сокрушить экстремистов самыми безжалостными методами. Тогда Тилак пришел к выводу – и время доказало его правоту, – что страна не готова еще успешно противостоять всякого рода репрессиям, и предложил расстроить планы как «умеренных», так и правительства присоединением к конференции националистов и подписанием заявления о признании новой конституции, требуемой «умеренными». Против этого соглашательства выступили Шри Ауробиндо и ряд других руководителей; они не верили, что «умеренные» допустят националистов на свою конференцию (так и произошло), и предложили, чтобы вся страна выступила против репрессий. Таким образом, на некоторое время Конгресс прекратил свое существование; однако и конференция «умеренных» не имела успеха: на нее собралось лишь очень небольшое число людей, которое все больше сокращалось. Шри Ауробиндо надеялся, что страна окажется достаточно сильной, чтобы противостоять репрессиям, по крайней мере в Бенгалии и Махараштре, где энтузиазм масс был очень сильным и почти всеобщим; однако он также понимал, что, даже если и будет временное крушение, репрессии вызовут заметные перемены в умах и сердцах людей и что весь народ примкнет в едином порыве к националистам и идеалам независимости. В действительности так и случилось, и когда Тилак вернулся после шести лет заключения в тюрьме в Бирме, он сумел совместно с миссис Безант не только вдохнуть в Конгресс новую жизнь, но и сделать его истинным представителем народа, преданным делу национализма. Партия «умеренных» сократилась до весьма небольшого числа либералов, но даже они в конце концов подписались под идеями полной независимости».[157 - Шри Ауробиндо. О себе, с. 47–48.]

Таким образом, партия «умеренных» была мертва и окончательно похоронена.

Представляет интерес следующая переписка между Шри Ауробиндо и его близким учеником в Пондичери много лет спустя, причем надеемся, что читатель не пропустит нотки замечательного юмора Шри Ауробиндо.

Ученик: Вы как-то написали, что прожили опасную жизнь. Но мы знаем только, что у вас не было денег, когда вы жили в Англии, – да вначале и в Пондичери тоже. В Бароде вы получали уже приличное жалованье, а в Калькутте стали, можно сказать, богачом.

Шри Ауробиндо: Я был настолько изумлен этой моей сжатой, полной и непогрешимо точной биографией, что даже начал было писать ответ! Но потом подумал: зачем жить более суровой жизнью, чем положено? Так что я все стер. Вот мой единственный ответ!!! Благодарю вас за безопасную, состоятельную, удобную и лишенную приключений жизнь, которой вы меня наградили. Я также заметил, что единственная истинная опасность, подстерегающая человека в этом мире, – это отсутствие денег. Даже сам Карл Маркс не мог бы дать более экономическое описание этому миру. Я только спрашиваю, действительно ли это означает опасную жизнь, как ее понимал Ницше?

Ученик: С прискорбием узнал, что вы стерли все, что написали, и что мои попытки вызвать вас на откровенность обречены. Все говорят, что пока мы этого не сделаем, мы ничего не сможем узнать о вашей жизни. Поэтому я осмелился на это рискованное утверждение – простите меня. Конечно же, я вовсе не хотел сказать, что недостаток денег – единственная трудность, которая может подстерегать. Как бы то ни было, разве не правда, что бедность – одна из самых великих трудностей, как и самая побуждающая? Примером тому – жизни многих великих людей. А значит, жить бедно – означает для меня вести трудную жизнь. Я знаю, что мое убеждение содержит в себе очевидные заблуждения, но разве в целом оно не верно?

Шри Ауробиндо: Ни в коей мере. Вы пишете, как Сэмюел Смайлз. Бедность никогда не казалась мне ужасом, как никогда и не была вдохновением. Похоже, вы забыли, что я оставил свою безопасную и «приличную» службу в Бароде вовсе не по необходимости, как и отказался от 150 рупий жалованья за руководство Национальным колледжем, оставшись без гроша в кармане. Я не смог бы так поступить, будь для меня деньги главным стимулом в жизни. Если вы до сих пор не поняли, что моя деятельность по подготовке революционного движения в течение десяти лет за независимость страны, абсолютно к тому не подготовленной, – была опасной, то какой смысл внушать вам это в надежде, что вы что-то поймете. Что же касается йоги, то разве не вы сами разглагольствовали во всеуслышание о ее ужасных, патетических и трагических опасностях? Так что…».[158 - Ниродбаран. Переписка со Шри Ауробиндо, с. 15.]

