Вырубаемое. 90+

Ложкой оказалась старушка, севшая за угловой столик. Мужик – точно, мужик! – сразу же заказал себе водки, а своей бабе пива. И очень плотный обед. Бабулька же чавкала блинчики – и на том спасибо.

Когда они ушли, я созвал свой персонал. Все мужицкие чаевые щедро оставил прихрамывающей Гуле, угостил Аню сигаретой и, попросив внимания, взял с кухонного стола топорик для рубки мяса. Обе женщины сильно побледнели. «Я же нечаянно», – пролепетала Гуля. «Вот именно, нечаянно. Вот так, да? – сказал я и, резко замахнувшись, ударил по рубочной доске. Нарочно неправильно ударил: топорик соскользнул с жирной поверхности и отлетел к Аниным ногам. Переждав железный звон и полуобморочный визг, скомандовал: «А теперь все в зал!». Мы встали втроем у стойки – я впереди, две трясущиеся женщины за мной. Я ждал. Тихо жужжала муха…

И открылась дверь! И вошел Он! И сел за стол! Крутой мэн с крутым мобильником и электронным ключиком от джипа. Недоуменно взглянул на нас и потребовал: «Чиво-нибудь рибного и бутилку минералки». Я отвел своих на кухню и показал им на валяющийся топорик. И до них дошло!

Пока Аня тайно бегала в соседний ресторанчик за готовой рыбой, Гуля – молодец, схватила на лету! – умудрилась «нечаянно» зацепить локтем сушилку для ложек-вилок. Тарарам, конечно, был еще тот, но народ пошел! Пошел народ!

К вечеру зал был полон. Базарными торгашами и покупателями, стояночниками и гаишниками, студентами и работягами, менеджерами и бизнесменами, кришнаитами и бродягами, уличными художниками и артистами, проститутками и журналистами… И мы носились, как три Джекки Чана, едва успевая обслуживать эту жрущую и нажирающуюся ораву. Попутно Аня наловчилась ронять под мойку ложки и на плиту поварешки. С вилками же у нее почему-то получалось хуже. Зато у Гули буквально все валилось из рук – особенно ножи: мужиков она любила. Я даже почувствовал что-то вроде спортивной зависти. Нет, вилки-ложки шли у меня неплохо, но топорик, как я ни старался снова его уронить нечаянно, уже фальшивил. Единственный стоящей удачей, личным моим рекордом стал огромный кухонный нож, которым я по-настоящему нечаянно порезался, спешно нарезая хлеб. От боли я рефлекторно отбросил его… – и к нам забрел вдрызг пьяный депутат!

Финалом всей этой вакханалии стало то, что не на шутку разошедшаяся Гуля мимолетом смахнула с микроволновки мой любимый японский сервиз. И я тут словно отрезвел.

Со всей злости звучно шлепнув ее по заднице, я выгреб из раздувшихся карманов передника деньги и отправил рассчитываться и закрываться. Но не тут-то было! Сервиз накликал банкет. Какие-то бандюки закатились орущей толпой, составили в ряд столики, перетащили к себе всех проституток и стали отмечать праздник под названием «Мы их кинули!» Почти до четырех ночи «они кидали их», а потом, кинув весомую пачку денег – на счастье, гля, посуда бьется! – уехали восвояси.

Мы же там и заночевали. Просто упали на единственный диванчик и провалились в сон. Утром меня и Аню разбудил гулькин визг. Радостный визг! Да, было от чего… Весь кухонный стол был завален деньгой. Деньжищей, блин!!!

Мы откупорили шампанское и, сев вокруг стола, стали складывать и пересчитывать навар. Эх, нет приятнее дела на свете, чем монету добавить к монете! Вот когда во мне проснулся поэт и я понял, что ничего не видел эротичнее, чем фиолетовый синяк на коленке у Гули-гулены. И в ее глазищах мне в ответ согласно искрилось шампанское и многократно отражались дензнаки…

Но вдруг они исчезли!

И что-то шлепнулось на пол.

Мы заглянули под стол. На полу веером лежала пачка денег. Почему-то сразу стало так тихо, что было слышно как в неубранном зале сыто жужжит в грязной тарелке та долбаная муха. И тут в дверь сильно постучали!

В этот день нас один за другим посетили санитарный, пожарный, налоговый и финансовый инспекторы, проверяющие из рай— и горакиматов, представители администрации рынка и прочие шакалы капитализма с нечеловеческим лицом. Даже приезжали сыскари – допрашивать о «моей» ночной мафии, которая, как оказалось, кинула какого-то уважаемого ментами человека. Но они тоже, как и прочие, набрав продуктов, алкоголя и денег, посчитали, что я честен перед законом. А потом заявились местные братки и за такой же взнос оформили мне «крышу». Последней каплей стал какой-то хмырь из союза потребителей, указавший мне на муху, отдыхающую в тарелке. В сердцах я швырнул в нее последней пачкой денег и… прихлопнул!

