Треки смерти

Прошел день.

Сейчас я одна сижу в комнате Юкино.

На полу блистер с таблетками и стакан воды.

Перед ними лежит нож, я принесла его с кухни.

Я вытаскиваю таблетки из блистера и отправляю их в горло вместе с водой. Интересно, какая это по счету? Говорил ли мне врач, что это за лекарство и от чего оно? Я совсем забыла. Но даже не зная, что тут за механизм, он должен сработать. Всякий раз, когда я отправляю таблетку в горло, все становится таким далеким. Как улицы города между морями приобретают белые мутные очертания.

Встреча с Юкино. Наша совместная жизнь в этой квартире. Вечер, когда она сказала мне, что наконец закончила писать песню, и сыграла «Утро придет». Запись в «Стинкер Белле» и первое живое исполнение песни. Ее хрупкая фигурка с гитарой в чехле и сумкой, уходящая от меня, поднимаясь по лестнице.

На самом деле я и сама хотела стать певицей, исполнительницей своих песен. Я очень долго мечтала об этом. Я начала учиться играть на фортепиано в четыре года. Занималась у учительницы дома. Занятия были сложные, и играть мне не хотелось, но дома я развлекалась, стуча по клавишам пианино так, как мне нравилось. Иногда я напевала мелодии, приходившие мне в голову, соотнося их со звуками пианино. Папа и мама смотрели на меня и говорили, что я стану музыкантом, когда вырасту. Я приняла на веру их слова и стала серьезно сочинять музыку. Писала песни, накладывая стихи на музыку. Так же, как и Юкино, во втором классе старшей школы я стала выступать в клубах. Я тратила все деньги, полученные за подработку, на свои выступления. Верила, что когда-нибудь кто-то, обладающий силой, найдет меня.

Но сколько я ни ждала, никто так меня и не окликнул. Я сама записывала свои песни и отправляла их звукозаписывающим компаниям, приходила на прослушивания, в почтовом ящике копились холодные слова отказов.

Когда мне исполнилось тридцать, я отказалась от своей мечты. Но мне хотелось, чтобы ее исполнил кто-то другой, и, хотя влезла в большие долги, я открыла ночной клуб. Я дала жизнь на сцене нескольким группам и исполнителям, в поте лица трудилась над тем, чтобы собрать публику. Шли годы и месяцы, а я все не могла добиться большого успеха, но полгода назад, когда я тем вечером встретила Юкино, я подумала: «Наконец-то, я нашла». Нашла человека, который станет со мной одним целым, будет жить одной жизнью со мной, повернет время вспять и исполнит мою мечту.

Но она исчезла.

Исчезла у меня. Исчезла из этого мира.

Сегодня день, когда родители Юкино должны были приехать и забрать ее вещи.

Но их планы изменились.

Здесь не осталось ничего, что можно было бы забрать.

«Мне кажется, я все про вас понял».

Вчера было увезено все.

«Простите, но я не хочу оставлять здесь ее вещи хотя бы на один лишний день».

Не пускаясь в дискуссии, он погрузил в машину все вещи до единой и увез. На глазах у меня, ошеломленной. И музыкальный центр Юкино, и ее гитарную стойку, и одежду, и пижамы, и прямоугольную коробку из-под печенья с гитарными струнами, и содержимое стальных полок, включая диск с песней «Утро придет», ее футон и подушку. Даже стоптанные кроссовки из коробки с обувью у входа.

– Послушайте еще один, последний раз песню! Голос Юкино!..

Я попросила его, сорвавшись на крик и ухватившись за музыкальный центр, который он собирался унести. Но он взял меня за локоть и небрежно поднял его. Не обращая внимания на провод, который с грохотом потащился за ним.

– Она живет… – сказал он напоследок, не встречаясь со мной взглядом, – у вас в голове.

Наверное, он прав.

В этой комнате не осталось даже запаха Юкино. Осознав это, я беру нож и отправляюсь в кухню.

