Просто люби жизнь

Он со стоном вошел в нее, быстро печатаю я, а затем съеживаюсь и быстро удаляю написанное. Или так… Он погрузился в нее.

Нет, это слишком рано. К погружению нужно подготовиться.

Сорвав с Клары корсаж, он застонал, как…

Как…

У меня в голове пусто. Как вообще стонут? Особенно – мужчины, занимающиеся сексом?

Хорошо, вернусь к этому позже. Я вернусь к тому участку с 4G и погуглю «как стонут мужчины».

Он уносил ее от реальности. Пьянил. Ее воспламеняло прикосновение его пальцев. От звука его голоса у нее кружилась голова. Все остальное в жизни казалось неважным. Какая разница, где он работает или как его зовут…

Стоп. Я пишу не о Кларе. Я пишу о себе.

Оторвавшись от клавиатуры, я выдыхаю и смотрю в бесконечное голубое небо. Он действительно уносит меня от реальности. И действительно пьянит. По правде говоря, я могу думать только о Голландце.

Как бы то ни было, к моменту, когда мы собираемся снова, мне удается написать фрагмент. На самом деле я так увлеклась, что опоздала, а Голландец уже сидит между Писцом и Будущим Автором. Это абсолютно предсказуемо, но не важно.

Когда Фарида приглашает нас поделиться утренними работами, я внезапно чувствую себя бесстрашной. Если я смогла прыгнуть со скалы, смогу прочитать вслух свою сцену.

– Я прочту, – говорю я, поднимая руку. – Сегодня утром я написала… – Я прочищаю горло. – Ну, вообще-то это моя первая в жизни сексуальная сцена.

Писец вскрикивает, и несколько человек, смеясь, аплодируют.

– Молодец! – подбадривает Будущий Автор. – Читайте!

Я поднимаю распечатку и откашливаюсь. На самом деле я вполне довольна этой сценой, потому что, помимо любовного аспекта, у меня там есть немного социальных ремарок.

– Итак, это из романа, над которым я работаю, о котором я вам рассказывала, – начинаю я. – Просто чтобы напомнить вам, действие происходит в викторианской Англии.

После небольшой заминки я начинаю читать вслух.

– Ты моя жена, – прорычал Честер. – И я заявляю о своих правах на тебя.

– Это устаревшая практика, – отрезала Клара, в ее глазах горел огонь феминизма. – Я предвижу, что в будущих поколениях женщины будут равны.

На лбу Честера выступил пот стыда.

– Ты права, – сказал он. – Я присоединюсь к борьбе, Клара. В последующие годы я буду мужчиной-суфражистом.

Но затем Честер больше не мог сдерживать свое пульсирующее желание.

Он сорвал с Клары корсаж и застонал, как… – я запинаюсь – …Heleioporus eyrei[27 - Heleioporus eyrei – стонущая норница, вид земноводных (лат.).].

– Что? – сразу же говорит Метафора, вскидывая руку.

– Это лягушка, – защищаюсь я. – Стонущая.

– Продолжайте, Ария, – тихо говорит Фарида. – Давайте пока оставим все вопросы и комментарии.

Он снял бриджи, и она познала его мужественность.

Я внутренне морщусь, потому что не в восторге от «мужественности», но что еще я могла написать? Я переворачиваю страницу и чувствую, что попадаю в свою стихию.

Он был изобретателен. Он был вдумчив. Они занимались сексом всю ночь. Когда светила луна, они сидели на широком каменном подоконнике, пили вино и грызли гриссини[28 - Гриссини – традиционные итальянские хлебные палочки.], чувствуя, как их голод друг к другу снова нарастает; зная, что он будет утолен. Они были практически незнакомы. Так мало знали друг о друге. Но их связь была такой реальной. Позже, когда он спал, она смотрела на его открытое, честное лицо. Густые темные волосы. Мощное, мускулистое тело. Она была очарована. Мучима как тем, что она знала о нем, так и тем, чего не знала. Он казался ей чудесной новой страной, ожидающей, чтобы ее открыли.

Я останавливаюсь, и раздаются аплодисменты.

– Молодец, – говорит Фарида, ободряюще улыбаясь мне. – Писать о таких интимных моментах нелегко… Да, Метафора? У вас есть еще вопросы?

– Всего несколько. – Метафора бросает на меня ехидный взгляд. – Гриссини? В викторианской Англии?

О. Упс. Я представляла Голландца и себя прошлой ночью. Надо было написать «леденцы».

– Просто небольшая оплошность, – легко говорю я. – Если это все…

– Нет, еще не все, – говорит Метафора. – Я думала, Клара и Честер выросли вместе в деревне. Как они вдруг оказались незнакомы?

– Я тоже задавалась этим вопросом, – вмешивается Писец.

– У меня тоже есть вопрос, – мягко вставляет Остин. – Я думала, Честер – светловолосый и стройный? Но теперь он вдруг стал смуглым и мускулистым?

Метафора многозначительно смотрит на Голландца, затем поднимает брови, глядя на Остин. Она догадалась? Я откидываю волосы, испытывая некоторую тревогу. Как я могла забыть, что Честер – блондин?

– Это… работа в процессе, – говорю я, избегая смотреть всем в глаза. – В любом случае давайте послушаем кого-нибудь еще.

Я складываю свои распечатки, прежде чем кто-нибудь еще сможет меня поймать.

– Очень хорошо, Ария, – быстро добавляет Остин. – Очень… ну, вы понимаете. Реалистично.

– Спасибо, – улыбаюсь я ей, а Фарида говорит:

– Кто еще хочет прочитать нам свою работу?

Голландец сразу же поднимает руку, и все смотрят на него.

– Голландец! – Фарида, похоже, тоже удивлена.

– Я знаю. – Он смущенно усмехается. – Последний человек, которого вы ожидали услышать. Но сегодня на меня снизошло вдохновение. – Он поднимает исписанную от руки страницу, и Писец, которая сидит рядом с ним, восклицает: «Вау!»

– У меня раньше никогда не было вдохновения писать. Но… – Он пожимает плечами, и его лицо расплывается в заразительной улыбке. – Сегодня слова почему-то потекли рекой.

– Тогда это особый момент, – мягко сверкая глазами, замечает Фарида.

– Молодец, старина! – восклицает Будущий Автор, хлопая Голландца по спине.

– Видите? Каждый может стать писателем при правильном вдохновении, – улыбается нам Фарида. – Это очень волнующе. Голландец, нам не терпится услышать, что вы написали.