Дороже всего на свете

На одной из полок я нахожу фотоальбом. Открыв его, перебираю черно-белые фотографии. На каждой запечатлен мужчина, очень похожий на Леона. Наверное, это его отец?

«Экскурсию» приходится прервать, потому что слышно, как подъезжает машина. Я спешу к окну, из которого виден двор. Из внедорожника выходят Леон и Дан, они оживленно беседуют. Пытаясь понять, о чем идет речь, приоткрываю створку. Ветер доносит фрагмент разговора, и слова Ярошевича заставляют сердце замереть.

– Твое молчание лишь все усугубляет. Когда ты собираешься ей рассказать? Нельзя больше тянуть. Нужно ее согласие.

Нервозность и тревога заполняют душу. Про что он?

– Расскажу на днях, – устало произносит Леон. – Дай самому прийти в себя.

Я остаюсь стоять у окна, наблюдая, как они медленно удаляются, разговор становится все тише и тише, пока не затихает совсем.

«На днях» – эти слова эхом звучат в сознании. А следом в памяти всплывает другое. То, о чем Леон обмолвился вчера, перед тем как попросил побыть немного с ним и Мией.

Что же такое важное Дамианис собирается рассказать? И на что требуется мое согласие?

8 глава

Кто-то поднимается по лестнице. Шаги приближаются к кабинету, и я запоздало соображаю, что следовало спуститься вниз сразу же, как только увидела машину Дамианиса во дворе. Каждая клеточка сжимается от тревоги. Хватаю фотоальбом, который первым попался под руку, и делаю вид, что разглядываю черно-белые снимки, но не получается сосредоточиться ни на чем.

Дверь открывается, и в комнату входит Леон. Он останавливается на пороге и приподнимает брови.

– Александра? Что ты здесь делаешь? – Его голос спокоен, но в глазах читается легкое удивление.

– Исследовала дом и зависла в библиотеке, – отвечаю я по возможности беззаботно. – Не знала, что ты вернешься так скоро.

Леон медленно подходит, его взгляд прикован к моим рукам.

– И что интересного ты нашла? – Дамианис касается фотоальбома, но не пытается его взять.

– Старые фотографии… Кажется, на них твой отец? – спрашиваю, стараясь скрыть волнение и едва сдерживаясь, чтобы в лоб не задать вопрос, про какое согласие говорил в саду Дан.

Леон кивает:

– Да, это мой отец. Нашла еще что-нибудь?

Напряжение нарастает. Дамианис не сводит с меня глаз, и становится понятно, что нужно действовать осторожно. Без истерик и попыток на него давить. Это все равно не приносит результата.

– Мне хотелось узнать о тебе больше. Ты мало рассказываешь о себе…

– Некоторые подробности лучше оставить в прошлом, Александра. Но раз уж ты здесь и интересуешься моей семьей и юностью, то на полках есть и другие альбомы. Там ты найдешь больше фотографий.

– Среди них есть снимки твоей первой любви? – Мой голос еле слышен.

– Есть. – Леон смотрит пронзительно.

– Я слышала ваш разговор с Ярошевичем. Точнее, его отрывок, – выпаливаю как на духу. – От меня требуется согласие на что-то… Это же не то, о чем я думаю?

– Мне неизвестно, о чем ты думаешь.

– Это касается моего отца? Его здоровья?

– Есть вещи, которые тебе нужно знать, но я не уверен, что ты воспримешь их адекватно…

Не отрываю взгляда от лица Дамианиса. В этот момент я понимаю, что готова услышать все, абсолютно все. И даже умолять готова, чтобы он рассказал.

– Я постараюсь принять спокойно.

– Сомневаюсь. У меня через час самолет, необходимо быть в России. Когда вернусь, поговорим.

– Я хочу знать сейчас, – настаиваю.

– Александра, я не могу подставить человека, у нас важные дела и договоренности. Сейчас нет времени, чтобы все обсудить подробно. Придется подождать моего возвращения. Хорошо?

Как будто у меня есть выбор… Недовольно поджимаю губы и опускаю глаза. Когда поднимаю их, Леон уже направляется к выходу, прихватив со стола папку.

