Чужак

– Всяко бывало.

– Не дело это. А на девку не гляди. Она моя. Вели ее лучше пристроить. Да чтоб в бане пропарили, а то ей и захворать недолго.

Понимал ли его заботу волхв, Ториру было безразлично. Но волхвы вообще-то народ понятливый, кого попало в служители не берут. Люди часто на службу в капище просятся, но не всех принимают, а если и выберут кого – срок испытательный установят. Не выдержишь – прочь поди. Но куда чаще волхвы сами преемников подбирают, присматриваются, кто каким даром наделен. Потому-то волхвы обычно люди особые и одаренные.

В ведовском доме на капише перунников, волхвы слушали, что им посланец скажет. Он говорил и угадывал в их глазах одобрение. Да и как они могли не соглашаться, если посланец предлагал им объединение всех служителей Громовержца. Пока разноплеменные волхвы Перуна в стороне друг от дружки держались, но понимали – в единении сила. А то, что посланец от перунников новгородских прибыл, им льстило. Нигде такой власти служители Грововержца не имели, как в новгородской земле. Здесь же над Перуном большую силу древний бог Род забрал. Вот и выходило, что на севере перунники главенствовали, а здесь – те, кто Роду служит. В Киеве же и вовсе Змей-Велес[42 - Бога Велеса часто изображали в обличье змея.] главным был. Хотя еще не забылось, как некогда и на Горах киевских Перуна почитали. Пока Аскольд с Диром его в леса не согнали, а главное капище Велесу отдали. А для перунников нет хуже, чем волхвам Велеса путь уступать. Всем известно, что эти два бога – Перун-Громовержец и Велес, «скотий бог», – извечные соперники. Так и жрецы их соперничали между собой. И то, что предлагал пришелец – помочь свергнуть тех, кто Велеса возвеличил, – было им любо.

Для себя Торир отметил, что волхвы интересовались не столько князем Рюриком, сколько его воеводой Олегом. Правда ли, что Олег сам из волхвов? И что будет, когда хворый Рюрик власть оставит? Не займет ли его место в княжьем доме воевода-волхв Олег Вещий? Князь, почитающий Перуна, был бы им весьма по сердцу.

– Не о том речь ведете, боговы люди, – усмехнулся Торир. – У Рюрика сын есть – Игорь. Он и наследник в Новгороде. А если Олегом интересуетесь, если хотите, чтобы князь-перунник в Киеве сел, надо поначалу сделать все, чтобы поклонников Велеса, Аскольда и Дира, сгубить.

Один из волхвов, перебирая нагрудные амулеты, проворчал:

– Их не так-то просто сгубить. Вон какую силу у полян взяли. К тому же Дир Киевский – воин. Последнее время он богатые требы Перуну стал возносить.

Торир напрягся. Это было неожиданно и неприятно.

– А кто все же верховный глава в Киеве – Аскольд или Дир?

Волхвы вздыхали. Известно – Аскольд. Правят братья-варяги на хазарский манер: Аскольд вроде кагана на престоле сидит, а Дир при нем как шад – тот, кто в походы ходит и войны ведет.

– А у Аскольда, после того как болгары зарубили сына, нет более наследников, – говорил все тот же старый волхв с амулетами. – У Дира же и жены, и сыновья имеются. Ему после Аскольда и Киев достанется. А там глядишь…

– А если нет? – перебивал другой, хоть и более молодой, но с золотым изображением сдвоенной молнии на груди – значит, был главнее. – Дир и Аскольд всегда на богатых волхвов Велеса опирались. А вот Олег – тот хоть и варяг, а нашего Перуна верховным богом признал. Так что мы теряем, если пособим ему?

Торир решил, что больше не станет давить на волхвов. Сами должны разобраться, это их воля. Поднялся уходить. Правда, сказал напоследок:

– Вы тут обсудите, но имейте в виду: не вы, так иные племена помочь захотят. Даже у древлян Перуна Громовержца почитают.

– А ты и к древлянам пойдешь? – ахнул кто-то.

