Тайны войны

Тайна шестая. Блокада Ленинграда

Мы все помним подвиг ленинградцев, три года стоически продержавшихся в условиях заблокированных гитлеровцами подступов к городу. Без еды, воды, минимального снабжения они держали натиск врага на протяжении больше, чем половины войны, и не позволили ему захватить стратегический для СССР северный рубеж. Это установленный факт. Но вот то, что в канун войны и во время боевых действий в Ленинграде открылся самый настоящий второй фронт, сейчас мало, кто вспоминает. А ведь это тоже факт!

В ту пору в Ленинграде УНКВД установило практически тотальный контроль за населением, выявляя и уничтожая в самом зародыше малейшие ростки потенциальной оппозиционности. Материалы УНКВД дают представление о динамике развития негативных настроений в городе. Количество антисоветских проявлений по мере приближения фронта из месяца в месяц увеличивалось. В конце сентября агентура УНКВД фиксировала по 150—170 антисоветских проявлений ежедневно, во второй декаде октября – 250, а в ноябре – уже 300—350.

Военная цензура также отмечала рост числа задержанной корреспонденции и различного рода негативных настроений, выраженных в письмах ленинградцев. Если в начале войны их доля составляла около 1,2%, то в августе – 1,5—1,7%, в октябре – 2— 2,5%, в ноябре – 3,5—4%, в декабре – 2,3—7%, а в январе – феврале 1942 г. – около 20.[56 - ЦГИА СПб. Ф.9788с. Оп.1. Д.5. л. 56] Все чаще в городе распространялись написанные ленинградцами антигосударственные листовки, направлялись анонимные письма в адрес руководителей военных, партийных и советских организаций, а также в редакции газет и радиокомитет. В справке УНКВД ЛО, составленной 25 октября 1941 г., указывалось, что с начала войны за «контрреволюционную деятельность» были арестованы 3374 – !!! – человек. Кроме того, из числа лиц, изобличенных в антисоветской агитации, материалы на 466 человек были переданы для ведения следствия в органы прокуратуры.

В период с 15 октября по 1 декабря 1941 г. число арестованных за «контрреволюционную деятельность» Управлением НКВД достигло 957 человек, в том числе была раскрыта 51 «контрреволюционная группа» общей численностью 148 человек. Несмотря на некоторый средний рост числа арестованных, можно с уверенностью говорить об отсутствии в Ленинграде осенью 1941 г. сколько-нибудь значительного организованного сопротивления власти. В среднем в каждой «группе» было менее трех человек, а более 800 арестованных никакими «организационными» узами связаны друг с другом не были.

За то же самое время УНКВД пресекло деятельность 160 преступных групп неполитического характера общей численностью 487 человек, которые занимались бандитизмом, хищениями и спекуляцией. Это почти втрое больше, нежели численность «контрреволюционных» групп. Всего же за «экономические» преступления с 15 октября по 1 декабря 1941 г. были арестованы 2523 человека. Таким образом, осенью 1941 г. на одного «политического» приходилось трое «неполитических», избравших для себя иной путь борьбы с голодом и трудностями блокады.

Осознаваемое ленинградцами ухудшение военного положения, трудности с продовольственным снабжением вскоре дополнились новым тяжелым испытанием – бомбежками. Все чаще в разговорах и распространявшихся в городе слухах стали упоминать Гитлера. С его именем отождествлялось поведение немецкой армии в целом и авиации в частности («Гитлер бомбит», «Гитлер обещает» и т. п.) Например, перерывы в налетах немецкой авиации 12—13 сентября население объясняло тем, что у Гитлера будто бы были именины, и по этой причине немцы прервали бомбежки Ленинграда. «Сегодня в очередях распространился слух о том, что Гитлер сегодня именинник (точно лютеране справляют именины!) и что потому сегодня он бомбить не будет. Посмотрим!».

К середине сентября все острее стала чувствоваться нехватка продовольствия. Овощи практически закончились. Многие в панике от отсутствия продуктов, – отмечается в одном их дневников.

