Обманы Локки Ламоры

– Уж не знаю, в чем там дело, – заговорил он, – но только мне сказали, что если я доставлю сюда эту бочку, то некий Авендандо выдаст мне десять солонов.

И он ткнул большим пальцем себе за плечо, на темневшую телегу.

– Да-да, бочка… ясное дело… – бормотал Гальдо, лихорадочно нашаривая кошелек. Сердце у него учащенно билось. – Э-э… а что в бочке-то?

– Да уж не вино, точно, – прогудел незнакомец. – И не вежливый смышленый паренек… Но десять серебряных он мне точно обещал.

– Само собой. – Гальдо поспешно отсчитывал монеты и шлепал их на открытую ладонь рабочего. – Десять за бочку и еще одну за то, чтобы вы поскорее обо всем забыли. Годится?

– Проклятье, да у меня память, как прохудившийся котелок! Я даже не помню, за что вы мне платите.

– Вот и отлично, – Гальдо сунул кошелек обратно под плащ и поспешил к брату, который, взгромоздившись на телегу, разглядывал средних размеров деревянную бочку. Затычка, которая обычно торчала в ее верхней части, сейчас отсутствовала, а на ее месте темнело небольшое отверстие. Кало трижды стукнул по бочке и услышал тихое постукивание в ответ. На лицах братьев Санца расцвели улыбки. Они вдвоем не без усилия сняли бочку и кивнули рабочему на прощанье. Тот, не мешкая, залез в свою телегу и удалился. Некоторое время из темноты еще доносился его веселый свист. Сумма, в двадцать раз превосходящая стоимость пустой бочки, несомненно, грела ему карман.

– Так, – проговорил Кало, когда они благополучно вкатили бочку в убежище под дверной аркой. – Боюсь, что это вино еще слишком молодое для разлива.

– Может, положим бочку в подвал лет на пятьдесят-шестьдесят? – подмигнул ему Гальдо.

– Думаю, лучше просто утопить ее в реке.

– Да? – Гальдо постучал по бочке. – А чем это река заслужила такую честь?

Изнутри донесся какой-то невнятный шум, который можно было расценить как несогласие с их предложениями. Оба брата склонились к дыре в бочке.

– Уверен, Жук, что ты сможешь объяснить нам, какого черта делаешь в этой бочке, – начал Кало. – И почему, хрен тебе в душу, мы должны полночи мерзнуть на ветру и беспокоиться о тебе?

– Еще как объясню, – голос Жука гулко отдавался в бочке. – Уверен, вам понравится мое объяснение. Но прежде расскажите, как все прошло.

– Это был исключительно красивый спектакль, – ответил Гальдо.

– Пройдет три недели и мы заполучим все состояние уважаемого дона вплоть до исподнего его милой женушки, – добавил Кало.

В ответ раздался вздох облегчения.

– Здорово! А со мной не случилось ничего особенного – просто объявилась целая куча «желтых курток», и все они двигались прямо в вашу сторону. Пришлось их как следует ОТВЛЕЧЬ. После чего я побежал к одному знакомому бондарю в Старой Крепости. Он обслуживает некоторые лавки выше по течению, так что у него там целый склад винных бочек. Я пораскинул мозгами да и пригласил сам себя запрыгнуть в одну из них. А ему объяснил, что если он позволит посидеть в ней, а потом, сразу после Лжесвета, доставит меня сюда, то получит восемь солонов.

– Восемь? – Кало поскреб подбородок. – Этот паршивец запросил десять, а получил одиннадцать.

– Ничего, не жалей. – Изнутри донесся смех, более похожий на кашель. – Мне было так скучно сидеть в этой бочке, что я решил развлечься – стянул у него кошелек. Взял около двух солонов медью. Так что, считай, лишние монеты мы вернули.

– А я-то собирался посочувствовать бедному мальчику, который полдня просидел в тесноте, – с издевкой произнес Гальдо. – Но теперь вместо этого скажу – ты сделал большую глупость, парень.

– Да ладно тебе! – обиженно протянул Жук. – Он ведь думает, что я все время провел в бочке. Ему и в голову не придет меня подозревать. А что до тебя, так ты только что отвалил ему целую кучу денег. Уж кого-кого, но тебя он точно подозревать не станет. По-моему, все просто великолепно! Локки оценил бы по достоинству.

– Жук! – наставительно произнес Кало. – Локки наш брат, и мы его безгранично любим. Но запомни: если в теринском языке существует невозможная фраза, то она звучит именно так: «Локки оценил бы по достоинству».

– А поспорить с ней может лишь «Я научил Локки новому трюку», – добавил Гальдо.

– Единственный человек, которому игры Локки Ламоры сходят с рук…

– …Это сам Локки.

– А знаешь, почему? Потому что, по нашему мнению, Боги приберегают его для по-настоящему великой смерти. Что-нибудь с ножами и раскаленным железом…

– …И многотысячной толпой благодарных зрителей, – хором закончили оба брата.

– Так или иначе, я это сделал и улизнул, – пробормотал Жук. – Может, теперь мы отправимся домой?