Древлян боялись все. Торир видел, как изменились лица волхвов. Понимали: если этот чужак с древлянами сговорится, большую силу получить сможет.

Торир чуть кивнул:

– Пойду. А вы мне проводника дадите.

Посланцу волхвы обязаны помогать. Но при условии, что он не наследил и не привел за собой погоню. Ибо им следует хранить тайну своих связей.

Младший из волхвов повел гостя на постой в расположенное неподалеку небольшое селище. Возле капищ часто располагаются такие поселения мирян. Они обычно обслуживают перунников, следят за их хозяйством. Здесь же и гости волхвов останавливаются.

Провожатый Торира постучал у самой большой избы. Гостя здесь ждали. Хозяин накормил варяга, даже в баньку зазывал – после его спутницы она еще не остыла. Но Торир отказался. Не далее как сегодня утром парился в княжьей баньке в Елань-граде, а ныне просто хотелось остаться одному, поразмыслить кое о чем. Но побыть одному в избе селян-огнищан непросто. Изба хоть и просторная, но живут здесь скопом, привычки уединяться не имеют. Стариков тут кладут поближе к огню, к теплу, хозяин с хозяйкой и младшими детьми на полатях за занавеской, старшие, уже женатые дети по лавкам, остальные – молодежь, отроки – прямо на полу, сенца подстелив, шкуры раскатав. Приходилось переступать через спящих.

Печка-каменка прогрелась за вечер так, что в избе даже жарко. Хозяин проводил гостя за занавеску, уступив свое место. Здесь под пушистой медвежьей шкурой уже спала подобранная Ториром девица.

Варяг скинул полушубок, стал раздеваться. На девушку сперва не глядел, думал все больше о том, что на капище обсуждали. Отдельно о том, что у Аскольда убили сына. И улыбнулся нехорошо.

Торир хотел было подвинуть девку, но она раздраженно оттолкнула его руку.

– Прочь поди. Не хочу сейчас.

Ого, как властно! Со сна она плохо соображала, но и норов свой невольно проявила. Торир взял с выступа глиняную лампу с фитильком, осветил спящую. И загляделся. До чего же красивой вдруг показалась подобранная приблуда! Ее одели в рубаху из сермяги[43 - Сермяга – простая, некрашеная ткань.], тесемки на груди не стянуты, видны нежное горло, линия ключиц, округлости пышной груди. Чистые черные волосы как шелк растекались по изголовью, отливая сажей. А личико удивительно привлекательное, только теперь и разглядел как следует. Кожа гладкая и белая, изящные контуры щек, подбородка, нос небольшой, точеный. И такие длинные загнутые ресницы. Брови над ними расходятся к вискам, как крылья ястреба. А рот… Торир задержал на нем взгляд. Пухлый и яркий рот девушки неожиданно вызвал желание прикоснуться к нему, как к сладкому плоду, попробовать… а там и овладеть этой безмятежно спавшей красавицей. Ведь она его находка, принадлежит ему… И после большого рыхлого тела Параксевы упругая девичья плоть казалась такой желанной.

Торир осторожно коснулся щеки спутницы, запустил руку в ее волосы, пропуская сквозь пальцы длинные черные пряди.

И, как давеча, девушка только отмахнулась, повернулась на бок, недовольно ворча. Это даже рассмешило варяга. Но решил не трогать ее. Намаялась, бедная, в пути. И опять вспомнилось тело здоровенного мужика, которого эта девочка волокла на себе.

Торир скинул оставшуюся одежду и, легко перескочив через девушку, лег у занавешенной шкурой стены. Огонек на носике светильника слабо мерцал, очерчивая накрытое мехом тело рядом. Слабо шуршало сено под шкурами, пока он ворочался. А потом, словно в один миг, Торир провалился в успокоительный, глубокий сон.

