Соломон. Забытая нежность

Иногда я задавался вопросом, как мне все-таки удалось пережить эту боль, эту утрату и не растерять здравого рассудка. Первое время мне волком хотелось выть от тоски по ним на луну. И даже на солнце. Просто выть, как ломало меня от боли. Временами эти обострения повторялись, но уже реже и на месте некогда выжигающей боли остался огромный рубец, который кровоточил, стоило к нему прикоснуться. В груди жгло и пекло так, словно из меня изгоняли дьявола, прикладывая к той освещенный крест. Если бы тот подонок, что их убил, не умер в тюрьме, то сам лично бы его убил и даже ни капли не пожалел об этом поступке.

В тот дом, к слову сказать, я больше так и не смог вернуться, место, где оборвались жизни двух драгоценных для меня людей. Но и продать не смог. Так и осталась квартира пустовать с того дня. Я купил позже новую и старался не появляться в прежнем доме, лишь изредка заезжал проверить краны и счетчики и каждый раз, задерживаясь там, возвращался домой, будто после серьезного сражения, получив ранения, несовместимые с жизнью.

– Ладно, – я тяжело вздохнул, жалея этих детей за непутевых родителей, с которыми им так не повезло. – Идемте. Я сам только что с дороги. Расскажите, что случилось. Придумаем, как вам можно будет помочь. Я Игорь, но друзья зовут меня Соломон.

– Я Аня, – совсем взрослый, осознанный взгляд девушки снова зацепил меня за живое. – А это Маша, моя младшая сестра, – перепачканное лицо Кукленыша просияло, и она искренне улыбнулась.

Девочки на удивление не боялись меня, хотя я лишь с виду был таким строгим и большим, да еще не брился несколько дней, а внутри я был очень добрым и мягким. Не со всеми и не всегда, правда. Но ведь недаром говорят, что дети все чувствуют? Без напускного официоза и суровой маски, с какой привык руководить из кресла своей компании, я был похож на обычного мужика со своей болью и потерями. И перед этими детьми не нужно было держать марку и делать вид, что мне безразлична их судьба. Почему-то стало небезразлично. Как представил, что Кукленыша отец бил по лицу, от гнева в груди клокотать все начинало. Руки бы повыдергивал недоумку.

Маша так больше и не слезла с моих рук. На вид девочке было около пяти или шести лет. А вот Аня была постарше. Намного старше. Смею предположить, самый расцвет ее юности и молодости, ибо я заметил, что девушка уже обладала всеми нужными изгибами и выпуклостями в нужных местах. А выглядела очень юной за счет отсутствия косметики на лице. От этого я уже, честно сказать, тоже отвык. Привык видеть у женских лиц ровные оттенки кожи, замаскированные пудрой, а здесь вот даже обратил внимание на несколько веснушек у нее на носу и возле больших глаз и незаметно улыбнулся сам себе.

Открыв дом ключом, я переступил порог, оглядываясь по сторонам. Дом был просторным, с крыльцом и верандой, одноэтажным, что меня порадовало. Мы прошли через коридор и оказались в проходной комнате. По правую сторону расположилась кухня, по левую – еще одна комната. И все. На том роскошь и просторы этого дома закончились, но мне он показался вполне уютным и компактным.

Я посадил девчушку на диван, а сам оглянулся по сторонам.

– Сейчас найду чайник, – сказал я, забыв о том, что газа в поселке не было. А догадаться взять с собой электрический, у меня как-то даже не возникло мысли. Будет повод выбраться на днях в город. Но для начала осмотрюсь, чего не хватало еще.

– Я помогу, – Аня взглянула на меня и скрылась на кухне. – У нас дом примерно такой же планировки, как ваш, – донесся ее голос из кухни.

Послышался шум и грохот кастрюль. Я не удержался и подошел к двери – так было любопытно взглянуть, что она там делала.

– Но водопровода у нас нет, – крикнула она, набирая воду в глубокую посудину, не обращая внимания, что я стоял практически за спиной.

– А как же вы зимой живете? – спросил я, разглядывая девушку.

