Дороже всего на свете

– Мне и так и так нравится. Тебе оба имени подходят. Но оставим Александру. Поправляй, если буду забываться. И одевайся скромнее, – повторяет он.

Забываться? Означает ли это, что Леон тоже помнит, как хорошо нам было вместе на острове? И если да, то почему все так изменилось?

– Одеваться я буду, как хочу. Да, это твой дом, и все в нем твое, в том числе эта девочка и я сама, но мы не вещи на полках, а люди с потребностями и чувствами. Я изо всех сил пытаюсь тебя понять, Леон, но ничего не выходит. Получается лишь презирать. Причем не только тебя, но и себя. Хочется думать, что ты не конченый негодяй, а нормальный, здравомыслящий мужчина. Но разве здравомыслящий так бы себя вел? Сомневаюсь.

Дамианис молчит. С дочерью на руках он выглядит просто потрясающе. Обезоруживает. Даже несмотря на измученный вид.

– Только недолго гуляй. День был тяжелый, я валюсь с ног от усталости.

– Ухаживать за ребенком и решать проблемы международного масштаба – не одно и то же. Но это твоя дочь, а не моя, – вонзается в Дамианиса шпилька.

Сказала, а самой теперь страшно, что сейчас прилетит ответка, и в саду я буду не гулять, наслаждаясь минутами одиночества и тишины, а рыдать.

Но Леон ничего не говорит. Отворачивается и идет с Мией к кровати. Смотрю на его рельефную спину, узкие бедра, и хочется кричать в голос. А еще попросить Дамианиса завтра же отвести меня к неврологу или психотерапевту. Ненормально – испытывать чувства к мудаку, который ни во что тебя не ставит.

Выхожу на воздух, и дышать становится легче. А может, это от того, что я высказала все Леону.

Сад наполнен вечерней свежестью. Осторожно ступаю между зелеными клумбами, где распускаются неизвестные цветы. Я думаю о Леоне и о наших сложных отношениях. Здесь, среди зелени и пения птиц, кажется, что все может наладиться. Какое заблуждение… Но если человек не будет мечтать о чем-то хорошем, то как это хорошее с ним случится? Ведь недаром говорят, что мысли материальны…

Прогулка затягивается почти на час. Это беспокоит, но убеждаю себя, что, если бы что-то случилось и потребовалась помощь, Леон бы спустился за мной с дочерью. Пройдясь несколько раз по аллеям и рассмотрев каждый уголок сада насколько позволяют сумерки, решаю, что завтра мы с Мией под вечер отправимся в сад. Я облюбовала одно местечко.

Вернувшись в дом, тихо поднимаюсь по ступенькам. Свет в спальне Леона приглушен, и, прокравшись к порогу, я заглядываю внутрь. Мия спит, уютно устроившись в объятиях отца. Они оба кажутся такими беззащитными. Что-то теплое и ласковое пробуждается в моем сердце.

Подхожу к кровати и опускаюсь рядом с Дамианисом, внимательно рассматриваю его спокойное лицо. Волосы Леона немного растрепаны, и, не в силах удержаться, я мягко касаюсь их. Вспоминаю, как на острове, в наш последний вечер, он нежно обнимал меня, с какой страстью любил под шепот волн. Точнее, трахал. Когда любят, относятся иначе.

Леон внезапно просыпается и быстрым движением перехватывает мою руку. Наши глаза встречаются. Оба замираем… Секунды растягиваются, становясь вечностью. В его взгляде – вопросы и как будто те же самые чувства, что бушуют и во мне. То, что я давно хотела увидеть.

– Я… пришла за Мией. Вы уснули, – еле выдавливаю из себя, но звучит это ужасно неубедительно.

Так много хочется сказать, но слова не находят пути наружу. Да и нет уверенности, что они сейчас нужны. Некстати вспоминается разговор с Даном. Как бы я поступила, оказавшись у края пропасти? А не знаю!

Дамианис не отпускает мою руку, держит крепко. Дышим мы оба неровно. В это мгновение невозможно отрицать, что между нами нечто большее, чем просто общее прошлое или проблемы. В тишине, нарушаемой лишь дыханием спящей Мии, все сложности кажутся несущественными. И так велико желание прижаться к Леону, почувствовать его тепло и свою защищенность.

– Я не хотела тебя будить, – говорю, пытаясь игнорировать близость, что появилась между нами.

– Полежи со мной и Мией, – вдруг просит он.

– Что? – прихожу в изумление.

– Полежи с нами, – повторяет Леон и освобождает рядом с собой немного места.

В его словах я слышу не просто просьбу – мольбу. И всей душой откликаюсь на нее.