Из вышеизложенного следует его собственный вывод, сделанный при других обстоятельствах: «Я занимался политической деятельностью и продолжал ее с одной-единственной целью: довести до сознания людей прочное желание свободы и необходимость борьбы для ее достижения, вместо бесполезных робких шагов в этом направлении, впустую предпринимавшихся ранее».[159 - Письмо Джозефу Баптисте от 5 января 1920 года.]

* * *

Что же произошло с занятиями Шри Ауробиндо йогой за эти неспокойные годы? Мы уже видели, что он занялся ею в 1904 году без формального посвящения в нее кем-то из гуру. Он получил некоторые наставления от одного из друзей, ученика Брахмананды, и начал усердно заниматься пранаямой по четыре-шесть и даже более часов в день. Хотя он был знаком с некоторыми йогами и саньясинами, такими, как Брахмананда, Сакхар Баба, Нага Саньяси и другие, ни одного из них он не вспоминал как своего гуру. Мы говорили также о первых результатах его занятий пранаямой – обретение внутреннего видения, поток поэтического вдохновения, улучшение здоровья, энергии… Но кроме этого, никакого прогресса не было, а под давлением круговорота его лихорадочной деятельности он прекратил занятия пранаямой.

Теперь же он осознал необходимость более интенсивного и серьезного занятия йогой, почувствовав, что ему потребуется помощь того, кто уже шел по духовной тропе. Именно в это время ему довелось встретиться с Вишну Бхаскара Леле, йогом из Махараштры. Леле был гуру друга Бариндры и находился тогда в Гвалиоре. Бариндра послал ему сообщение с просьбой приехать в Бароду.[160 - Позже Леле вспоминал, что когда получил письмо, то интуитивно почувствовал, что был призван совершить посвящение великой души великого человека.] Таким образом, когда после Суратского погрома Шри Ауробиндо приехал в Бароду, Леле уже ждал его.[161 - Когда Шри Ауробиндо прибыл в Бароду, студенты Колледжа, выражая свою радость и восхищение по поводу его приезда, впряглись сами в повозку, в которой ехал их любимый учитель и везли его какую-то часть пути.] В первый раз они встретились на полчаса в доме Кхасирао Джадхава. Леле согласился совершить обряд посвящения Шри Ауробиндо при условии, что тот на время оставит политику. Шри Ауробиндо согласился. Тогда они закрылись вдвоем на три дня на верхнем этаже дома Сардара Маджумдара Вады, и Ауробиндо, не стараясь понять, куда его ведут и куда он идет сам, всецело, с полной преданностью доверился своему духовному учителю – учителю, которого прежде ни разу не видел и не знал и который был определенно ниже его как по интеллектуальному уровню развития, так и по образованию, – «бхакта с ограниченным сознанием, но с определенным опытом и силой».[162 - Шри Ауробиндо. О себе, с. 79]

«Сядь, – приказал Леле Шри Ауробиндо, – смотри – и ты увидишь, что мысли твои приходят в тебя извне. Отбрось их прежде, чем они успеют войти в тебя».[163 - Там же, с.82.]

Шри Ауробиндо последовал совету Леле и «увидел, к моему изумлению, – вспоминал Шри Ауробиндо, – что это и вправду так; я увидел и реально почувствовал приближение мыслей, словно они проходили сквозь голову или над головой, и сумел отбросить их прежде, чем они вошли в меня. Через три дня – а практически через день – мой разум погрузился в абсолютную тишину. Первым результатом такого опыта стала серия чрезвычайно сильных ощущений и радикальных изменений в моем сознании, которые Леле и не предполагал вызвать во мне, таккак они вписывались в рамки Адвайты и Веданты и противоречили взглядам Леле и моим собственным; то, что я увидел, заставило меня воспринять с поразительной ясностью весь мир как кинематографическую ленту, лишенную реальной жизни, за которой стоял безличный универсальный Абсолютный Брахман».[164 - Там же, сс. 79, 82.] «…С того момента мое ментальное существо превратилось в свободный интеллект, слившись с Универсальным Разумом, не ограниченным узкими мыслями отдельной личности, как маленького винтика; мой разум стал поглощать знания из бесчисленных сфер бытия, свободно отбирая то, что ему требуется в этой безграничной империи образов и мыслей».[165 - Там же, с.84.]

