Хэдли и Грейс

Она кивнула, продолжая нарезать овощи.

Он наклонился ближе, так что губы коснулись ее уха.

– Весь день я не мог перестать думать о том, как ты водишь мой фургон. – Он потерся о нее пахом вверх и вниз. – Боже, как это сводило меня с ума!

Она повернулась и улыбнулась так, будто ей это понравилось.

– М-м-м, – протянул он, снова потираясь о нее, затем отстранился, чтобы налить себе бокал вина.

Когда он вернулся за стол, то добавил:

– Кстати, я решил, что мне нужно избавиться от той новой девушки.

– Правда? Я думала, она тебе нравится, – удивилась Хэдли.

– Оказалось, она бесполезна. Вот что я получаю, когда делаю кому-то одолжение.

– Разве ты не говорил, что она хорошая помощница, хотя и не очень умная?

Фрэнк не ответил. Он часто так делал: заводил разговор, но игнорировал Хэдли, когда она отвечала.

Она вернулась к салату. Через полминуты Фрэнк воскликнул:

– Боже мой! Черт побери!

Голова Хэдли резко взметнулась вверх. Мэтти стояла в арке, Принц Чарльз сидел рядом с ней.

– Сотри это дерьмо с лица, – крикнул Фрэнк. – Ты выглядишь как чертова шлюха! И что это за хрень у тебя в ухе?

Каждая клеточка тела Хэдли напряглась, пока она наблюдала, как темнеет лицо Мэтти. Дочь повернулась к Хэдли, ее взгляд словно бросал ей вызов: скажи что-то. Но Хэдли продолжила молчать, и Мэтти унеслась прочь.

– Что за черт? – повторил Фрэнк. – Почему ты позволяешь ей так ходить?

Хэдли ничего не ответила, кровь бешено застучала в висках. Она всегда напоминала Мэтти стереть макияж и снять серьги до того, как ее увидит отец. Но сегодня она отвлеклась: сначала на ненависть дочери, потом на паука, потом на Скиппера. Всегда ведь напоминала: «Мэтти, папа дома. Не забудь умыться и снять украшения». Украшения – вежливый эвфемизм для ее причудливой сережки.

Фрэнк с ума сходил, когда Мэтти покрасила волосы. Он разбушевался, схватил ножницы, пригрозил в наказание обрить ей голову. Единственное, что его остановило, это Хэдли, умолявшая не делать этого. Она буквально стояла в их спальне на коленях, блокируя дверь, а потом долго ублажала его, и только поэтому Фрэнк не стал брить дочь. Воспоминания о том, что ей пришлось тогда сделать, вызывали у Хэдли отвращение. Так она защищала свою дочь. Она снова почувствовала боль кожей головы, когда вспомнила, как он дергал ее за волосы, когда она делала это, жгучую боль от того, что ее волосы вырвали с корнем, и еще более острую боль от жестоких слов, сказанных Фрэнком. И она молила, чтобы Мэгги никогда не услышала этих слов.

Конечно, Мэтти ничего об этом не знала. Она считала Хэдли ужасной матерью, которая ничего не делает, чтобы заступиться за нее. Она была права насчет первой части: ни одна хорошая мать не допустила бы, чтобы все зашло так далеко.

Хэдли перестала резать салат и прислонилась к стойке, нож задрожал в ее руке. А теперь Скиппер уходит. Мэтти невдомек, что именно Скиппер защищал ее.

Да, Фрэнк орал, говорил ужасные слова, был вспыльчивым и бросал вещи. Возможно, он даже зашел бы так далеко, что отрезал волосы Мэтти. Но он никогда не причинял ей физической боли – милость, дарованная Скиппером просто самим фактом его существования.

Вскоре после того, как Скиппер пошел в начальную школу, его учительница вызвала Хэдли и Фрэнка, потому что была обеспокоена тем, что рассказал ей Скиппер – странной историей о тренере.

Он запер кого-то по имени Блю в ванной и не выпускал наружу. Тренером, конечно, был Фрэнк, а Хэдли – Блю, но учительница не могла этого знать.

Фрэнк выпутался из этого, виня во всем ночной кошмар и гипертрофированное воображение четырехлетнего ребенка, но достаточно испугался, чтобы понять, что, в отличие от Мэтти и Хэдли, Скиппер не будет молчать, его бесхитростность была такой же частью его личности, как и цвет волос.

С того дня Фрэнк ограничивал свое насилие супружеской спальней, куда дети не допускались, что во многом спасало Мэтти от худших проявлений его гнева.