Светлые волосы, спутанные, но такие красивые, слегка вьющиеся, лежали на ее плечах, ровный острый подбородок, пухлые губы и выразительные светлые глаза. Очень умные, с осознанным взглядом, будто она уже целую жизнь прожила – наивности в глазах ее точно не было ни капли. С такими родителями-то… Не удивлюсь, если и сестра младшая была полностью на ее плечах, а родители даже не интересовались делами девочек.

– Да как все и живем. Печку топим. Я прошу соседа, он колет иногда дрова, если отец ушел в запой. Мать работает вахтовым способом, по две недели ее дома не бывает, все хозяйство считайте на мне. Справляемся, – она махнула рукой. – Если бы не пили они, куда лучше жили, – грустно сказала девушка. – А так Машку мне, конечно, жалко, – уже тише добавила она. – Вон даже не знаю, как вести ее домой, трясется от страха, как осиновый лист, и по ночам плачет от испуга.

– Да зачем же вы это терпите? – недоумевал я.

Хотя и понимал, что рассуждать всегда легко. А у девчушек, по-видимому, и не было никакого другого угла, чтобы куда-то податься или убежать. А если обе несовершеннолетние, то какое, бежать. Незаконно…

– А куда идти? – девушка озвучила мои мысли. – Я-то совершеннолетняя, а Машка? Как мне оставить ее одну? На растерзание… этим? Да я как подумаю, что она одна останется, без меня, без моей поддержки и заботы, так я лучше рядом буду и бегать вот так по поселку и ждать, когда мать опять на вахту уедет, а отец дальше искать собутыльников. Он бывает, как исчезнет, хоть живем спокойно эти дни.

– А садик, школа? Ты сама-то учишься? – я был неприятно удивлен, узнав, что такая дикость еще существовала в нашем мире.

Став офисной крысой, купаясь в роскоши и достатке, я совсем не думал, что есть в глубинке такие вот дети и неблагополучные семьи. В общем, был неприятно удивлен. Совсем не размышлял о подобных моментах…

– Машке рано еще, только на будущий год в школу идти. Я на автобусе ездила в школу. Иногда пешком, когда погода позволяла. Зимой тут сугробы, совсем не чистят ничего. Приходилось и пропускать по несколько дней. А вот осенью никуда не поступила, до проходного бала в вуз не хватило двух очков, а идти на заочное, у меня нет денег. Устроилась уборщицей в магазин, коплю потихоньку. Буду пытаться поступить на следующий год. В этот раз уже буду одновременно подавать документы в несколько вузов, может, хоть в одном повезет, – Аня подняла лицо и смущенно улыбнулась, заметив мой пристальный и обескураженный взгляд.

Мне стало снова не по себе. На плечи девушки легло непомерно много ответственности – не по годам. Сестра. Учеба. Работа. И как я понял, никакой помощи от родителей. И ужасные, чудовищные условия жизни.

– Да и на первое сентября собрать ребенка, знаете, сколько нужно денег? – вдруг зарядила она. – Я сходила на днях к соседке, у нее дочка пошла в этом году, я в ужас пришла. Потому и устроилась на работу. Этим нет до нас никакого дела, – говорила она тихо.

А я уже второй раз отметил про себя, что девушка называла родителей неопределенно – эти. Неужели те были такими вконец бесчувственными скотами? Посмотреть хоть одним глазком, даже не верится…

Не знаю, что на меня нашло, наверное, стало жалко девчушек. А маленькая так напоминала Асю, что аж в сердце щемило.

– У меня в машине пакеты с едой, сейчас принесу. Если хотите, тут переночуйте, ляжете вон в той комнате, – кивнул в сторону той, что была посвободнее.

– Нет, мы сейчас обсохнем и пойдём домой. Мы на учёте состоим, как неблагополучная семья, – щеки девушки покрылись румянцем. – Нельзя нам… – и тут же осеклась.

Но я все же почувствовал какой-то подвох в ее словах. Или ей просто-напросто неприятно было говорить о подобном. Чего она стеснялась?

– Почему? – спросил я, не понимая, какое значение это имеет в данной ситуации. Родители пили и навряд ли заметили бы отсутствие девочек.