– Домой? – задумчиво переспросил Кало. – Почему бы и нет? Локки с Жеаном будут рыдать от умиления, когда узнают, что ты жив. Поэтому не будем испытывать их терпение.

– Пожалуй, тебе не стоит вылезать. Наверняка ноги у тебя затекли и не ходят, – подал голос Гальдо.

– Так и есть! – проскрипел мальчишка. – Но я не хочу, чтобы вы тащили меня всю дорогу…

– Ты прав, дружище Жук! Прав, как никогда.

Гальдо занял позицию с одной стороны бочки и кивнул брату. Присвистнув в унисон, они поднатужились и столкнули бочку с места. Они катили ее по мощеной мостовой, направляясь в Храмовый район… и никто не стал бы утверждать, что братья выбирали самый короткий или ровный путь.

Интерлюдия. Объяснения Локки

– Это был несчастный случай, – наконец произнес Локки. – То, что случилось с ними обоими.

– Прошу прощения, я, должно быть, не расслышал. – Отец Цепп прищурился в неярком свете крошечной керамической лампы, которую держал мальчик. – Мне показалось – я даже могу в этом поклясться, – будто ты только что сказал: «Сбросьте меня через перила. Я маленький бесполезный поганец и готов умереть прямо сейчас».

По желанию священника беседа продолжилась на крыше храма. Они удобно расположились возле увитого растениями невысокого парапета. Эти запущенные, бурно разросшиеся висячие сады Дома Переландро вносили мелкий, но весьма важный штрих в трагический портрет Безглазого Священника. Дополнительный элемент декорации, помогающий привлекать сочувствие, а значит, и денежки публики.

Небо над головой было затянуто облаками, которые слабо отсвечивали благодаря отраженным огням ночного Каморра и почти затмевали свет лун и звезд. Ветер Палача потихоньку набирал силу, разгоняя сырой влажный воздух вокруг отца Цеппа и мальчика, который давал ему объяснения.

– Нет! Я хотел наказать его, сделать ему больно. Только и всего! Я же не знал… понятия не имел, что все так выйдет!

– Положим, я тебе верю. Почти верю. – Цепп постучал указательным пальцем правой руки по открытой ладони левой. На языке каморрских деловых людей этот жест означал: «Поехали дальше». – Продолжай в том же духе. Видишь ли, мальчик, это самое «почти» является большой проблемой. В твоих же интересах, чтобы я в ней разобрался. Поэтому рассказывай внятно и подробно. Как звали первого паренька?

– Веслин, – прошептал Локки. – С ним был еще Грегор… но все началось с Веслина.

– Точно, Веслин, – кивнул священник. – У бедняги ни с того ни с сего образовалась огромная дыра в горле, и проделал ее ни кто иной, как ваш старый Учитель. Ему пришлось сходить к капе и купить один из его очаровательных акульих зубов. А затем использовать его. Очень хотелось бы знать, что его на это толкнуло.

– Дело в том, что некоторые старшие мальчики и девочки у нас на холме перестали выходить в город для работы. – Локки уставился на переплетенные пальцы рук, словно те могли подсказать ему правильный ответ. – Они попросту отнимали у нас то, что мы приносим каждый день, вытряхивали нашу добычу и передавали хозяину. А кое-что оставляли себе.

– Все правильно, – хмыкнул Цепп. – Привилегия более сильных, более взрослых и более искушенных в лизании задницы начальства. Обычное дело… Если ты сумеешь пережить сегодняшнюю беседу, мальчик, то узнаешь, что подобные порядки царят в большинстве банд. В большинстве!

– И там был один парень по имени Веслин. Ему показалось мало этого. Он постоянно бил и пинал нас, отнимал нашу одежду, заставлял работать на себя. Передавая хозяину нашу добычу, он не раз обманывал его, а сам дарил наши вещи старшим девчонкам из «форточниц». В результате все «уличные», особенно «живцы», получали меньше еды. – Теперь Локки расплел пальцы, и его маленькие руки непроизвольно сжались в кулачки. – Мы пытались жаловаться хозяину. Но он только смеялся, будто все это знал и, более того, находил очень забавным! А Веслин… Веслин после наших жалоб становился еще злее.

Цепп кивнул и повторил свой жест: давай, продолжай.

– Я думал об этом. Очень много размышлял. Мы все были слишком маленькие, чтобы померяться с ним силами, и к тому же не имели друзей среди старших ребят на холме. Я думал – может, наброситься на него всем скопом… но ведь сразу прибежали бы его приятели. Каждый день Веслин выходил в город с кем-нибудь из них. Мы видели их, пока работали. Они не вмешивались в наши дела, просто наблюдали, понимаете? А Веслин потом говорил…

Его хмурое, насупленное лицо могло бы показаться комичным, не будь оно таким грязным, осунувшимся и с такими голодными глазами. Сейчас мордашка Локки напоминала настенное изображение горгульи, изготовившейся к прыжку.

– Он по-всякому оговаривал нас, когда мы возвращались домой. Говорил, что мы ленивые, неуклюжие… мало работаем… И чем дальше, тем больше он нас высмеивал и обижал – толкал, бил, обкрадывал. Я все время думал об этом и не мог придумать, что же делать…