Я закатываю левый рукав и перекладываю нож в правую руку. Кажется, снос соседнего дома закончился. Оттуда не доносится ни звука. Интересно, какой звук я услышу, разрезая вены? В комнате так тихо, что, кажется, я смогла бы услышать слабый звук разрезаемой кожи. Хотя нет, с улицы донесся шум двигателя. Он становился все громче и громче, а потом исчезает. Я встаю, продолжая держать нож в руке, и на нетвердых ногах подхожу к окну. Прижимаю лицо к стеклу и вижу небольшой грузовичок с номерами префектуры Нагано. Он стоит сбоку у дороги. Солнце падает на лобовое стекло и лиц не видно, но похоже, на пассажирском сиденье сидит женщина. Окно водителя опущено, мужчина лет пятидесяти смотрит на окна моей квартиры, будто проверяет что-то. Интересно, кто это. По-моему, мы где-то встречались. Я хочу присмотреться, но взгляд не фокусируется. Все расплывается, удаляясь.

Запись 2

https://eksmo.ru/entertaining/ya-slyshu-2-ID15683820/ (https://eksmo.ru/entertaining/ya-slyshu-2-ID15683820/)

История 2

Человек-сюрприз

1

Направляясь от вокзала к нужному мне зданию, я пошел через парк Уэно, но это оказалось ошибкой. С обеих сторон были расстелены подстилки так, что свободного места не видать, толпы идиотов пялились на сакуру и балдели. Из-за них дорожка для пешеходов сузилась неимоверно, и по этой узкой дорожке плелись другие идиоты так медленно, что жуку-носорогу не составило бы труда их обогнать. Они то и дело останавливались, задирали головы, смотрели на цветы и делали фотки.

Я продвигался зигзагами между этими придурками. Шел и думал. Вот было бы хорошо, если бы время остановилось, как в дивидишных сериалах, которые я когда-то часто брал в видеопрокате. Тогда бы я сначала со всей дури пнул мужика с женой, которые плетутся мне навстречу. Потом наподдал бы идущим впереди меня, чтобы они все повалились один за другим, как домино, и прошелся бы, притоптывая, по их спинам. Или можно пробежаться по голубым подстилкам, расстеленным по обеим сторонам дорожки, и растоптать одну за другой раскрытые бэнто[8 - Бэнто – упакованная в коробку или ланч-бокс порция готовой еды. Простейший бэнто включает в себя рис, рыбу и нарезанные сырые или маринованные овощи. – Прим. ред.] со жратвой. Иногда подъедая сосиски и суши, разложенные на тарелках. Но это были не более чем фантазии.

– Ой, простите, извините, можно? – всякий раз, когда я пробирался мимо кого-то, из моего рта вылетали подобные слова.

Спина сгибалась, как лук, на лице появлялось выражение неловкости. Это самоуничижение раздражало меня еще сильнее.

«Наконец-то добрался до Синобадзу[9 - Синобадзу – пруд в парке Уэно. – Прим. ред.]», – подумал я и тут же наткнулся на очередную толпу. Только здесь еще стояли лотки, где торговали едой, и у каждого выстроилась очередь. Говорят, стресс вреден для организма, поэтому я достал сигареты из кармана пиджака, чтобы хоть немного успокоиться.

– В парке курение запрещено!

Только я попытался зажечь сигарету, как ко мне подбежал охранник в форме. Так вытаращил глаза, как будто я кого-то убил. С виду ему было лет тридцать. Наверняка не прожил и половину моего. Еще один идиот, которого не научили уважать старших.

– Ой, простите. Нельзя, да?

– Вон там есть специально отведенное для курения место.

Охранник показал рукой куда-то вдаль. На самом деле он не попытался сказать «извините, вы можете покурить там», а захотел подчеркнуть, что здесь, на территории парка, курить запрещено. Намекнул, что «твое время, дядя, уже прошло». Раз работает здесь охранником, значит, и институтов не заканчивал. А если и закончил, то какой-нибудь отстойный. Родаки, точняк, платили большие денежки за его обучение, а он ни хрена не учился, только использовал свою смазливую рожу, чтобы развлекаться.