– Спасибо. Домой мы пойдём, – твёрдо повторила девушка. – Сейчас Маша успокоится. Она просто панически боится отца, когда он выпивший. А мать вернулась сегодня с заработков, и они пьют весь день. Сейчас как раз уснут, и все нормально будет. – Уверена? А вы где живёте? – на всякий случай спросил я. – Да здесь, недалеко через дом. Три года назад как раз осенью тут пожар сильный был, несколько домов сгорели, наш чудом остался в стороне. А в вашем доме и на пристани мы часто с Машей прячемся. Хозяин, то есть вы, говорят, купил ради забавы. Так что извините нас за вторжение. И вообще, частные пристани незаконны… – я улыбнулся последнему замечанию. – Это не мой дом, а моего друга, – поправил я Аню, рассматривал ее лицо и снова улыбнулся. – Про пристани и порядки поселка я не знал, – бойкий характер у девушки. Уж точно была не из робкого десятка. – Какая разница, – она тяжело вздохнула, включила электрическую плитку, поставила на неё чашку и отвернулась к шкафчикам. – Зато мы прятались, и никто нас пока не находил. Обычно они и не ищут. Нет им до нас дела. Я ничего не ответил, вышел из кухни, бросил на Машу растерянный взгляд и направился в машину за вещами и продуктами. Знал бы, что попаду в такую ситуацию, купил что-нибудь сладкого. Все дети и девочки любят сладкое, а я не переносил на дух. Аж зубы сводило, как представлял чай с сахаром или вкус какой конфеты во рту. Зайдя в дом, я застал идиллию: Аня снимала с Маши мокрую одежду и ласково что-то ей говорила. Я не стал мешать девочкам и стеснять их. Прошёл на кухню, тоже немного осмотреться. Поставил пакеты на пол возле стола, достал хлеб, сыр, колбасу. Нашёл нож и быстро организовал бутерброды. Вернувшись к девчонкам, я заметил, что Аня по-хозяйски распорядилась всем скромным имуществом этого дома и завернула сестру в теплое одеяло, поила горячим чаем. Голым. Если не просто кипятком. Сомневаюсь, что чай в доме был. Я протянул тарелку девочкам, заметив, как вытянулось от восторга лицо Маши, а Аня судорожно сглотнула. Неужели девочки еще и голодали? Хотя такими они были худенькими и хрупкими, почти прозрачными, что нисколько не удивлюсь. И сжал кулаки, думая об их родителях далеко нелицеприятные вещи. – Спасибо, дядя Игорь, – пропищала тоненьким голосом Маша, а я тепло улыбнулся ей в ответ.

Такая она была ладненькая и симпатичная, точно как моя Аська. От этого сравнения и воспоминания я поморщился, ощущая, как неприятно сдавило легкие, и отвернулся от них. Девочки съели все бутерброды, я предложил им ещё, но они наотрез отказались, сказали, что больше не вместят в себя ни кусочка. Но я и тем был доволен, уйдут от меня хотя бы сытые. Я и в самом деле не видел никакой проблемы в том, чтобы они остались в этом доме, потому как возвращаться к пьяным людям, пусть даже и родителям, которые под градусом и были невменяемы… ну, совсем последнее дело. Но кто я был таким, чтобы что-то решать? Лишь случайным прохожим. Я вернулся на кухню, налил чаю и тоже съел пару бутербродов. Затем вышел на улицу и вдохнул полной грудью чистый воздух. Как же все-таки хорошо, что выбрался и приехал сюда. Завтра же с утра отправлюсь на экскурсию по окрестностям, а вечером пожарю шашлык и девочек, может, приглашу. Добрый самаритянин. Но раз уж судьба свела меня с ними, а Маша так была похожа на мою Асю, то почему бы не подружиться с девочками? И мне приятно, и им польза. Хоть откормлю их за эти дни. А в город поеду, куплю им сладостей и каких-нибудь вещей и Маше игрушек. Когда я уже собрался вернуться в дом, девочки сами вышли на улицу. – Вы уходите? – удивился я. – Но одежда Маши? – я взглянул, что она была в том же рыжем платьице. Оно наверняка оставалось еще влажным. – Я нашла утюг, прогладила ей вещи. Спасибо вам большое за все, но нам пора домой. – Да… – расстроено протянул я, разглядывая девочек. – Вы заходите. Я в город скоро поеду, сладостей куплю. – Правда? – Маша подняла лицо и восторженно улыбнулась. Я заметил, как Аня сжала Маше плечо, и та недовольно пискнула. – Хорошо, спасибо, – сдержанно отозвалась Аня, смотря на меня благодарным взглядом. И не задерживаясь, будто торопясь, подтолкнула Машу к калитке. Они о чем-то тихо шептались, но я не расслышал ни единого слова. Лишь ощутил лёгкое подобие грусти, что лишился их общества и остался один. А ведь изначально ехал сюда, чтобы побыть в полном одиночестве.