Полное и безоговорочное подчинение Шри Ауробиндо воле своего наставника поразило и самого Леле, который позже скажет, что никогда прежде не встречал человека, способного на столь полную самоотдачу. «Завершающим результатом этого опыта, – продолжал Шри Ауробиндо, – стало то, что Внутренний Голос Леле заставил его передать меня в руки Божественного, открывшегося во мне самом, воле которого я полностью подчинился и ощущал его в дальнейшем как внутренний могучий импульс, который вел меня, как путеводная звезда, через все лабиринты йоги, не связывая меня и не ограничивая отдельными правилами, стилями, догмами или шастрами, который ведет меня сегодня и будет направлять мою жизнь всегда».[166 - Там же, с.79.]

Шри Ауробиндо так описывает свое переживание Статического Сознания Брахмана или Нирваны: «Оно пришло непрошено и неожиданно, хотя и было очень желанным. До этого у меня не было ни малейшего представления о нем и никакого стремления к нему; на самом деле я стремился совсем к противоположному, к духовной силе, которая была нужна, чтобы помочь миру и исполнить в нем мое предназначение, и вот оно пришло, даже не спросив позволения. Это случилось просто и естественно, прочно обосновавшись навечно, словно всегда было там.[167 - Там же, с.102.]… Внезапно я оказался как бы над или вне потока мыслей, не затронутый ни мыслью, ни чувствами; во мне не было ни эго, ни реального мира – как будто что-то внутри меня, глядя на мир сквозь неподвижно застывшие чувства, воспринимало все окружающее как царство безмолвных теней, лишенных реальной сущности и жизни. Не было никого и ничего реального кроме Безличного, Свободного, Чистого, Неописуемого, Немыслимого и Абсолютного, но тем не менее самого реального и единственно реального. Это была не ментальная реализация и не внезапное прозрение высших миров и не отвлеченная абстракция, это была реальность, единственно подлинная реальность, не пространственный физический мир, но всепроникающий, захватывающий или, скорее, наводняющий и заполняющий это наше подобие физического мира, не оставляя ни малейшего места ни для какой другой реальности, кроме нее самой, не позволяя ничему другому казаться более действительным, реальным или вещественным».[168 - Там же, с.101.]

Вспоминая об этом опыте, но уже по другому поводу, Шри Ауробиндо писал: «Это было абсолютное молчание мыслей и чувств, всех привычных импульсов сознания, сохранялось лишь восприятие и ощущение окружающих вещей, которые уже не вызывали никаких реакций или ассоциаций. Ощущение это исчезло, а проявления обычной жизни, речевой реакции и действий – продолжались на уровне рефлекторной деятельности Пракрити, которая как бы не затрагивала и не имела ко мне отношения. Однако сохранившееся автоматическое восприятие окружающего фиксировало все происходящее; и это ощущение нереальности было всеобъемлющим и абсолютным. Одна лишь неизреченная реальность воспринималась как истинная, она лежала за пределами времени и пространства и не была связана с космической активностью, но оказывалась повсюду, куда бы вы ни взглянули. Это состояние сохранялось в течение нескольких месяцев, и даже когда чувство нереальности мира исчезло и произошел возврат к участию в мировом сознании, внутренний мир и покой, явившиеся результатом этой реализации, постоянно присутствовали и сохранялись за внешними поверхностными движениями, и суть этой реализации никогда не исчезала и не покидала меня».[169 - Там же, сс. 85–86.]

Таким образом, эта статическая сторона безличного Брахмана стала первой из четырех главных духовных реализаций, пережитых Ауробиндо.[170 - Нирваны не стоит остерегаться или смотреть на нее свысока: это может быть эпизод, но не кульминация духовной садханы. По словам Шри Ауробиндо, «Нирвана – всего лишь эпизод на пути обретения истинной индивидуальности, безграничной и бесконечной, которая может вместить в себя весь мир. Это вовсе не маленькое, узкое, ограниченное человеческое «я» в природе. Когда вы обретаете эту истинную индивидуальность, вы можете оставаться в мире и все же будете возвышаться над ним. Вы сможете действовать, но не будете скованы вашими действиями. Для того, чтобы избавиться от разделяющей индивидуальности, нирвана – очень сильное переживание. После нее вы можете продолжать осознание себя как Одного во всем и Одного, который есть все, – и все же этот Один есть Он». (Ниродбаран. «Беседы», с. 342).] Вторую реализацию динамического аспекта Брахмана, Ишвары, он пережил, находясь в Алипорской тюрьме. Позже мы подробнее остановимся на рассмотрении как этой реализации, так и двух других, более глубоких и всеобъемлющих. В состоянии полного внутреннего безмолвия и покоя, которое было результатом пережитого сознания Безличного Брахмана, Шри Ауробиндо вместе с Леле отправились в Бомбей. Там его попросили выступить на митинге. Он обернулся к Леле за указаниями. Леле посоветовал ему помолиться, но Шри Ауробиндо был не в настроении, чтобы молиться, и сказал об этом. Тогда Леле ответил, что это не имеет значения; он, Шри Ауробиндо, должен просто пойти на митинг и сделать перед собравшимися Намаскар,[171 - Традиционный жест приветствия, представляющий собой сложенные вместе ладони (прим. ред.).] представив перед собой Нараяну[172 - Одна из ипостасей Вишну (прим. ред.).] вместо аудитории.