Недостаток информации способствовал тому, что в городе распространялось множество всевозможных слухов. Параллельно с этим, продолжал нарастать интерес к противнику. Это находило свое выражение в том, что, несмотря на жесткие меры, направленные на недопущение чтения немецких листовок, народ, тем не менее, ими интересовался и содержание пересказывал своим знакомым:

«…Вчера, когда наша Нюша ехала на Выборгскую сторону, …немцы сбросили тысячу листовок. Она была в трамвае, который быстро шел, и потому не могла поймать листовку. Потом мы узнали, что в ней немцы предлагали выехать из Выборгского района на шесть километров, т.е. они решили сейчас бомбардировать фабрики и заводы Выборгского и Красногвардейского районов…» [57 - Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н.15. Д.8. Л.89—91.]

В сентябре 1941 г. материалы, полученные агентурно-оперативным путем, давали основание УНКВД утверждать, что «враждебная деятельность антисоветских и фашистских элементов» велась в направлении:

а) усиления подготовки к оккупации города, составления списков коммунистов, активных советских работников для выдачи немецким войскам,

б) разработки мероприятий по организации хозяйственно-экономической жизни города на капиталистических началах, привлечения к контрреволюционной деятельности антисоветски настроенной интеллигенции для помощи немцам в случае оккупации города,

в) распространения контрреволюционных листовок и анонимок, авторы которых, используя продовольственные трудности, начали призывать к организованным выступлениям».

В Ленинграде, начиная с 21 сентября 1941 г., было отмечено распространение антисоветских листовок, отпечатанных на пишущей машинке под копирку на полулисте чистой бумаге. Листовки содержали призыв к расправе над лицами еврейской национальности и исходили от якобы существующего в Ленинграде «ВСЕРОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА ВНУТРЕННЕГО ПОРЯДКА». Всего в городе обнаружено 28 листовок, из них 20 листовок в районе Невского проспекта /главным образом Куйбышевский район/ и 8 листовок в Приморском и Петроградском районах. Две листовки были обнаружены наклеенными на стенах домов, две на входных дверях театра им. Пушкина, остальные найдены в почтовых ящиках квартир.

Основания для беспокойства у власти действительно были – несмотря на удаление из города большей части потенциально опасных в политическом отношении лиц к началу блокады, за 12 дней сентября 1941 г. в Ленинграде органами УНКВД были ликвидировано семь групп, «ставивших перед собой задачу по оказанию помощи германским войскам в случае занятия ими города». В спецсообщении УНКВД указывалось, что группа русской молодежи (8 человек) изготовила на гектографе антисоветские листовки, призывавшие население к выступлению против власти. Группа учителей средних школ Выборгского и Кировского районов составляли и распространяли среди населения листовки с призывом к населению Ленинграда и бойцам Красной Армии о сдаче города немцам.[58 - ЦГИА СПб. Ф.9788с. Оп.1. Д.5. Л.78.]

Кроме того, значительное распространение получили слухи о хорошем обращении немцев с пленными и населением, оставшемся на оккупированной территории («немцы хорошо приняли, накормили и отпустили»). УНКВД отмечало, что высказывания вернувшихся из захваченных немцами районов практически не отличались от содержания листовок противника, сбрасывавшихся с самолетов. Агентурой УНКВД были отмечены случаи изменнических намерений. Например, бухгалтер расчетного отдела Кировского завода А., впоследствии арестованная органами УНКВД, заявила:

«…Немцы находятся в нескольких километрах от Ленинграда, т.е. в Лигово. Я собираюсь пробраться туда, чтобы дать знать немецким войскам, что ленинградцы ждут прихода немцев и всячески будут помогать немецким войскам завершить победу над Советским Союзом, т.к. нам все это уже надоело не только за период военного времени, а на протяжении всего существования советского строя, но только до сего времени не было удобного случая сделать измену советской власти. Одновременно попрошу передать через немецкие войска Гитлеру: «Чем можем, всем будем помогать Вам, господин Гитлер».

Во Фрунзенском и Кировском районах несколько домохозяек ходили по магазинам и уговаривали стоявших в очередях женщин идти на передовую и просить красноармейцев прекратить сопротивление. В Выборгском районе были арестованы домохозяйки К. и С., составившие обращение в Ленсовет с просьбой заключить перемирие с германским командованием, открыть фронт и эвакуировать из Ленинграда детей.