С тех пор что бы мы ни роняли, такого чуда больше не происходило. И я закрыл это дело. И в приметы боле не верю!

Игра на грани фола

Ночью меня разбудил звонок в дверь. Мой лучший в жизни порносон был прерван на самом безумном месте. Яростно щурясь, я рывком распахнул дверь, готовый просто убивать – все равно, кого: вооруженных до зубов бандитов или ненормальных домоуправов с неоплаченными счетами наперевес. Но насилию не суждено было свершиться. На пороге стояла… Женщина! Под облегающими шортиками и просторной футболкой вырисовывались формы, достойные кисти трезвого Рембрандта. А губы! Это не губы, а просто праздник какой-то! Они раскрылись и я услышал:

– Простите, ради Бога… Я ваша новая соседка и… Дело в том, что грузчики повредили телевизор, а я… я… обожаю футбол! А сегодня такая игра! Чемпионат мира!!! Ну, вы же меня понимаете, вы же мужчина.

Последнее можно было и не произносить. Сейчас я настолько чувствовал себя Мужчиной, что лучше и не смотреть. А тут сам идет – футбол в одни ворота. Моя головенка приглашающе дернулась, и, бормоча нечленораздельные извинения про неубранную постель, я случайным далматинцем поскакал в свой однокомнатный холостяцкий бордель. Но убрать всю эту порнуху не успел. Она распаренной кенгурихой влетела следом и шлепнувшись на мой расхристанный диван, простонала:

– Ну скорее же… умоляю, давайте!

Ее глазищи, достойные пера раскаявшегося де Сада, буквально терзали мой пошарпанный «Шарп». Я бросился к ее ногам, ища в измятых ночными поллюциями простынях пульт дистанционного управления. О, эти ножки! Но она не дала мне насладиться Эдемом, жарко прошептав:

– Да вот же он лежит, глупенький…

Действительно, проклятый пульт предательски торчал из кипы захватанных журналов с видами на Анфису Чехову. Она ловко схватила его жадными руками и умело, кончиками пальцев, пробежала по трубке. Экран вспыхнул, показав какого-то придурка, в три часа ночи медленно летящего головой на мяч. Тут я вспомнил, что на мне кроме африканских портков, морщинистых, как слоновый зад, ничего приличного нет, и напялил футболку. Благо, гостья буквально дышала на телевизор и не видела моего SOSтояния. Я незаметно подсел рядом и тоже задышал, стараясь потактичнее попадать в такт.

Игра началась! Как бы невзначай мой локоть прижался к ее локотку, и сердца наши помчались наперегонки. Казалось, я был близок к прорыву защиты… Но вдруг партнерша так резко дернулась, что мою правую руку пронзила дикая боль и она повисла плетью.

– Не было нарушения! – возопила она. – Руни же корпусом играл! А этот черт подсуживает!

Я понимающе сморщился: действительно, какого черта. Хотя, между нами, с одной стороны было явное нарушение правил игры. Не в бирюльки же играем. Пришлось изменить тактику: начать атаку от своих ворот. В порыве болельщицкой страсти (и вправду уже болит!) я стал волнующе раскачиваться на скрипучем диване, посекундно прикасаясь к ее знойному телу своим жгучим аргентинским корпусом. Она не прессинговала и я уже считал, что нашел свою игру… как внезапно мои ноги оторвались от пола!

– Г-о-оо-л! – заорала она, с хрустом ломая своими хрупкими руками мою еще более хрупкую шею.

О. как она извергалась! Гормоны ударили мне в голову, и я, обхватив это трепещущее тело, едва не последовал примеру футболистов, густой толпой покрывавших своего парнишу – противного! – забившего этот чертов гол. Едва! Ибо в тот же момент она снесла меня в угол дивана и моментально ушла в созерцание повтора.

Разбив второй локоть об деревянную ручку дивана, я некоторое время катался там, как какой-нибудь Самуэль Этоо, пытаясь привлечь внимание к своей травмированной персоне. Куда там! Она в упор не замечала Этоо. Глядя из-за угловой отметки на эти высокомерные бомбардирские груди, я пришел в неистовство.