«Я точно так и поступил, – рассказывал Шри Ауробиндо. – По дороге на митинг кто-то дал мне почитать газету. Когда я поднялся, чтобы выступить, в голове моей мелькнул газетный заголовок и вдруг речь полилась сама собой. Это был мой второй духовный опыт, на который натолкнул меня Леле».[173 - Пурани. Вечерние беседы, с. 342.]

Даже учитывая прошедшее с тех пор время и изменившиеся условия жизни, редкий человек останется равнодушным, услышав речь Шри Ауробиндо, произнесенную экспромтом 19 января 1908 года, отрывки из которой мы приводим ниже: «Бог располагает всем. Мы же – ничем. Когда Он возлагает на нас страдания, мы страдаем, ибо страдание необходимо, чтобы дать другим силу. Когда Он отворачивается от нас – это означает, что мы Ему больше не нужны. Если дела пойдут еще хуже, мы можем не только попасть в тюрьму, но и расстаться с жизнью; и если те, кого вы считали лучшими среди нас и абсолютно незаменимыми, погибают, то нам следует знать, что это необходимо, так как это предопределено Богом, и что на место погибших Господь приведет много других. За нами стоит сам Бог: Он сам – и наша работа, и тот, кто ее выполняет. Он бессмертен в сердцах людских… Наше националистическое движение не руководствуется корыстными интересами ни в коей мере… Это наша религия, которую мы пытаемся претворить в жизнь. Это религия, при помощи которой мы пытаемся познать Господа, воплощенного в нашем народе, в наших соотечественниках; мы стараемся раскрыть Бога в трехстах миллионах наших сограждан…Когда молодой бенгальский рабочий приговаривается к тюрьме, когда он обречен на страдания, он не чувствует в этом страдании никакой боли, он не боится этих страданий. Он с радостью устремляется вперед. Он говорит: «Пробил час моего посвящения, и я должен благодарить Бога, что пришло время положить на Его алтарь мою жизнь, и я благодарен Ему за то, что именно я избран Им для страданий во благо моих соотечественников. Это час величайшей радости для меня, час исполнения моего предназначения».

Что происходит в Бенгалии? Вы видите развитие великого движения, которому не могут помешать никакие преграды и никакие силы, вы являетесь свидетелями Аватара в народе, и если вы обрели Бога в самих себе, если обрели его силу, вы увидите, что Бог в самый кратчайший срок изменит все в Индии, поскольку сила эта уже устремлена вперед и заявляет о себе, а заявив о себе однажды, будет продолжать работу с поразительной быстротой. Воплощенная в нации сила Божественного будет выполнять свою преобразующую миссию до тех пор, пока весь мир не увидит и не признает Нового Аватара, пока Шри Кришна, который сейчас скрывается в Гокуле, пребывает среди бедных и презираемых на земле и среди пастухов Бриндабана, раскроет свою Божественную сущность, и тогда поднимется вся страна, весь народ этой великой страны, исполненный Божественной силы, исполненный наитием Всемогущего, и никакая сила на земле не сможет противостоять ему, никакие опасности и трудности не смогут остановить его в его движении вперед… Бог снова родился, чтобы совершить предначертанное, он воплотился в вас не для того, чтобы вы походили на другие народы, и не для того, чтобы вы утверждались в этом мире за счет более слабых, но потому, что вам предстоит спасти весь мир. Знание, которым обладали древние Риши, должно возродиться сегодня снова, чтобы явить себя всему миру; чтобы Бог мог воплотиться в мире, вы должны прежде всего открыть Его в себе, должны перестроить свою жизнь и сформировать жизнь этой великой страны так, чтобы Божественное смогло раскрыть себя здесь, вот тогда ваша задача будет выполнена и вы поймете, что то, что вы сегодня делаете, это не просто политическое восстание, политические перевороты, вы призваны, чтобы выполнить Божественное предначертание».[174 - Шри Ауробиндо. Речи, с. 5—28.]