Глава 3

Аня

– Ань, а мы еще придем сюда? – стоило нам выйти за ворота его дома, как Машка остановилась, дергая меня за руку.

Я с умилением посмотрела в лицо Маши и подумала о том, что если сестра заболеет, буду виновата в этом я. Хотя и не было моей вины в том, что лодка, в которой мы обычно прятались, сегодня внезапно дала течь. Благо, что на улице стояла теплая погода, да и одежду Маши я полностью просушила, кипятком напоила, может, пронесёт? Лекарства стоили огромных денег, а у меня сейчас каждая копейка на счету. А этот мужчина, который нас нашел и накормил… тот симпатичный незнакомец, что едва не сбил меня сегодня на машине, когда я убегала от матери, кажется, он назвался Игорем, точнее Соломоном… очень сильно нас выручил. И взгляд у него добрый, а едва заметные морщинки у глаз, когда он улыбался, добавляли ему некого шарма. В общем, мужчина не казался плохим человеком. Думаю, что он и вправду помог нам от чистого сердца. Хотя, что я могла знать о добрых сердцах, когда у наших родителей тех вообще не было. А доверять первому встречному – слишком опрометчивый поступок.

– Ань?

Я задумалась, а сестра продолжала меня дёргать за рукав куртки, которую сегодня придётся зашивать. Подняла сестру на руки и поцеловала в щеку. Девочка росла без родительской ласки и любви. Я была и мама, и папа, и сестра – три в одном. Целовала, любила, хвалила и заменяла девочке мать, потому что наша настоящая променяла нас на водку. Отец вконец уже опустился и принялся распускать руки. И я бы давно сбежала с сестрой из дома. Но куда идти? Мы состояли на учете, как неблагополучная семья. И мать шантажировала меня, что, если куда уйду, тут же сообщит кому следует, и их с отцом лишат родительских прав, а Машку отправят в детский дом. Разве могла я так поступить со своей маленькой принцессой, любимой сестрой, для которой была всем на свете, и так предать девочку? Да никогда в жизни! Потому и терпела все унижения и иной раз побои. Но Машку в обиду не давала. Презирала родителей и не могла им простить того, что они так опустились, но и уйти не могла из дома. Соломону легко рассуждать свысока, когда эти беды его не касались. А я иной раз лежала на диване с Машей в обнимку, гладила ее мягкие волоски и ночи напролёт не спала, потому что вокруг видела одну беспросветность.

Но я твёрдо решила, как немного окрепну и встану на ноги, уйду с Машей из дома, и сама обращусь в органы опеки, чтобы на меня оформили опекунство, а этих… родителями даже не поворачивался язык их назвать, лишили всех прав на Машу. А дальше… не знаю, как быть. Это все только планы и мечты. И такое отчаяние иной раз накатывало, так беспомощно себя ощущала, что слезы наворачивались и руки опускались. Да еще и в вуз не поступила – это стало последним ударом. А я так надеялась продолжить обучение и найти хорошую работу. Забрать Машку от горе-родителей было моей основной целью и, судя по тому, как мне не везло, несбыточной мечтой.

– Придем, – соврала я и обернулась.

Мужчина стоял возле калитки и провожал нас долгим взглядом. Я поторопилась отвернуться и направилась к нашему дому. Надеюсь, «эти» уже спали.

– Правда, он хороший? – продолжила Маша допрос.

– Правда, – согласилась я, но все равно ему не доверяла.

Потому как побаивалась незнакомых людей. Кто их знает, что у тех на уме. Может быть, под приятной оболочкой скрывалась личина зверя или, не дай бог, извращенца? Защитить нас было некому, а вот тех, кто мог обидеть или надругаться – очередь выстраивалась.