Я покажу тебе камерунский напор! – думал я, медленно, но верно разворачиваясь по левому флангу. – Ты у меня испытаешь на себе немецкую машину! – мысленно обещал я, делая замену покалеченных рук на свои неотразимые марадоновские ноги волосатые. Но едва я – по сантиметру! – дошел большим пальцем правой ноги до ее «шипов», как весь этот педикюр вонзился в меня. С предсмертным криком она упала навзничь, и я понял: счет сравнялся!

Подобно взрывному Насри я бросился вперед! Вокруг грохотали вскочившие трибуны! И я… я промазал. Промазал с близкого расстояния, почти войдя во вратарскую площадку. Как юркий Месси, эта баба выскользнула из моих клещей, и я уперся шнобелем в взлохмаченный газон постылого дивана. На Насри я был похож теперь только фамилией. А вокруг возмущенно грохотали в стены проснувшиеся соседи. Мне же было отнюдь не легче.

– Ах, так ты за них болеешь, да?! – рвала на мне футболку и цеплялась за трусы эта фурия. – Думаешь, мяч отквитали – можно бегать и обниматься?! Предатель! Су… судью на мыло!

Я не сопротивлялся такому чисто бразильскому насилию. Я был уже изнасилован – своим промахом. И безразлично лежал Грином, пропустившим мяч в свои ворота, пока эта подлюка прыгала по мне. Но вдруг она успокоилась и протянула руку:

– Ладно, вставай, игра есть игра.

О, спорт – ты мир! Мы сели рядышком и как гондурасский боров с юноафриканской буренкой умиротворенно проорали все дополнительное время. Я уже тянул время (впереди-то еще полночи!) и даже сбегал к холодильнику за соком для нее. Однако спортивное счастье переменчиво. Вопреки моим подспудным желаниям послематчевое пенальти выиграла «моя» – вот же сволочи! – команда. И вместо ласки победительницы я получил ярость проигравшей: она вылила мне на голову апельсиновый сок и я стал похож на выжатого Бербатова. Но потом она печально встала и – оле-оле-оле!!! – со вздохом сняла футболку.

О, пресвятая дева Сименович! Я все-таки выиграл! И я мигом сорвал свои лохмотья и мужественно подошел к ней. И тут… она повесила мне на плечо свою футболку и, взяв мою, побрела к двери. Вытирая пот этой пахнувшей женщиной тканью, я устало смотрел ей вслед. А на экране гонялась друг за другом и счастливо обнималась толпа полуголых, как я, мужиков. И я вдруг подумал: а может, пора менять ориентацию?..

Дописка изможденного редактора

P.S. Но медленно закрывающаяся дверь вдруг качнулась в обратную сторону и рука из проема многообещающе поманила пальчиком…

Типа тренинг по Карнеги

Короче, я не сразу понял, что сказал мне патрон. А он сказал типа:

– Времена, Баха, новые. Вежливым пора быть. Работай, как прежде, но не кулаками. Словом, больше…

И задание дал. Такое же, как всегда: с лоха одного «зеленки» надыбать.

Ну, я за себя говорить не буду, но пацаны, если что, ответят. Я же шесть кирпичей ломал – не китайских пластилиновых, а наших бурундайских, железобетонных. И как-то поставил себе задачу – семь кирпичей ушатать. И ушатал! Как всегда – головой. А тут, типа вежливость какая-то. Да, нефиг делать! Голова-то у меня на месте.

Короче, поставил на уши девчонок своих. Ну и Гулька с медицинского первая мне книжонку притащила. Остальные опоздали и пролетели – в кабак я Гульку сводил. Ну и ушатал я книжонку эту. Отвечаю! Карнеги какого-то ушатал от корки до корки. Потренировался по его стилю конкретно. Ох и тяжелый стиль, ёп! Как маваши-гери в прыжке с поворотом на 180, который мне когда-то не сразу дался.

И пошел к лоху тому в офис.

«Если вы хотите расположить к себе людей, улыбайтесь», – учил сэнсэй. Надо – сделаем! Я налепил улыбку, кровью и потом натренированную… Не, пацаны, хорошая улыбка получилась – бодрая. Как у Тайсона, когда он Холлифилду ухо откусил. И вдруг лох тот, мужичок в крутом прикиде, тоже мне типа улыбнулся! Прикиньте, первый раз кто-то мне улыбнулся!!!

Ладно. «Помните, что для человека звук его имени является самым сладким звуком в человеческой речи», – учил дальше Карнеги. Базару нет! И я так чисто сладко ему баю:

– Салам, Лох!

И дальше, как по писанному: «Ведите разговор в круге интересов вашего собеседника»:

– Слышь, Лох, короче, я знаю круг твоих интересов. Я, короче, все про тебя знаю.

Он бледнеет – явно получает удовольствие от общения.