Манная каша

– Тогда кудрявым? – растерялась Грета.

– Нет, я не кудрявый, – Ганс, подозревая насмешку, гневно сверкнул глазами.

– Но тогда почему же они считают тебя бараном?

– Они не считают меня бараном, – совсем уже обиделся Ганс.

– Так может, лучше я приготовлю апельсиновый сок?

– Не хочу сок.

– Но что же мне тогда делать? – пришла в отчаяние Грета. – Так и будем сидеть?

– Нет, зачем? Давай грибы собирать.

– Что за чепуха? – воспоминание неприятно оцарапало. – Что ты хочешь этим сказать?

– А ничего, – гость все так же сидел, мрачно уставившись в пол. – Простая вежливость.

Уже нежные сумерки стали проникать в комнату и обволакивать мебель и фигуры туманным облаком. Грета взглянула на часы, пожала плечами, встала, встряхнула волосами и потянулась.

– Ничего у тебя фигурка, – констатировал Ганс.

Отвернулся и стал разглядывать свои ботинки. Грета врубила свет, расставила гладильную доску, наполнила водой утюг. Пора было подумать о завтрешнем дне. Прикид у неё будет обалденный. Цвета чайной розы. Тетка подарила к началу учебного года. Тетка растрогалась. Грета ведь на самом деле хотела учиться. И тётка увидела в ней себя. Эугения всю жизнь чувствовала тягу к скрипучим чистым и равно к распухшим от строчек тетрадкам. Когда-то и она мечтала, ждала чего-то, у неё тоже не было ни единой ясной, четкой, крепко сколоченной, как теперь, мысли…

Грета оформила прикид, определила на плечики. А Ганс все сидел и смотрел в пол. За окнами была ночь.

– Ты что, не собираешься домой? – намекнула Грета, задергивая шторы.

– Да. Я решил остаться.

Она закусила губу. Уже от него устала. А утром учиться, и хочется думать только об этом. Предвкушать, как в первый раз уже студенткой она войдет в аудиторию. Выберет парту, с которой лучше видно всё происходящее, и для этого не надо особенно вертеть головой. Предвкушать, кого увидит, сидя за этим замечательным древним столом, испещренным таинственными знаками и письменами… Войдет профессор Гусеница, скажет громкие слова. Сердце сладко заноет от предвкушения невероятной рекламы и умопомрачительного дизайна… А сегодня еще нужно сложить в сумку чистые тетради, новенькие карандаши, непочатые ручки. Грета растерялась и не знала, что сказать Гансу.

– Я понял, что ты мне нужна. У меня нет никого на свете, – объяснил он, глядя в пол.

И Грета ощутила почти физически, как огромный груз ложится на ее плечи. Почти непосильное бремя.

– Но только я не хочу быть твоей собачкой, учти. Нет, я не собака.

– Надеюсь. Я боюсь собак. Особенно питбулей.

4. Виолончелисты

А тут Карл Карлсон прибыл в Шуры-Муром на концерт, прямо из Раево на мотоцикле, специально посмотреть, что может сыграть Марк, брат Клары. А Марк только вернулся из Парижа. У него всё ещё кружилась голова от шампанского, и он в тот день потерял смычок.

– Тысяча троллей! Я найду смычок до вечера! – пообещала Клара Грете, – и приведу в порядок. Смажу бальзамом. Потом канифолью. Приходи.

– Я все лето мечтала послушать виолончель, – вздохнула Грета, – в Раёво только петухи и радио. Но что мне делать с Гансом?

– С каким Гансом? – полюбопытствовала Клара.

– Понимаешь, у меня поселился Ганс, так вот он вряд ли понимает виолончель…

– Постой, что это значит – поселился Ганс?

– Это один абитуриент. Я познакомилась с ним во время экзамена, когда он хлопал дверями, – объяснила Грета, – один раз он потом приезжал к нам в деревню. А вчера пришел и сказал, что будет у меня жить.

– Что за шутки, Грета? Это – любовь?

– Нет. Совсем нет! С чего ты взяла?

– С чего я взяла? – удивилась Клара, – из твоей истории.

– Я ничего такого не рассказывала! Он пришел и сказал, что будет у меня жить. Он так решил. И принес розу, больше похожую на бутон астры. Вот и всё!

– И ты, так сказать, влюбилась?

– Нет. В него невозможно влюбиться. Он не такой. Он похож на изможденного голодом рахитичного эфиопа.

– Тысяча троллей и бутылка рома! Ты рехнулась?

– Сама увидишь. Ой-ой!

Что-то громыхнуло и бултыхнулось в ванной комнате. Грета уронила телефон и кинулась туда со всех ног.

– Ты чего, Ганс?

Он молчал, и она принялась трясти ручку.

– Никому не позволю! Не смей! Я – личность! Я вымоюсь сам! —грозно закричал оттуда Ганс.

Грета вернулась к телефону.

– Прости, Клар. В ванной что-то громыхнуло. Я думала, это Ганс утонул.

– А как учёба? – Клара решила сменить тему. – Есть крендели симпатичные?

– Конечно! Но я не смогла сегодня туда пойти. Утром у Ганса болела голова. Надо было менять компрессы. Но завтра я пойду обязательно, пусть даже у него болит голова…

– Так ты будешь на Скверной площади в полвосьмого?

– А можно мне его с собой взять?

– Конечно. Любопытно взглянуть на чудо заморское. Только Марк опять потеряет смычок…

– У меня нет выхода, понимаешь? Если оставить Ганса дома, он будет плакать… Ну пока. Кажется, он идёт.

Ганс показался в комнате, завернутый в большой махровый розовый Гретин халат.