Когда позвонила Ванесса, первой мыслью Хэдли было: Нет! Ты не можешь его забрать. Как я буду защищать Мэтти? Она тут же поправила себя, поняв, насколько это было неправильно. Она была той, кто должен был защищать Мэтти, но просто не представляла, как справится без Скиппера.

А потом, внезапно, как будто ангел-хранитель услышал ее, появился шанс, о котором она молилась. У Ванессы изменились планы. Единственный вопрос: хватит ли у Хэдли смелости ухватиться за этот шанс?

– Итак, серия «Фривэй» завтра? – спросил Фрэнк, возвращая ее к реальности. Тон у него был легкий, как будто ничего не произошло, но по тому, как он ерзал на стуле, она поняла, что ему неудобно, он беспокоился, что расстроил Скиппера.

– «Уилсон» против «Кершоу», – продолжил он, когда Скиппер ничего не ответил. – Хороший матч. Ни за что не пропущу.

Скиппер повернулся, его глаза-блюдца не мигали. Фрэнк тепло улыбнулся.

– Блю может включить его тебе на своем iPad, чтобы вы смотрели его в машине.

Скиппер наклонил голову, впитывая слова с опозданием, его рот растянулся в улыбке, когда он кивнул. Фрэнк расслабился, и Хэдли тоже выдохнула.

Она понесла салат к столу, а Мэтти прокралась на свое место, ее лицо было на этот раз без макияжа, а серьги отсутствовали. Она сложила руки на груди, уставившись на свою тарелку. Хэдли села напротив нее, и Фрэнк тоже склонил голову над столом.

– Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем, и даруй, чтобы все люди имели хлеб насущный. Просим Тебя через Христа, Господа нашего. Аминь.

– Аминь, – повторили они вместе.

Фрэнк взял салат, а Хэдли вернулась на кухню за пиццей. Она поставила ее на стол и пошла за напитками. Хэдли наливала молоко Скипперу, когда бокал Фрэнка со свистом пронесся мимо и разбился о стену. – Ты, черт возьми, издеваешься надо мной?

Она подняла глаза, и молоко выплеснулось из стакана, когда ее руки взметнулись вверх.

– Что это, черт подери, такое? – Он держал кусок пиццы. Пицца свисала с его руки, как мягкая тряпка. – Я работаю изо всех сил, чтобы у нас была хорошая жизнь, хороший дом, чертова печь для пиццы мирового класса! И в благодарность я получаю запеченное дерьмо?

Сердце Хэдли забилось сильнее, но она продолжала съеживаться.

– Прости, – пробормотала она.

Я должна была не забыть купить дрова. Я не должна была делать пиццу. Я должна была… Я должна была… Я должна…

Он бросил кусок обратно на сковороду, а затем швырнул туда всю пиццу. Хэдли инстинктивно подняла руки над головой, когда сковорода с пиццей врезалась в шкафы позади нее.

Принц Чарльз рядом с ней вскочил на ноги; Хэдли бросилась к нему, когда он пошел за пиццей, и свободной рукой схватила его за ошейник, опасаясь, что он наестся стекла. Она потянула пса назад, а ее мысли продолжали метаться. Она одновременно и сожалела, и была ошеломлена. Фрэнк никогда не вел себя так в присутствии детей. Всего минуту назад он беспокоился, что перешел черту со Скиппером.

Она искоса глянула на него, потом на Скиппера и с потрясением поняла, что произошло. За то время, пока он сожалел о том, что взорвался на Мэтти, ведь это могло расстроить Скиппера, за то время, пока она ставила перед ним пиццу, он все понял. Скиппер уходит, и власть, которую он имеет над Фрэнком, уходит вместе с ним. И этот процесс уже пошел, самообладание, которое Фрэнк сохранял в течение четырех лет, исчезало, а его новообретенная свобода опьяняла.

– Держу, – сказала Мэтти дрожащим голос, хватая Принца Чарльза.

Хэдли подняла глаза, их взгляды встретились, и Хэдли поняла, что будет помнить этот момент, пока будет жива, – момент, когда ее дочь поняла, какая она трусиха.

– Я приготовлю что-нибудь еще, – выдавила из себя Хэдли, а ее сердце стучало так сильно, что слова эхом отдавались в ушах.

Она повернулась к шкафам в ужасе от того, что еще может бросить Фрэнк. Удивительно, но голос Скипера, тихий и напряженный, ворвался, чтобы спасти ее.

– Тренер, не знаешь, сколько игр «Кершоу» провел в этом году? – Хэдли оглянулась. Лицо Скипера побелело, а зрачки сузились до точек, но он выдавливал из себя слова. – За все-все время.