Очнувшись, Карина не сразу поняла, где она. Потом улыбнулась. До чего же приветливо ее приняли вчера, в баньке до седьмого пота пропарили, накормили хоть и нехитро, но сытно. Тепло и внимание людей сделали свое дело, она перестала плакать, жалеть себя, убиваться по Збуду. В местном селении ее, конечно, узнали. Не раз приезжала к капищу Перуна еще с Боригором. И вот теперь…

В избе слышалось движение. Гукал ребенок, покашливали старики. За перегородкой хозяйка доила корову, слышалось, как молочная струя бьет в подойник. Рано еще было, не все встали. Карина потянулась сладко, повернулась…

Незнакомец, подобравший ее, спал рядом. Она тихо охнула, отшатнулась. Но не бежать же теперь? Этот хотя бы на погибель не бросил, утешал в дороге, не стал волхвам отдавать. Вспомнилось даже, как позаботился он, чтобы в баню ее отвели, не дал расхвораться. Но зачем она ему? Ясно зачем. Красивые бабы всегда мужикам нужны. Сказал же – моя она. Раба, значит. Но рабой быть не хотелось. Однако что ей теперь? Одна, как перст. А чужак этот приглянулся ей.

В избе просыпались, ходили, слышались голоса. По обычаю, разводя печь, хозяйка напевала заговор огню Сварогу:

Смилуйся, Сварог-батюшка,
Зажгись, обогрей, душой заалей.
Пошли тепла доброго,
Житнице удобного.

Когда Сварог откликнулся и каменка загудела, Карина вышла, пожелала хозяйке доброго дня. Та напоила ее только сцеженным еще теплым молоком, налила конопляного масла в лампадку, подожгла фитилек. Этим словно давала понять, что Карине следует вернуться к гостю-постояльцу. Женщина не больно задумывалась, кем раньше была Карина, понимала только, что та должна быть с тем, кто привез ее.

Карина вернулась к полатям, задернула занавеску и, приподняв плошку, стала разглядывать своего нового господина. Почти так же, как и он разглядывал ее раньше. Карина этого не знала, но оценила, что спутник не разбудил ее вчера, дав отдохнуть. И невольно улыбнулась. Ишь, спит себе, как дитя. Даже лицо не как у воина, а словно у отрока доброго. Может, потому так казалось, что незнакомец был чисто выбрит, а она привыкла, что мужики все больше бородой зарастают. А волосы у спящего, как и у радимичей – длинные, светло-русые, с красивым золотистым отливом. Темные брови смотрелись контрастно. И Карина опять решила, что чужак этот нравится ей необычайно. Нравится линия его чувственных губ, твердый подбородок, мощная шея. Ей было приятно глядеть на его сильные плечи, на могучие пластины груди, там, где с них сползла полость меховой шкуры.

И вдруг Карина поняла, что незнакомец не спит. Не размыкая глаз, не меняя расслабленного выражения лица, чужак медленно протянул к ней руку, раскрыл узкую твердую ладонь, словно беря или требуя дать. Карина только вздохнула, послушно вложив в нее кисть руки. Чужак медленно сжал ее пальцы, чуть потянул на себя. Она сперва поддалась, но потом все же отпрянула. И тогда он открыл глаза. Ярко-голубые, словно морозная тень на снегу. Но холодными они не казались. Наоборот, в них светился огонь. Незнакомец смотрел жарко, будто призывая. Но Карина не отреагировала. И по привычке надменно вскинула подбородок.

Брови незнакомца удивленно поползли вверх. Но в глазах не гнев – насмешка.

– Не хочешь отплатить мне за добро, красавица?

Говорил он с легким акцентом. Голос у него был сильный, не как у молодого, скорее как у бывалого мужа, с глухой рыкающей хрипотцой.

– Что ты добром зовешь, чужак?

– Экая недогадливая. Разве не спас я тебя вчера, не дав погибнуть на холоде?

Она судорожно глотнула.

– Я бы не погибла.

– Ха! Ну и куда бы ты пошла?

Да, куда? Она молчала нерешительно. И даже плечи поникли.

– Видимо, тебя мне сами боги послали, чужак.