Пораженческие настроения захватили и часть рабочих. В спецдонесении УНКВД от 27 сентября 1941 г. появились сведения о возникновении «брест-литовских» настроений, что в период нарастающего кризиса было весьма симптоматично. Урок 1918 г. о возможности достижения мира пусть даже ценой потери территории был усвоен населением хорошо. Очень отчетливо в сентябре 1941 г. проявились прогерманские настроения, нашедшие свое выражение в разговорах о том, что немцы «освободят от большевизма», «наведут порядок», «немцы – народ культурный» и т.п. Успехи вермахта начали быстро вытеснять представления о советской власти как власти сильной и стабильной. Готовность принять «нового хозяина» практически лишь только на том основании, что он оказался сильнее, может быть объяснена упоминавшейся выше особенностью поведения личности авторитарного типа. Информация партийных органов также свидетельствовала о росте интереса к фашизму и Гитлеру («Гитлер несет правду», «С приходом Гитлера хуже не будет» и др.).

Ленинградцы отмечали, что усиление бомбежек в первой половине октября привело к тому, что мобильность населения резко сократилась, народ редко покидал территорию своего района («что делается в других районах Ленинграда, мы не знаем»). По-прежнему сохранялись надежды на «удачи на северном фронте». Подтверждением обоснованности таких ожиданий было, по мнению ленинградцев, то, что противник увеличил интенсивность налетов на город в ответ на «начавшееся освобождение Ленинграда». Однако вскоре от таких радужных перспектив не осталось и следа.

Ситуация с продовольствием становилась катастрофической («Весь город ест темно-зеленые листья от капусты, и на суп и на второе и на чечевицу, у кого есть они в запасе. Хлеба 200 грамм еле хватает»). Но большинство населения прямо не обвиняло власть в неспособности обеспечить его продуктами. «Конечно, все сознают, что здесь не виновато правительство и хозяйственные учреждения, что мы в осажденном городе, что надо первым делом накормить армию, но от этого не легче». «Положение на фронте, как видно из передовой статьи «Правды», у нас очень тяжелое, а в связи с этим и положение Ленинграда и Москвы». Большинство населения, вероятно, сохраняло свои сомнения и страхи при себе.[59 - Гелен Р. Война разведок. Тайные операции спецслужб Германии 1942—1971. М.: Центрполиграф, 1999.]

Настроения населения в середине октября определялись новыми поражениями Красной Армии под Москвой и наступлением настоящего голода, и это было только начало наступающего ада: «Все ходят очень подавленные и угнетенные нашими неудачами на фронте. Все мрачны, молчаливы и… голодны… Говорят, что тучи голодных людей вымаливают кусочек хлеба у выходящих из булочной… Улицы Ленинграда полны снующим голодным людом. Перед кино тысячная толпа! Эта толпа берет билеты в кино, чтобы первым делом кинуться в буфет… Все прикрепляются к столовым, чтобы получать там суп. Все женщины сплошь бегают с бидонами в руках. Можно подумать, что в городе обилие молока, а его нет ни капли».[60 - ЦГИА СПб. Ф.9788с. Оп.1. Д.5. Л. 101.]

Вопрос об информировании населения о положении на фронте четко провел грань между властью и народом. Власть не снабжала народ должной информацией, но требовала от него гражданской сознательности. Так, 25.10.1941 инструктор по информации сообщал в Московский райком и горком ВКП(б), что трудящиеся завода им. Карпова недовольны настолько, что высказывалась даже мысль о том, что если существующее положение сохранится, то народ восстанет.

С первых же дней блокады проявилась еще одна характерная черта оппозиционно настроенных ленинградцев – политическая пассивность и надежда на то, что «все само собой образуется», что кто-то другой должен начать действовать во имя спасения города и его населения. Как отмечалось в спецдонесении УНКВД ЛО № 9345, электромонтер завода «Русский дизель» П., впоследствии арестованный органами НКВД, говорил: «Немцы в ближайшее время возьмут Ленинград. Наше правительство к этой войне было совершенно неподготовлено. Сейчас же нет никакой возможности, чтобы наладить производство и снабжать Красную Армию. Нужно, чтобы женщины высказывали возмущение тем, что Красная Армия не снабжена оружием, чтобы они поднимали вопрос о перемирии, даже позорном с отдачей Украины, Киева и Ленинграда».

Ряд рабочих высказывали пораженческие прогерманские настроения, критикуя при этом слабость советской власти. Переплетчик завода «Союз» Н. заявил, что «…Немцы на днях войдут в Ленинград и у нас будет новый хозяин. Немецкая армия технически оснащена и вооружена лучше, чем наша. Руководители наши бежали из Ленинграда. Остался на своем посту только Ворошилов. Немцы разбрасывают листовки, в которых указывается, что сопротивление бесполезно, так как регулярные войска Красной Армии разбиты, нет оружия и некому руководить бойцами. Окопы, которые мы роем, немцы занимают и используют против нас».