– Ой, далеко-то как! Но ничего страшного. Простите, я не знал, что здесь нельзя курить.

Я положил сигареты в карман и достал свой смартфон с дешманским тарифом, чтобы проверить время. Один час пятьдесят три минуты пополудни. Через семь минут начнется семинар. Я записался на него, отвалив за участие кучу денег, так что нельзя было опаздывать ни на секунду. Ну, может, на одну секунду и можно, но на десять или двадцать – западло. Если вдруг во вступлении к семинару будет сказано что-то важное, то его участники сорвут куш. Но не я.

– Что ж, э-э, простите, – сказал я и поспешил оттуда на полусогнутых, чтобы никто не заметил, что я сваливаю.

Лавируя между компашек с идиотскими рожами, я направился к выходу из парка. Я задевал их руками, плечами, и часто слышал, как они цокают языками от досады. И тогда, как будто кто-то нажимал на кнопку, моя шея автоматически втягивалась в плечи, тотчас из моего горла вылетал писк – можно было подумать, я стыжусь своих промахов. Все это вызывало во мне еще большее раздражение и злость. Но как только я вышел из парка и дошел до нужного здания, мне вдруг стало наплевать.

Ярко горящий в лучах солнца главный вход производил впечатление пафоса и богатства.

Я нырнул туда, где обещали привести меня к чему-то очень хорошему. Направился к лифтам с таким настроем, как будто уже добился успеха. Точно так же, проголодавшись, я шел в раменную и, еще толком не поев, уже становился бодряком. Я ударил по кнопке вверх. Кнопка не ушла вглубь, только лампочка зажглась, и лифт тут же пришел. Он привез меня на четвертый этаж, и я вышел в длинный коридор, где не было ни одной пылинки. С правой стороны коридора было несколько дверей. У одной из них, как перед модным рестиком, стояла графитовая доска, к которой скотчем было приклеено объявление: «14:00. Семинар “Одержи победу в успешном стабильном управлении капиталом”. 65+».

Зал был несколько продолговатой формы, шесть столов расставлены, как горизонтально разложенные костяшки для маджонга. Участников, наверное, где-то около тридцати. Стоящие рядами складные стулья были заполнены процентов на восемьдесят. В общем-то ничего удивительного. Сидели на них в основном лысые и седые. К счастью, я пока не из их профсоюза, и чтобы похвастаться этим, я нарочно сел между одним лысым седым мужиком и другим лысым седым мужиком. Один и другой подвигали стульями, чтобы втиснуть меня. Показушные жесты, не более, на самом деле их стулья ни на сантиметр не сдвинулись. Типичное идиотское поведение японцев, которые больше всего на свете пекутся о том, какое впечатление производят. У мужиков носки съехали с лодыжек – прям в подтверждение их интеллекта.

– Прошу прощения.

Бормоча себе под нос извинения, я посмотрел на часы. Ровно два.

Я достал из внутреннего кармана пиджака купленный в стойеннике[10 - магазинчики с широким ассортиментом товаров, где все стоит по 100 Йен (японская мелкая монета), эквивалент почти 1 USD. – Прим. ред.] блокнот на пружинке и «монблановскую» ручку, которую больше сорока лет назад подарил мне дед в честь моего устройства на работу, и положил их на стол.

В помещении стояла тишина. В конце зала по центру располагались кафедра и белая доска. Кто-то откашлялся. За ним еще один. Я, тоже пару раз покашляв, незаметно разглядывал сидящих вокруг дедков. Тут была и пара бабок. Наверное, переживали, как им жить на свою жалкую пенсию и мужнино выходное пособие. Или же они были незамужние и пытались избавиться от чувства одиночества с помощью деньжищ. Ну да ладно. По-моему, им всем пора уже или резко поменять свой настрой, или вспомнить о собственных делах (похоронах) и отправиться восвояси. Тогда я бы смог получить индивидуальную консультацию.