Обманы Локки Ламоры

Цепп опустил акулий зуб обратно в кошелек и повесил его на шею мальчишке.

– Отныне ты будешь носить его, Локки Ламора, – до тех пор, пока я не посчитаю необходимым снять его. Или не решу воспользоваться той властью, которую дает мне этот кошелек… вот так! – Он чиркнул пальцем по горлу Локки. – Носи его под одеждой, прямо на теле. Пусть он напоминает тебе, как чертовски близко подошла к тебе смерть сегодня вечером. Если бы твой хозяин был менее жаден – совсем на капельку, – ты бы уже лежал на дне залива с перерезанным горлом.

– Но что такого я сделал?

Лицо священника мгновенно затвердело, взгляд изменился. В глазах его мелькнуло нечто такое, от чего Локки съежился и сжал в руке злополучный кошелек.

– Послушай меня, мальчик! Мы только-только начинаем наши отношения, и не стоит обижать меня подозрением в излишней глупости. Запомни: на свете есть три человека, которых ты никогда не сможешь провести – ростовщик, шлюха и родная мать. Поскольку твоя мать мертва, я занял ее место. Таким образом, не стоит кормить меня сказками и строить из себя невинную овечку. – Голос священника был очень серьезен. – Ты сам прекрасно знаешь, чем расстроил своего бывшего хозяина.

– Он сказал, что я недостаточно осмотрителен.

– «Осмотрителен»! – передразнил Цепп. – Отличное слово. В самом деле, никто не упрекнет тебя в излишней осмотрительности. Учитель все мне рассказал.

Сидя над маленькой кучкой монет, Локки вскинул на священника большие, широко распахнутые глаза, в которых блестели слезы.

– Все?

– Именно так, все. – Цепп смерил мальчишку долгим испытующим взглядом, затем вздохнул. – И сколько же пожертвовали сегодня Переландро добрые граждане Каморра?

– Примерно двадцать семь медных баронов.

– Хм… Значит, чуть больше четырех серебряных солонов. Негусто. Однако это выгоднее, чем любая другая форма воровства.

– Вы крадете эти деньги у Переландро, отец?

– А как же иначе, мой мальчик? Я ведь вор, забыл, что ли? Только не такой, как ты, а гораздо лучше. Видишь ли, в Каморре полным-полно идиотов, которые делают много лишних движений, пытаясь украсть пару медяков… а заканчивают тем, что их вывешивают на веревке. И все оттого, что они воруют РУКАМИ.

Священник презрительно сплюнул.

– А чем тогда воруете вы, отец Цепп?

Бородатое лицо священника расплылось в улыбке. Он постучал себя по лбу, затем по зубам.

– Своими мозгами и хорошо подвешенным языком, мой мальчик. Именно так – мозгами и языком! Тринадцать лет назад я пристроил задницу на этих ступеньках, и с тех пор благочестивые придурки Каморра ежедневно несут мне свои медяки. К тому же слава обо мне идет от Эмберлина до самого Тал-Верарра. Да что в этой славе… звонкую монету я люблю куда больше.

– А разве это удобно? – спросил Локки, оглядывая обшарпанную комнату. – Жить здесь и никогда не выходить наружу…

– Это убогое помещение так же соотносится со всеми угодьями храма, как твоя нора на Сумрачном холме – со всем кладбищем, – хохотнул Цепп. – Повторяю, мы необычные воры, Ламора, и методы у нас совсем иные. Обмануть, сбить с толку – вот наши способы заработать на жизнь. К чему потеть, когда можно всего добиться при помощи умной лжи?

– Тогда получается… что вы вроде как «живцы».

– Можно сказать и так. Хотя сходство здесь такое же, как между бочкой горючего масла и щепоткой красного перца. Возможно, теперь ты начинаешь понимать, почему я выкупил тебя, невзирая на то, что здравого смысла в тебе не больше, чем в пучке моркови. Ты прирожденный лгун, гибкий, как спина акробата. Полагаю, я смогу сделать из тебя настоящего вора… если решу, что тебе можно доверять.

Священник снова остановил на мальчике взыскующий взгляд, и Локки почувствовал: надо срочно что-то сказать.

– Мне бы очень хотелось этого, – прошептал он. – Что я должен делать?

– Для начала – честно рассказать о том, что натворил на Сумеречном холме. Чем ты умудрился так рассердить своего хозяина?

– Но вам же и так все известно…

– Известно. Однако я хочу услышать это от тебя. Мне нужен подробный и правдивый рассказ, без всякой путаницы и умолчаний. Если ты попытаешься что-то скрыть – а я это сразу пойму, – вини себя одного. Я сочту тебя недостойным моего доверия, а дальше… твоя судьба уже висит у тебя на шее.

– И с чего мне начать? – спросил Локки.