6 глава

Спать рядом с Леоном и Мией было бы приятно, но пугает близость Дамианиса. Казалось, в наших отношениях ничего нельзя изменить, и отдаться сейчас чувствам – значит, снова рискнуть. И возможно, пострадать.

Мысль, что Леон коснется меня, обнимет или, боже упаси, поцелует, заставляет сердце учащенно биться. Если это произойдет, я не выдержу – и все пойдет прахом. Потом сама же буду мучиться от того, что поддалась слабости. Словно мало мне и так переживаний.

– Я не могу остаться, – говорю с уверенностью. – И думаю, ты отлично понимаешь, что не вправе просить об этом. Я помогаю только потому, что твоя дочь маленькая и беззащитная. Мы с ней в схожем положении: обе ограничены в выборе и беспомощны перед волей одного и того же человека.

Леон громко вздыхает и складывает руки на груди. Следит, как я беру Мию, которая тихо постанывает во сне, но не просыпается.

– И что бы ты выбрала, если бы могла? – спрашивает он.

– Что угодно, но не остаться с тобой. Ты скрываешь свои мысли, не хочешь открыться, чтобы я могла тебя понять. Разве о многом прошу? Всего лишь об определенности.

– За тебя говорят эмоции, – отвечает Леон. – А что сказал бы твой разум?

– Мой разум согласен с сердцем. Они нашли общий язык и пришли к единому мнению.

– Это последние дни спокойствия. И шанс побыть вдвоем. Ты по-прежнему уверена, что хочешь уйти?

– Втроем, – исправляю его. – И ты ошибаешься насчет спокойных дней. Их никогда не было. Ни один день рядом с тобой не был спокойным. Если бы можно было вернуть время назад и избежать нашей встречи, я бы это сделала. Не тронула бы чужие счета и не оказалась здесь.

– Шанс, да, – проигнорировав упреки, странно хмыкает Леон и потирает лицо. Выглядит напряженным. – Его лучше людям не давать.

Я направляюсь к двери. Никто не пытается остановить или уговорить остаться. На глаза наворачиваются слезы. В душе я не хочу уходить, но не могу позволить себе сломаться. Это не приведет ни к чему хорошему. Никогда не приводило. Пора учиться на своих ошибках.

Спустя час Мия просыпается. В это же время хлопает входная дверь, и через несколько минут из ворот выезжает машина.

Чувства переполняют. Мне больно осознавать, что Леон уехал куда-то в ночь, в неизвестность. Вдруг он найдет утешение с другой женщиной? Ревность разрывает на части.

Мия плачет, быстро стираю слезы и иду с ней на кухню. Малышку нужно покормить.

Как человеку, далекому от всяких режимов, мне непросто ухаживать за младенцем, но Тамара обещала, что со следующей недели будет помогать чаще. Хотя еда в холодильнике и порядок в доме уже огромная поддержка.

Дамианис, похоже, неслучайно отказался пока от няни. Это не просто каприз, а беспокойство о здоровье дочери. Важное условие ее благополучия. Нирит обмолвилась, что Мие сейчас достаточно просто почаще бывать на свежем воздухе, а контакты лучше сократить до минимума.

Включаю свет на кухне и готовлю смесь. Когда ест, Мия крепко держится за мой палец, и это напоминает о причинах, по которым я до сих пор здесь, а не скрываюсь на границе с Палестиной.

Почему я не могу оставить все это и уйти? Разве может быть что-то хуже?

Через несколько минут к нам присоединяется Ниагара, она мяукает и трется о ноги. Наклоняюсь, чтобы погладить ее. Кошка кажется здесь такой же неуместной, как и я.

Однажды мы с Леоном говорили о детях, и он был категорически против, а теперь заставил ухаживать за его дочерью.

Сижу на кухне, одной рукой качаю Мию, другой – глажу Ниагару. В голове вертятся сомнения и вопросы. Пытаюсь утешить себя мыслью, что все будет хорошо, но я знаю, что это не так. Впереди много трудностей.

При моем замешательстве нужна хоть какая-то точка опоры. Но ее нет.

Кошка запрыгивает на стол и, обнюхав малышку, начинает вылизывать ее щеки. Похоже, она приняла нового члена семьи.

– Ну как, Ниагара, нравится тебе Мия? – шепчу, улыбаясь сквозь слезы.

Кошка мурлычет в ответ, словно соглашаясь и пытаясь утешить. Мия нервничает и отворачивается, когда ей надоедает назойливость Ниагары, которая обращается с девочкой как с котенком.

– Все хорошо, малышка, – говорю я, успокаивая Мию. – Это же здорово, что еще одна живая душа нашла в тебе родственную.