Такое же мнение высказал рабочий коксо-газового завода И.: «…Рабочим крупных заводов нужно взять в руки оружие и свергнуть советское правительство, чтобы оно не мучило народ. Ленинград все равно нам не удержать. Немцы ничего плохого нам не сделают. Мы их должны благодарить за то, что они нас освобождают. За 23 года большевики не сумели подготовиться к войне и ничего не сделали для народа».

О продолжавшемся «привыкании» к немцам свидетельствовали также документы партийных организаций. Появились заявления о том, что «немцев бояться нечего, им тоже нужна рабочая сила», что «скоро жидам и коммунистам устроят Варфоломеевскую ночь».[61 - Columbia University. Bakhmetiev Archive (BAR). Collection Research Program – USSR. Box.20. Karov D. Русская полиция в оккупированных немцами областях. Л.17.] Отдельные члены ВКП(б) высказывали недовольство тем, что до войны много средств было потрачено неэффективно (строительство домов Советов, большие премии артистам и т. п.), в результате чего к войне должным образом не подготовились. Более того, высказывалось мнение о том, что накануне войны «рабочий класс озлобили тем, что… многих посадили в тюрьму, коммунистов ни за что исключали из партии».

Дальше хуже. В декабре 1941 года органами УНКВД был изъят анонимный документ, адресованный «рабочим завода им. Марти». В этом документе содержался призыв к организации забастовок и выступлению против советской власти:

«Долой войну, долой этот строй, который уничтожает нашу жизнь. К 25 декабря надо восстать. На Кировском заводе уже бастовали, но рановато. До 23-го надо сговориться по цехам, а 24-го связаться цеху с цехом. 25-го утром к работе не приступать, но только всем организованно – одиночек расстреляют. Вперед рабочий класс, рви оковы рабства, не верь врагам»224.

В конце декабря – начале января 1942 г. на Московском вокзале были обнаружены листовки, которые, как впоследствии выяснилось, были написаны рабочим. Главным в них был призыв решительно действовать, преодолеть боязнь власти: «Граждане! Долой власть, которая нас заставляет умирать с голода!», «Граждане, громите склады и магазины, нас обворовывают подлецы, заставляя умирать с голода. Долой голод, мы еще живые люди, будьте решительны», «Граждане, идите в райкомы, требуйте хлеба. Долой вождей». «Граждане! За что нас обманывают и не дают пищи. Долой райкомы. Открыть фронты и всем уйти из города!», «Граждане! Войска уводят из города, а нас заставляют умирать с голода. Долой наших вождей!».[62 - Архив УФСБ ЛО. Ф.21/12. Оп.2. П.н.31. Д.5. Л.146.]

Народ все чаще говорит о том, что «руководство живет хорошо», а ситуация с голодом в Ленинграде – даже писать об этом не будем – хорошо известна. Нет дыма без огня. Вот цитаты из дневника инструктора отдела кадров горкома ВКПб Николая Рибковского, сделанную 9 декабря 1941 года: "С питанием теперь особой нужды не чувствую. Утром завтрак – макароны или лапша, или каша с маслом и два стакана сладкого чая. Днем обед – первое щи или суп, второе мясное каждый день. Вчера, например, я скушал на первое зеленые щи со сметаной, второе котлету с вермишелью, а сегодня на первое суп с вермишелью, на второе свинина с тушеной капустой."[63 - Ломагин Н.А. Неизвестная блокада – СПб, «Нева», 2002 г., 267 с., ISBN 5-7654-1769-8, ISBN 5-224-03561-9]

А вот запись в его дневнике от 5 марта 1942 года: "Вот уже три дня как я в стационаре горкома партии. По-моему, это просто-напросто семидневный дом отдыха и помещается он в одном из павильонов ныне закрытого дома отдыха партийного актива Ленинградской организации в Мельничном ручье… От вечернего мороза горят щеки… И вот с мороза, несколько усталый, с хмельком в голове от лесного аромата вваливаешься в дом, с теплыми, уютными комнатами, погружаешься в мягкое кресло, блаженно вытягиваешь ноги… Питание здесь словно в мирное время в хорошем доме отдыха. Каждый день мясное – баранина, ветчина, кура, гусь, индюшка, колбаса, рыбное – лещ, салака, корюшка, и жареная, и отварная, и заливная. Икра, балык, сыр, пирожки, какао, кофе, чай, триста грамм белого и столько же черного хлеба на день, тридцать грамм сливочного масла и ко всему этому по пятьдесят грамм виноградного вина, хорошего портвейна к обеду и ужину… Да. Такой отдых, в условиях фронта, длительной блокады города, возможен лишь у большевиков, лишь при Советской власти… Что же еще лучше? Едим, пьем, гуляем, спим или просто бездельничаем и слушаем патефон, обмениваясь шутками, забавляясь "козелком" в домино или в карты. И всего уплатив за путевки только 50 рублей!"