Спустя несколько месяцев Леле встретил Шри Ауробиндо в Калькутте.[175 - Из Калькутты Барин увез Леле в Деогхар, где жил вместе с другими молодыми людьми в отдельном районе, предаваясь аскетизму и изготовляя бомбы! Леле должен был ознакомить их с принципами садханы. По словам Шри Нолини Канта Гупта в его книге «Воспоминания», с. 28–29: «Когда Леле Махарадж узнал, что мы отдаем предпочтение изготовлению бомб, он не одобрил этого. Он сказал, что садхана и бомба не могут быть совмещены и что те насильственные действия, которые мы имеем в виду, вовсе не способствуют очищению сердца. Кроме того, добавил он, хотя освобождение Индии – вещь желанная, действительно желанная и необходимая для всех, добиваться ее следует другими методами, она придет неизбежно, мирным путем, не требующим кровопролития. Мы недовольно посмеивались в ответ, не веря его словам, и даже, наверное, высмеивали его… Леле Махарадж пригрозил нам: «Если вы не откажетесь от этого, вы не только не добьетесь успеха, но непременно попадете в беду, а может быть и что-нибудь похуже этого». Насколько он оказался прав, мы все узнали из реального развития событий, которые нам довелось пережить».] К тому времени Шри Ауробиндо всецело посвятил себя медитации, то есть медитировал все время, независимо от того, какой внешней деятельностью он занимался. Когда Леле узнал, что Шри Ауробиндо занимается медитацией не в специально отведенное время, он проявил беспокойство по этому поводу. Он почувствовал, что Шри Ауробиндо отклоняется от традиционного пути. Он сказал, что им овладел дьявол, и ему необходимо проинструктировать Шри Ауробиндо. Однако Шри Ауробиндо не прислушался к советам. Он освободил Леле от ответственности за последствия, которые могла иметь подобного рода садхана, ибо к тому времени он черпал духовные наставления в себе самом и не нуждался в гуру-человеке. Он быстро продвигался по пути дальнейших реализаций и знания, которое выходило за пределы понимания Леле. Шри Ауробиндо так сказал о роли Леле в его садхане: «От Леле я получил три вещи: 1) опыт сознания безличного Брахмана с его безграничной широтой – конкретное переживание; 2) возможность говорить и писать без посредства человеческого разума;[176 - «Все, что я писал в «Банде Матарам», исходило из этого йогического сознания. Обычно я садился за письменный стол, и все, что нужно было написать, рождалось прямо под моим пером,» – писал Шри Ауробиндо годы спустя.] 3) привычку отдавать себя во власть Силы, превосходящей силу разума».[177 - Пурани. Жизнеописание, с. 207.В этом процессе есть определенная доля риска и опасностей. Не все голоса, которые приходят к человеку в процессе садханы, идут от Божественного. Могут появиться голоса Невежества и даже асурических сущностей, и тогда ученику необходимо снова обратиться к учителю, чтобы противостоять им. Позже Шри Ауробиндо говорил, что после постижения Божественного человек может обходиться без указаний этих голосов, поскольку тогда становится возможным прямое Божественное наставление.]

В середине 1906 года Шри Ауробиндо практически покинул Бароду. В декабре следующего года он вернулся туда на непродолжительное время (после суратской сессии Конгресса), когда и встретил Леле и пережил решающую духовную реализацию. Во время своего короткого пребывания там он встретился с махараджей Бароды по его просьбе. Когда махараджа захотел встретиться с ним еще раз, Леле запретил эту встречу, и Шри Ауробиндо, таким образом, не смог еще раз увидеться с правителем. Этот этап его жизни в Бароде завершился; пробудившаяся Бенгалия звала его к себе, и он ответил на этот призыв, погрузившись с головой в истинную жизнь, полную бурь и волнений.

Калькутта

(национализм – йога)