В сердце вновь что-то ломается, неизвестность пугает. Кажется, будто я смотрю жуткий фильм, в котором бесконечно жду чего-то непоправимого.

Поставив фотоальбом на место, спускаюсь в гостиную и провожу время с Тамарой и Мией, чтобы хоть как-то отвлечься от безрадостных мыслей. Поздно вечером мы с малышкой остаемся одни. Я купаю ее, кормлю и укачиваю в колыбельке, любуясь красивым личиком и думая о Леоне. Дети – это, несомненно, счастье, особенно когда это твои дети. Но Мия не моя дочь и никогда ею не станет.

Прикрыв глаза, размышляю, как было бы замечательно выбирать себе белье в одном из магазинов, чтобы соблазнить Дамианиса, или отправиться с ним в короткую поездку по стране, наслаждаясь счастьем и любовью. А что в итоге? Ничего!

На днях я изучала карту. В Израиле много красивых мест. Неподалеку Мертвое море, а в гараже стоит спортивная машина. Видимо, чтобы добираться из одной точки в другую максимально быстро. Возможно, Леон раньше так и жил – на полную катушку.

Какие же цели он преследует, поселив меня рядом и вынудив заботиться о своей дочери? Почему ничем не делится? Всему виной мои реакции, его деспотичный характер или недоверие?

Мечтать о том, как хорошо нам вместе, намного приятнее. Этим и занимаюсь остаток ночи, потому что не могу заснуть. Вот только живые воспоминания о моментах страсти и умиротворения – словно соль на мои открытые раны.

Не знаю, почему среди прочего всплывает образ мамы. Вероятно, потому что мне ее очень не хватает. Впрочем, увидеться с отцом хочется еще сильнее. Надеюсь, согласие, о котором случайно узнала, не связано с его жизнью. В противном случае я останусь совершенно одна в этом огромном жестоком мире. И никогда не прощу этого Леону.

Удивительно, в детстве от маминых поцелуев заживали коленки, а сейчас ее слова наверняка затянули бы раны на душе. Но, увы, мамы больше нет. И поддержки тоже.

Как же я устала жить в подвешенном состоянии.

Тамара приходит каждый день на несколько часов. В свободное время я в основном сижу за ноутбуком или сплю, изредка гуляю по саду. Вечером, отпустив ее, заказываю доставку продуктов на дом и, пока жду курьера, выхожу с Мией на улицу. Мы прогуливаемся между цветущими кустарниками, от которых исходит невероятный аромат.

Сад у Дамианиса великолепен, каждый уголок – произведение искусства. Малышка сладко спит в моих руках, ее ресницы едва заметно дрожат во сне. Пытаюсь поймать хоть крупицу спокойствия, наслаждаясь этой идиллией и тишиной.

Курьер пишет в чат, что оставил продукты у входной двери. Домой заходить не хочется, но сегодня я устала и толком даже не поела. Аппетит разыгрался не на шутку. Аккуратно перекладываю Мию в переноску и иду за пакетами. С улыбкой на лице начинаю распаковывать покупки, предвкушая, как вкусно будет утолять жажду свежими фруктами, о которых я мечтала весь последний час.

Сначала достаю виноград. Ярко-зеленые гроздья кажутся особенно привлекательными, и невозможно удержаться, чтобы не попробовать несколько ягод прямо сейчас. Беру сито, кладу туда виноград и подношу под кран. Вода хлещет, переливаясь через зеленые шарики, осторожно перемешиваю их пальцами.

Внезапно безымянный палец пронзает острая боль. Я вздрагиваю и отдергиваю руку. Не успеваю понять, что произошло, как чувствую второй укол.

О черт, неужели сито порвалось? Но, мельком взглянув на него, вижу, что все в порядке. Зато среди мелких ягод я обнаруживаю осу, мокрую, но явно живую. Должно быть, она попала в пакет в магазине, и теперь ясно, что укололи меня не прутья сита.

Только не это…

На руке быстро появляется красное пятно, начинается зуд. Стараюсь сохранять спокойствие, но с каждой секундой становится хуже: голова кружится, грудь сжимает из-за нехватки воздуха. Дыхание становится все более поверхностным. Аллергическая реакция прогрессирует слишком быстро.