Петербургский историк Игорь Богданов в своей энциклопедии "Ленинградская блокада от А до Я" в главе "Спецснабжение" приводит следующие сведения – в архивных документах о блокаде нет ни одного факта голодной смерти среди представителей райкомов, горкомов, обкома ВКПб. А 17 декабря 1941 года Исполком Ленгорсовета разрешил Ленглавресторану отпускать ужин без продовольственных карточек партийным чиновникам. То есть, в блокадом Ленинграде функционировал ресторан.[64 - Богданов И. Ленинградская блокада: от А до Я. – М., Кентавр, 2010 г., ISBN:978-5-903329-02-1]

В пищеблок Смольного входило несколько столовых и буфетов, которые и во времена блокады снабжались более чем неплохо. Столовые были разного уровня – в том числе была правительственная столовая "высшего разряда обслуживания", в которой было абсолютно всё, как в Кремле – фрукты, овощи, икра, пирожные, молоко и молочные продукты, торты, батоны, булочки и шоколад. А ещё в Смольном в блокаду круглые сутки было электричество, функционировала канализация, была вода и даже работал парикмахер и мастер по маникюру.

Дополнительной иллюстрацией сказанного является знаменитое ныне дело Семена Каждана. Снабженец горкома, он сбывал по спекулятивным ценам, за золото и картины, голодным интеллигентным и некогда обеспеченным ленинградцам, все то, что ежедневно потребляли обитатели Смольного…[65 - Раззаков Ф.И. Бандиты времен социализма: хроника российской преступности, 1917-1991. – М., Эксмо, 1996 г., ISBN 978-5-85585-885-3]

Тут надо немного отвлечься и обратиться к такому фактору определения внутренней политики СССР как политика продовольственная. Если кто-нибудь из читателей застал советские времена, он наверняка помнит, что, когда правительству что-то надо было от людей (верное голосование, поддержка властных инициатив, проведение митингов за или против чего или кого-либо), проблема продуктового дефицита, присущая стране едва ли не с первых дней ее существования, быстро разрешалась. Правда, ненадолго, но разрешалась. Когда же надо было кого-нибудь из начальства скомпрометировать в глазах народа, дефицит усиливался и все шишки валились на него как из рога изобилия. Так было в 1964 году, незадолго до снятия Хрущева – продукты исчезли с полок едва ли не по всей стране. А после прихода к власти Брежнева опять появились!

Из этого можно сделать вывод, что «снятие продуктов» и спекуляция вопросами товарного дефицита всегда были инструментами властного воздействия на людей. Если в 1942-1943 годах в Ленинграде блокадники жили хуже собак, а власть жировала, можно сделать вывод, что власть эта именно тогда и начала спекулировать на этих вопросах.

Коль скоро все эти факты установлены на основании архивных данных, выходит, что продукты были «сняты» планово и не кем-нибудь, а партийной верхушкой Ленинграда. Но возникает вопрос – что было раньше, яйцо или курица? Продукты «сняли», чтобы усмирить буйно, злобно и антисоветски настроенных горожан, или те озлобились по причине плохого снабжения города, имевшего место с самого начала войны? Отвечать вам, уважаемый читатель.

Тайна седьмая. Всеволод Меркулов и Катынский расстрел

В знаменитом фильме Татьяны Лиозновой «17 мгновений весны», вышедшем на экраны в 1973 году и с упоением рассказавшем жителям великой страны о работе советской разведки в немецком тылу образ главного разведчика прорисован недостаточно четко. Это и неудивительно – тогда, спустя 20 лет после расстрела Берии, все его окружение, в которое входил и нарком госбезопасности Всеволод Меркулов, было еще персонами нон-грата. А между тем, реши создатели сериала осветить правду о личности наркома, им, наверное, пришлось бы снимать о нем отдельный полнометражный фильм. Он заслужил…

Друг маршала Жукова, нарком госбезопасности Всеволод Николаевич Меркулов, был поистине замечательным человеком. И дело даже не в том, что он помогал Жукову топить адмирала Кузнецова или вывозить награбленное с территории освобожденной Германии, нет. Личность его примечательна как сама по себе, так и участием в более знаковых событиях 30-40-х годов.