Несмотря на то, что поселок наш был маленьким, родителей наших за пьянку не жаловали, но и нас особо не жалели. Местные жители видели, что я пытаюсь барахтаться, и все равно делали вид, что не замечали, как нам тяжело жилось. Будто так и должно было быть. А девчонки так и вовсе считали меня белой вороной за светлую кожу и волосы, и Машку мою тоже обижали. С каждым днем я все больше начинала понимать суть поговорки: с волками жить по-волчьи выть. Со временем я научилась не реагировать на чужие нападки, давно уже обросла шкуркой и понимала, что, если реагировать на все резкие выпады, то долго не протяну, сломаюсь в один из моментов и поломаю будущее не только себе, но и сестре. Так лет с четырнадцати во мне появился стержень. Я даже запомнила этот день, когда осознала, что он есть.

После уроков группа девочек старшеклассниц, решив самоутвердиться за мой счет – папенькины и маменькины мажорки – за волосы оттащили меня на дальний двор, где обычно прятались и курили малолетки, и избили меня. Я правда, до сих пор не понимала за что. За мой внешний вид? За бедную одежду? За непокорное поведение? За то, что не пресмыкалась? Никогда не велась на провокацию? Но после того раза, когда в порыве злости и страха разбила двум девочкам носы, и меня таскали по кабинетам завуча, директора и детской комнаты полиции, грозили даже исключением из школы, я сделала вывод, что поступила правильно. Если бы не дала в тот раз решительного отпора, меня бы так и ковыряли до самого выпуска. А так больше не трогали. Каждому, кто ещё обидит, пообещала и челюсть выбить. Но это так, больше для красного словца, закрепить результат.

Я до последнего отстаивала себя не ради обеления своего имени, а ради Машки, которая недавно родилась. Потому что уже тогда она была не особо нужна матери, а я не могла позволить себе, чтобы надо мной издевались, избивали, а я бы пропускала учебу, выхаживая себя после всего этого. Матери до меня и моих проблем ровным счетом не было никакого дела. И лишь моя тяга к знаниям, хорошая учеба всегда вызывали у учителей восхищение, и те давали мне положительную характеристику, списывая все проступки на неблагополучие в семье. Однако серебряная медаль мне не помогла поступить на бюджет. Я так переживала, даже сейчас, как вспомню об этом, аж выть от отчаяния хотелось и время вспять повернуть, чтобы ещё лучше учиться и получить золотую медаль. У меня ведь даже выпускного не было, потому что я постеснялась идти в джинсах и кофте, на красивое платье у меня денег не было. А собирать жалостливые или насмехающиеся взгляды – мне оно не нужно.

На следующий год буду умнее и пойду учиться, например, на агронома, а не на педагога или медика. Меня тянуло помогать людям, наверное, потому что понимала, как тяжело без поддержки. Потому что последние два года жизни все больше походили на захватывающий квест по выживанию. И я сильно мечтала забрать от родителей Машку и покинуть «родительский дом».

– Пошли Пуховика ловить! – вдруг вспомнила Маша о коте, что повадился к нам недавно ходить. – Хочу, чтобы он с нами спал, мне тогда страшно не будет. И хочу, чтобы ты мне почитала Старика Хоттабыча, – начала перечислять Маша тоненьким голоском.

Ну, вот насчет почитать, ничего против не имела, а чтобы спать в одной комнате с Пуховиком… это опрометчивое решение. Хотя этот великан иногда и без спроса пробирался к нам через форточку, укладывался в наших ногах и не сдвинуть его с места. Я заметила, что он питал особую любовь к Маше. Огромный лесной кот серо-рыжего окраса с когтями и клыками, как у зверя, первое время вызывал у меня ужас и недоверие. А потом эта махина вздумала таскать нам на крыльцо свежую рыбу из реки…

Пуховиком его Маша назвала, потому что он дыбил шерсть и походил в таком обличье на Машину растрепанную зимнюю курточку, что досталась ей еще от меня. К коту или кошке я относилась до сих пор с опаской, но что меня удивило вконец, так это то, что Пуховик на дух не переносил наших родителей, особенно, когда от них пахло алкоголем. В целях безопасности я все же старалась держаться от кота подальше и Маше запрещала с ним играть, потому как он размерами был почти с сестру. Я боялась, что он может поранить ребенка. Подобных котов я еще не встречала в нашем поселке, хотя ничего особенного в его комплекции не было, если он жил среди хищников и пытался выживать. И что его привело в деревню?