1907–1910

Калькутта

Из Бомбея Шри Ауробиндо отправился в Калькутту, делая по пути короткие остановки. Где бы он ни появлялся, повсюду его ожидал взволнованный прием, каждое его слово воспринималось с особым вниманием. В Нагпуре он выступил с обращением к огромному числу собравшихся – нескольким тысячам человек, в том числе и крестьян, и его речь была переведена на хинди доктором Муунджи. Даже по возвращении в Калькутту его все время просили выступить с речью по актуальным вопросам современности. Все устные и письменные выступления Шри Ауробиндо того времени представляли собой вариации на одну основную тему – национализм, с той лишь разницей, что теперь они содержали еще один новый элемент – обращение к национальным духовным корням. Национализм с этого момента перестал быть для него просто убеждением, пропагандой или программой действий и превратился в нечто большее. По его собственным словам, «национализм – это религия, ниспосланная нам Богом… Это не просто наша работа, но нечто более великое, что побуждает нас к действию, – пока все препятствия не будут сметены и Индия не предстанет миру свободной». Отныне письменные и устные выступления Шри Ауробиндо подкреплялись особой убежденностью, особым умонастроением или же, если говорить точнее, ниспосланным ему более высоким замыслом. В нем говорило, писало или действовало уже не внешнее «я» Шри Ауробиндо; внешнее оказывалось лишь посредником, инструментом Божественной Души, который необходим ей для исполнения своей задачи поистине космической важности. Подобный духовный подход к насущным проблемам нельзя назвать абсолютно новым или чуждым индийскому духу; однако находилось немало людей, подвергавших Шри Ауробиндо резкой критике за то, что он смешивает духовность с политикой; среди них были и такие, кто считал, что он скатывается с пьедестала высокой культуры, и те, кто жаловался, что Шри Ауробиндо с его сентиментальным национализмом уже исчерпал все свои возможности. Однако «Банде Матарам» сумела противостоять и критикам, и клеветникам, выступив с краткой отповедью их аргументам.

