Хорошая компания

Флора учуяла клубнику и только потом ее увидела. Она шла по Бродвею, хотела купить поесть. (На вечеринку она не собиралась.) Но потом вдруг учуяла клубнику, непонятно, с чего такую красивую и ароматную, в марте-то, учитывая, что она ехала аж из Калифорнии, через всю страну, по мостам и через туннели, прежде чем ее разгрузили и выставили перед магазином. У стойки толпились прохожие, все глупо улыбались, будто смотрели на щенят, водили пальцами над зелеными коробками с красными пятнами на дне.

– Шесть долларов?

– Я только что видел в «Пионере» по два.

– Но не такую.

– Не какую? – спросила женщина средних лет, надевая очки-половинки для чтения, свисавшие у нее с шеи на бечевке, чтобы получше рассмотреть. – Она золотая, что ли?

Женщина взяла ягоду и бросила ее в рот. Все следили, как у нее расправился лоб, как слегка заискрились глаза. Она кивнула, словно давала разрешение.

– Вкус как летом, – сказала она всем, загружая контейнер за контейнером в свою пластиковую корзинку.

Лето. Когда придет лето, Флора будет стоять на сцене в Центральном парке. Она увидела себя, представила, как входит на вечеринку, где никого не знает, и небрежно произносит: «Этим летом? Я буду в «Делакорте». Клубнички?» И хотя она вышла из дома не для того, чтобы идти на вечеринку (не для того!), на ней были годные джинсы, черные, в которых ноги казались длиннее, и новая ярко-розовая блузка, которую она нашла на распродаже в «Болтонс». Цвет оживлял оливковую кожу Флоры и ее темные волосы, и да, она немножко накрасилась, и кудри свои непослушные уложила, и, возможно, съесть всю эту клубнику одной будет пустым транжирством. Может быть, и стоит дойти до места и поглядеть, что и как. Просто поглядеть, это же не страшно?

Стоя на тротуаре перед небольшим многоквартирным зданием, где была вечеринка, Флора держала в руках два контейнера с ягодами. Она потратила половину денег, лежавших в кошельке, денег, на которые нужно было жить по крайней мере еще пять дней. Вся надежда на то, что эта вечеринка – из тех, где подают еду, которая сойдет за ужин. Не просто орешки. Флоре хотелось есть.

Она слышала музыку и гул голосов, доносившиеся из окна на верхнем этаже. Пока она смотрела вверх и раздумывала (у нее еще был шанс отнести клубнику домой и съесть ее в одиночку, за книжкой), из окна высунулся парень в клетчатой фланелевой рубашке и метнул в небо кусок пиццы. Флора услышала, как за спиной у него засмеялась женщина:

– Джулиан, ты спятил!

Он посмотрел вниз, а Флора посмотрела вверх.

– Эй! – проорал он.

Что-то внутри нее, пустое от голода сердце или пустой живот, она сама не знала, взмыло навстречу описавшему дугу куску пиццы. Она провожала его глазами.

– Подруга! – Голос у парня в окне был встревоженный. – Осторожней!

Флора услышала шорох в ветвях у себя над головой, отпрянула, и кусок пиццы упал к ее ногам. Пепперони. Ну что ж. Здесь хотя бы можно поужинать.

Флора поднималась по лестнице. Ступеньки под вытертым, когда-то бежевым ковролином скрипели; деревянные перила выцвели и потускнели из-за множества рук, скользивших по ним. Двери квартиры на третьем этаже были распахнуты настежь, вечеринка внутри шла полным ходом. Стоя на пороге, Флора видела полную народа гостиную, а за ней кухоньку в нише. Мысль о том, что надо пройти мимо всех этих людей, пригвоздила ее к месту. Она чувствовала, как на лбу у нее выступает испарина, как приливает кровь к груди и шее. С той точки, где стояла она, казалось, что внутри все друг друга знают. Она и в мыслях не могла подойти к кому-то в этой комнате, вклиниться в разговор и представиться.

Ох, все это было ошибкой. Она попятилась от двери, прошла несколько шагов по коридору, прикидывая, что делать. С той же легкостью, с какой доползла до квартиры 2В, она могла бы и сбежать вниз. Никто не заметит; никто ее не хватится. В разговоре с Марго потом можно будет сослаться на головную боль или на то, что живот прихватило (правда, Марго не обманешь). Она слышала голос подруги, как будто та стояла рядом: «Чего ты так боишься? Это просто люди. Театральные. Наши».