– Например, с твоих недавних проступков. Я знаю, что на Сумеречном холме существует один закон, непреложный для всех братьев и сестер. Тем не менее, по словам Учителя, ты дважды его нарушил, хотя и сумел замести следы.

Лицо у мальчишки вспыхнуло, он потупился и уставился на свои пальцы.

– Не смущайся, Локки. Старый Делатель Воров рассказал мне, что ты подстроил убийство двух мальчиков с Холма. Причем так хитро, что даже он не смог схватить тебя за руку. – Священник задумчиво посмотрел на мальчика со смертельной меткой на шее. – Меня интересует, зачем ты их убил, а также то, как ты это сделал. Я хочу услышать ответы из твоих собственных уст, и немедленно.

КНИГА I. ЧЕСТОЛЮБИВЫЙ ЗАМЫСЕЛ

Что ж, я могу с улыбкой убивать,
Кричать: «Я рад!» – когда на сердце скорбь,
И увлажнять слезой притворной щеки,
И принимать любое выраженье.

    (Шекспир, «Генрих VI», часть 3, акт III, сцена 2.)

Глава 1. Игра с доном Сальварой

1

У Локки Ламоры было незыблемое правило: хочешь, чтобы мошенничество удалось на славу, – потрать три месяца на планирование, три недели на репетицию и три секунды на то, чтобы обмануть жертву. Сегодня отведенные три секунды ему полагалось провести в удавке.

Локки стоял на коленях, а вокруг шеи у него была обвита пеньковая веревка, которую держал стоявший за его спиной Кало. Выглядело сие вполне убедительно – и веревка, и багровый след на шее… Конечно, Локки понимал, что ни один нормальный каморрский убийца не станет пользоваться веревкой – для того, чтобы надежно пережать горло клиенту, существует проволока или шелковый шнурок. Но если дон Лоренцо Сальвара, наблюдая их постановку с расстояния в тридцать шагов на протяжении секунды, сумеет отличить фальшивку от настоящего убийства – что ж, значит, они сильно недооценили свою жертву. А тогда вся затея в любом случае летит к черту.

– Не видно его пока? И Жук не сигналит? – еле слышно прошипел Локки и издал несколько эффектных булькающих звуков.

– Пока ничего – ни сигнала, ни дона Сальвары. Ты дышать-то можешь?

– Все нормально, – прошептал Локки. – Потряси меня как следует для пущей убедительности.

Они находились в узкой аллее за старым храмом Благих Вод. Где-то неподалеку за оштукатуренной стеной слышалось журчание священных водопадов храма. Локки снова подергал грубую веревку у себя на шее и бросил взгляд на стоящую в нескольких шагах кобылу. К ее спине были приторочены солидные на вид тюки, призванные изображать торговый груз. Лошадь они взяли Кроткую, безупречно глупую и бесстрастную. Ее молочно-белые глаза смотрели с абсолютным безразличием – ни любопытства, ни страха. Даже разыграйся на ее глазах настоящее убийство, она бы и ухом не повела.

Драгоценные секунды истекали. Солнце уже поднялось высоко и теперь раскаленным шаром светило с белесого неба. Жидкая грязь, в которой стоял Локки, подсыхала и цементом стягивала его бриджи на коленях. Жеану Таннену было еще хуже: он валялся неподалеку в том же самом месиве, согласно сценарию, изображая второго потерпевшего, а над ним застыл Гальдо, в любой миг готовый нанести ему мнимо сокрушительный удар по ребрам. Они ждали уже по крайней мере минуту – ровно столько, сколько второй близнец душил Локки.

Предполагалось, что дон Сальвара вот-вот пройдет мимо злополучного тупика и, увидев зловещую сцену, бросится спасать несчастных торговцев. Скорей бы он появился и избавил актеров от затянувшегося ожидания!

– Где носят боги этого проклятого Сальвару? – прошипел Кало на ухо Локки. Со стороны казалось, будто он ему угрожает. – И куда подевался Жук? Так мы целый день проторчим здесь среди дерьма. Или, не приведи Благодетель, дождемся, что кто-нибудь в самом деле пройдет мимо!

– Прекрати паниковать, – прошептал в ответ Локки. – Помни о двадцати тысячах полновесных крон и не выпускай веревку. Лично я могу хоть целый день провести в удавке, если это необходимо.

2

Утром назначенного дня все шло замечательно – даже учитывая неизбежное волнение юного вора, впервые допущенного к участию в столь сложной операции.

– Сколько ж можно, черт побери! – кипятился Жук, долговязый лохматый парнишка лет двенадцати. – Конечно же, я знаю, где должен находиться, когда все начнется. Еще бы мне не знать, если я проторчал на этой долбаной крыше больше, чем в утробе собственной матушки!