Примерно в 1907 году Бариндра и двенадцать или четырнадцать его соратников переехали в Маниктола-Гарденз, фамильную собственность Шри Ауробиндо. Расположенная в самом центре города и все же отделенная от него, территория эта занимала около двух с половиной акров земли, включая сад, пруд, несколько манговых деревьев и одноэтажное строение, частично разрушенное. Молодые люди превратили это место в миниатюрный Бхавани Мандир,[178 - Храм Бхавани – женской ипостаси Божественного (прим. ред.).] сделав его центром тайной революционной деятельности. Обосновавшись в Маниктола-Гарденз, они вели там по-спартански простую жизнь, и в программу их ежедневных занятий входили медитация, изучение Гиты и революционной литературы, занятия по стрельбе и изготовление бомб![179 - Во время проверки на испытательном полигоне эффективности кожуха, содержавшего в себе взрывчатый материал, с одним из этих отважных юношей, Прафуллой Кумаром Чакраварти, произошел несчастный случай, в результате которого он погиб. Судя по всему, Барин без ведома Шри Ауробиндо изготавливал бомбы даже в его доме в Бароде. Формулу он получил от некоего Н. Датта, специалиста в области химии. (Ниродбаран. Беседы, с. 174).Сам Шри Ауробиндо рассказал о другом происшествии. Когда они с братом бывали в Деогхаре, они нередко выходили поохотиться на птиц, рассматривая это занятие как практику в стрельбе. Однажды их увидела тетушка, заметив при этом: «Этих двух мальчишек повесят!» Пророчество отчасти оказалось верным, поскольку Бариндра получил смертный приговор по делу об алипорской бомбе. (Ниродбаран. Беседы, с. 190).] Если «Югантар», помимо вербовочного, был их издательским центром, открыто проповедовавшим насилие и печатавшим статьи о современных принципах ведения войны, то Маниктола-Гарденз фактически стала тайным испытательным полигоном для военных действий. Этот центр революционной деятельности в Маниктоле напрямую не подчинялся Шри Ауробиндо; главным здесь был Бариндра. Однако Шри Ауробиндо был осведомлен о том, что там происходит. Нельзя сказать, что сам он не признавал насилия ни при каких обстоятельствах. Он вовсе не был приверженцем Ахимсы,[180 - «Невреждение» (санскр.) – непричинение прямо или косвенно вреда живым существам (прим. ред.).] вошедшей в моду во времена Гандиджи. Он подчеркивал, что порабощенная нация имеет все права воспользоваться любыми средствами ради защиты своей свободы. Доказывая, что он не является ни бессильным моралистом, ни слабаком-пацифистом, Шри Ауробиндо однажды сказал: «Правило ограничения политических действий пассивным сопротивлением на той стадии национального движения было признано наилучшей тактикой, но вовсе не было ни составной частью проповеди, призывавшей отказаться от насилия, ни пацифистским идеализмом. Мир – это составная часть высочайшего идеала, однако этот идеал должен быть духовным или по меньшей мере психологическим в своей основе; без изменения природы человека он не приведет к желанному завершению. Если же попытаться достичь его на любой другой основе, на принципах морали, проповеди Ахимсы или на какой-либо еще, это закончится провалом или усугублением положения дел… Шри Ауробиндо никогда не скрывал своего мнения, считая, что нация, если возможно или если нет другого варианта, имеет право добиваться свободы насильственным путем, а вот стоит или нет решаться на этот шаг – зависит от того, какой вариант с политической, а не этической точки зрения является наилучшим. Позиция Шри Ауробиндо по этому вопросу и его практическая деятельность совпадала с позицией Тилака и других лидеров национализма, которых никак нельзя было назвать пацифистами или приверженцами Ахимсы».[181 - Шри Ауробиндо. О себе, с. 22.] Однако концепция вооруженного восстания, которой придерживался Шри Ауробиндо, и его готовность к этому шагу представляли собой две совершенно разные вещи. Он выступал за вооруженное революционное восстание по всей Индии, но в точно определенный момент, на подготовку которого может уйти еще тридцать или больше лет; то же, чем занимались тогда некоторые группы экстремистов, попросту было ребячеством, например, избиение судей, покушение на отдельных должностных лиц и тому подобное. Позднее эти действия оборачивались актами терроризма и бандитизма. Однако в качестве частичного оправдания деятельности экстремистов следует указать здесь, что разгулу терроризма в немалой степени способствовала грубая политика репрессий, проводимая правительством, его потворство хулиганским действиям во многих районах Восточной Бенгалии. Судя по тем диким приговорам, которые некоторые законодатели налагали на политических лидеров и их соратников, было похоже, что они просто были вне себя от ярости. Взять хотя бы случай с юношей Читтараньяном, безжалостно избитым полицией, причем побои не прекратились даже тогда, когда он упал на землю, истекая кровью, – вся вина которого сводилась к тому, что, корчась от боли, он продолжал выкрикивать: «Банде Матарам!» Приведем и другой пример, с неким Кингсфордом, окружным судьей Калькутты, который приказал пороть в суде в своем присутствии пятнадцатилетнего мальчика Сушила Сена, пока тот не потерял сознание. Вина последнего сводилась к потасовке с полицией. Взрыв негодования, вызванный подобной жестокостью, легко понять, из чего неизбежно напрашивался вывод, что бюрократическое правительство само провоцировало беспорядки. Двое молодых людей, Кхудирам Босе и Прафулла Чаки,[182 - Леле Махарадж, будучи в Калькутте, решил взять с собой в Бомбей юного Прафуллу Чаки, чтобы наставить его в садхане, но юноша не захотел расставаться со Шри Ауробиндо.] принадлежавшие к одной из революционных групп, решили принять вызов и ответить теми же методами сторожевым псам правительства. Их выбор пал на судью Кингсфорда, который, словно почуяв опасность, добился своего перевода в Музаффарпур. Юноши отправились следом, и 30 апреля 1908 года Кхудирам Босе бросил бомбу в коляску, отъезжавшую от клуба в Музаффарпуре. Он был уверен, что рассчитался с намеченной жертвой, но, к несчастью, в коляске оказались две совершенно невинные женщины, жена и дочь местного адвоката Кеннеди. В результате взрыва бомбы госпожа Кеннеди и ее дочь погибли. Это событие мгновенно распространилось по всей стране, подобно огню по сухостою, все европейское землячество пришло в панику, дав тем самым повод правительству, давно уже поджидавшему такого удобного случая, разразиться бурей репрессий. Когда о трагедии стало известно Шри Ауробиндо, он попросил Бариндру вместе с друзьями собрать все детали взрывных механизмов и взрывчатые вещества и немедленно покинуть Маниктола-Гарденз. Бариндра подчинился, но не совсем: когда в ночь на 2 мая 1908 года полицейские, действуя по наводке шпиона, ворвались в Маниктола-Гарденз и перевернули все поместье вверх дном, им удалось обнаружить и бомбы, и взрывчатые материалы. Бариндра и несколько проживавших вместе с ним соратников были взяты под стражу. Среди революционеров, находившихся в Гарденз и арестованных вместе с другими, оказался Шри Нолини Канта Гупта, который позже в своей книге «Воспоминания» описал происходящее следующим образом: «По прошествии некоторого времени все мы стали замечать одну вещь: когда и куда бы ни отправлялся кто-либо из нас, будь то выход за покупками или визит к друзьям, нам стало казаться, что кто-то следит за нами – на некотором расстоянии, конечно, – но так, чтобы не выпускать нас из виду. Мы обсудили это между собой и пришли к выводу, что это, должно быть, и есть слежка, а поэтому нам следовало быть сверхосторожными. До сих пор мы ни с чем подобным не сталкивались. Наше общество было тайным только по названию, во всем остальном мы действовали открыто. Любой человек в любое время мог свободно проникнуть на территорию Гарденз и свободно там находиться, поскольку территория эта даже не была обнесена оградой. Именно поэтому в ночь ареста вместе с нами забрали еще двоих юношей, проживавших по соседству. Они принялись умолять полицейских: «Мы ни в чем не виноваты, мы просто пришли сюда прогуляться». Вот бедолаги! В тот вечер, накануне ареста, уже стемнело, и мы собирались ложиться спать, как вдруг до нас донеслись какие-то странные голоса, а в темноте стали видны перемещающиеся огни. «Кто там? Что вы здесь делаете?» – спросил чей-то голос. Мы что-то уклончиво ответили им. «Хорошо, тогда мы вернемся утром и получше все разузнаем». С этими словами незнакомцы, казалось бы, удалились. Было ли это предупреждением? Несмотря на всю нашу тупость, мы, по крайней мере, смогли понять, что дело принимает серьезный оборот и что нужно быть осторожными и предусмотрительными. Прежде всего мы решили покинуть это место еще до рассвета и постараться рассеяться по городу. В тот же час мы принялись за дело: стали уничтожать следы своей деятельности, сжигая или пряча все, что могло вызвать подозрения против нас. Это было первое, что пришло нам в голову. В доме Шри Ауробиндо было два-три ружья. Их охранял Абинаш Бхаттачарья, живший с ним вместе и управлявший его делами. Ружья нужно было немедленно унести, их ни в коем случае нельзя было оставлять в доме. Если бы полиция обнаружила их в доме Шри Ауробиндо, было бы невозможно добиться его освобождения. Ружья, а также несколько револьверов, которые были у нас, и необходимые для изготовления бомб материалы мы упаковали в два ящика, скрепленные железными обручами, и закопали в землю… Сделав все, что могли, мы отправились спать в надежде, что успеем убежать на рассвете. Однако побегу не суждено было состояться. В ранние предрассветные часы нас разбудил странный, наводящий ужас шум. Мы вскочили с постелей. Что там происходит? По всей территории мелькали какие-то тени, мы слышали скрип сапог и топот ног. Внезапно из темноты до нас донесся разговор.