Но Марго шла по миру совсем не так, как Флора, особенно если иметь в виду мир театральных. Она была своей и вела себя со всей непринужденностью своей. Воплощенный блаженный дух. Сколько раз Флора приходила с Марго на прослушивание или на спектакль и видела, как та устанавливает какую-то связь, иногда с совершенно незнакомыми людьми, буквально за минуты. Они могли пересекаться в Джульярде, или вместе участвовали в каком-то мастер-классе, или человек знал ее мать, прославленную на весь театральный мир, или они были завсегдатаями на ежегодном бранче по случаю Дня благодарения в Верхнем Вестсайде, его ведь все просто обожают. Марго играла на сцене с самого детства; она каждый год сопровождала мать на ту или иную летнюю постановку. Она была знакома с костюмерами, помрежами, режиссерами и музыкантами. Это устрашало. Флоре иногда казалось, что она при Марго – зверек-талисман, кто-то, кто позволяет ей острее ощутить законность своего положения, потому что у Флоры родословной не было, вернее, по родословной Флора была – как однажды сказала Марго, думая, что подруга не слышит, – чистокровной пригородной девочкой.

Когда Флора познакомилась с Марго, ей было приятно, что их объединяют итальянские корни, пока не стало ясно, что Флорина итало-американская порода (рагу по воскресеньям, раз в неделю к мессе, статуэтка «Непорочное Сердце Марии» на видном месте в столовой) была совсем не то, что у Марго (пятничные ужины у «Элио» на Второй авеню, где отец Марго небрежно делал заказ на безупречном итальянском, лето в Тоскане, покупки в Риме перед началом учебного года).

– Эй! – Флора подняла глаза; в дверях квартиры стоял парень, кидавшийся пиццей в окно. – Это вы.

Флора улыбнулась и пожала плечами.

– Она самая.

– Та самая.

У него была добрая улыбка. Он шагнул в коридор и оказался прямо перед Флорой. Он был выше ее, но не намного. Широкие плечи, длинное лицо, твердая челюсть. Казалось, он сбит с толку.

– Почему вы тут стоите?

– Думаю, – ответила Флора.

– А. Понял. – Он сосредоточенно прищурился. – Я вас знаю. Где я вас видел?

– Пару минут назад на тротуаре?

– Ну да, там. Берегитесь летающей пиццы. Мы поспорили, далеко ли она улетит, и я проиграл. Оказывается, пицца тяжелее, чем выглядит. Но нет, я вас видел где-то еще. В каком-то спектакле?

Флоре в тот момент очень хотелось сказать «да», может быть, он видел ее в каком-то спектакле, но шансов почти не было, и к тому же она понимала, что происходит; так бывало постоянно. И все-таки.

– Возможно, – неожиданно для себя самой сказала она. Он просиял. – Возможно, вы меня видели в прошлом году в «Питере Пэне» в детском театре Бронкса. Я всех потрясла в роли Потерянного мальчика в полосатых гольфах.

Он улыбнулся и покачал головой.

– Боюсь, это я пропустил.

– Тогда, возможно, моя звездная роль – бродячая исполнительница рождественских песен в «Блумингдейле»[23 - Bloomingdale’s – американская сеть универмагов, основанная в 1861 году.], в прошлом декабре? Зеленый бархатный капор и муфточка в тон.

Она пропела несколько строк из «Радуйся, мир!». Господи! Да она флиртует. Она умеет флиртовать!

– Не заходил в «Блумингдейл» с тех пор, как мать меня туда затащила за костюмом на выпускной в восьмом классе.

– И ничего не потеряли. Я Флора Манчини. – Она нерешительно шагнула вперед. – Подруга Марго.

– Марго здесь?

– Нет. Придет позже.

– Наверное, с ней я вас и видел.

– Нет, мы не встречались.

Она бы запомнила. Запомнила бы этот смех, эти кудри, такие темные и блестящие, что хотелось протянуть руку и их потрогать. Гладкую кожу, румяные щеки и ореховые глаза.

– У меня просто такое лицо, – сказала она.

– Какое?

– Такое, что всем кажется, будто мы раньше встречались. Постоянно.

Пока она говорила, он не сводил глаз с ее лица.

– Хорошее лицо, – сказал он. – С ним всем легко.

Флора надеялась, что не слишком явно краснеет.

– Ну что, Флора с тротуара. – Он протянул руку. – Я Джулиан Флетчер, это моя квартира, и, думаю, вам стоит зайти. Внутри куда лучше, чем в коридоре.