Потомственный дворянин – как по отцовской, так и по материнской линиям, – он в начале своей партийной карьеры был замечен Берия и приглашен в органы внутренних дел. Из ранее неопубликованного отчета самого Всеволода Меркулова в ЦК о своей деятельности, запрошенного в связи с арестом Лаврентия Берия в июле 1953 года:[66 - Журнал "Коммерсантъ Власть" №25 от 30.06.2008, стр. 64]

«С сентября 1921 года я начал работать в ЧК Грузии в должности пом. уполномоченного. Осенью 1922 года заместителем председателя и начальником секретно-оперативной части (СОЧ) ЧК Грузии был назначен Берия, приехавший из Баку.

Перед майскими праздниками 1923 г. группа чекистов задумала выпустить печатный сборник под названием "Чекисты – Первому Мая"… Я также принял участие в этом сборнике, написав нечто вроде статьи или фельетона под заголовком "Я и Мы"… Моя статья обратила внимание Берия… Очевидно, именно тогда Берия увидел во мне человека, владеющего пером, умеющего литературно излагать свои мысли, т. е. он увидел во мне то, чего он был сам лишен и чего ему никогда недоставало,– грамотность.

Должен сказать (сейчас, спустя 30 лет, я, полагаю, могу это сделать без риска быть обвиненным в самовосхвалении), что в тот период, несмотря на свои 27 лет, я был наивным, очень скромным и очень застенчивым человеком, несколько замкнутым и молчаливым. Речей я не произносил и так и не научился произносить их до сих пор. Язык у меня был словно чем-то скован, и я ничего с ним не мог поделать. Другое дело перо. С ним я умел обращаться».

Это верно. В. Н. Меркулов написал 2 пьесы. Первая пьеса написана в 1927 о борьбе американских революционеров. Вторая, «Инженер Сергеев», в 1941 году под псевдонимом Всеволод Рокк, о подвиге рабочего, ушедшего на фронт. Об этой пьесе надо сказать особо.

«Инженера Сергеева» поставили в Тбилиси (на русском и грузинском языке), в Баку и Ереване, в Риге (после освобождения Латвии), в Улан-Удэ, Якутске, Вологде, Сызрани, Архангельске, Костроме. С каждым годом число постановок росло. В феврале 1944-го пьесу поставили и на сцене Малого театра. Ее отметила вся советская печать. Театральные критики, часто резко критиковавшие слабости современных драматургов, встретили пьесу на ура. Хвалебные рецензии были и в «Правде», и в «Известиях», и в тогдашнем официозе управления пропаганды ЦК «Литература и искусство». В «Литературе и искусстве» особенно превозносился спектакль Малого театра: «Большая задача – сыграть образ инженера-патриота, всецело отдавшего себя на службу партии и народу. Пьеса Всеволода Рокка, поставленная в филиале Малого театра, дает богатый и благодарный материал для проявления актерского мастерства… Беззаветно преданный делу своего народа, советский человек смело смотрит в глаза смерти и выполняет задание Родины, жертвуя жизнью».

Возможно, рецензентам действительно понравилась пьеса. А может быть, они просто знали, кто скрывался под псевдонимом Всеволод Рокк. Драматургом-любителем был Всеволод Николаевич Меркулов. Когда Малый театр обратился к его творчеству, Меркулов занимал пост народного комиссара государственной безопасности СССР.

Действие пьесы происходит в июле – сентябре 1941 года. Сюжет простой: советские войска отступают, и директор электростанции Сергеев должен взорвать свое детище – станцию, которую сам и построил. Немцы пытаются ему помешать – им нужна электростанция – и подсылают к нему своих агентов: сына кулака, которого раскулачили и бросили в тюрьму, где он и умер, и инженера с дореволюционным стажем, давшего согласие работать на немцев еще в 1918-м, когда те были на Украине. Одного агента ловит НКВД, другого инженер Сергеев ударяет два раза кувалдой по голове. Тот падает замертво, как говорится в авторской ремарке.