– Вы арестованы. Ваше имя?

– Бариндра Кумар Гхош.

– Ауробиндо Гхош?

– Нет, Бариндра Кумар Гхош.

– Ну ладно, сейчас увидим.

Дальше я помню, как чья-то рука опустилась мне на плечо.

– Пошли! – приказал чей-то голос…

Нас всех отвели в полицейский участок. Полицейские заставили нас выстроиться в ряд, оставив сурового вооруженного охранника приглядывать за нами. Они продержали нас на ногах целый день, не дав ни крошки еды. Только к вечеру кто-то из них, сжалившись над нами, принес немного сухофруктов с рынка. Глотки наши к тому времени настолько пересохли, что мы были бы рады глотку воды даже из того нашего пресловутого пруда.[183 - Пруд с грязной водой в Маниктола-Гарденз.]

– Пошли за нами!

Но куда? У меня появилось чувство, что это конец… настал День Великого Отбытия. В тот момент я еще не понимал, что против нас должно быть возбуждено дело, что должен состояться суд и что у нас должен быть адвокат. Напротив, я был уверен, что нас сразу же отвезут в форт Уильям, где и прикончат, расстреляв. Я и вправду уже приготовился к этому. Однако все произошло не так, как я себе представлял. В конце концов британское правительство оказалось не настолько безжалостным. Нас поместили в камеру при полицейском участке в Лал-Базар. Там нас продержали двое суток. Пожалуй, это было самое утомительное, самое тяжелое время. Мы не могли ни вымыться, ни поесть, ни даже немного вздремнуть. Нас всех вместе, стадом, как животных, загнали в подвал и закрыли там. Полицейские показали, насколько они умеют быть грубыми и жестокими. Вечером, после всех этих мучений, нас перевели в алипорскую тюрьму. Там нас со всей любезностью и добротой принял дежурный, заметив при этом:

– Здесь вам не будет докучать полиция. Увидите, что здесь вполне сносные условия.

И тут же принес нам горячего рису. За последние три дня мы впервые поели, и еда показалась нам настолько вкусной и приятной, что мы и вправду почувствовали себя почти что на небесах».[184 - Нолини Канта Гупта. Воспоминания, с. 21–26.]