Городская цыпочка на деревенском выгуле

– Заходи давай, и спать. Поздно уже, – сухо бросил мужчина и пошел в дом.

– Лев Алексеевич, – улыбнулась Аня своей самой милой улыбкой, когда он обернулся. – Помогите мне с чемоданами, пожалуйста.

– Мне твои чемоданы ни к чему. Тебе нужны – сама тягай.

– Тяжелые же…

– Тебя никто не заставлял в них центнер набивать, – хмыкнул он. – Оставь на крыльце, завтра все равно их отсюда тащить.

Ежоворукавицын ушел в дом, а Аня, чертыхнувшись и про себя обозвав его неотесанным бородатым козлом, втащила один чемодан на крыльцо, а на остальные плюнула. До утра не пропадут же они!

Войдя в дом, Аня направилась к распахнутой двери справа, где стоял хозяин.

– Вот, размещайся.

Аня заглянула в комнату. В ней была узкая кровать, да какой-то коврик одиноко лежал на полу. В углу притулился стул. Н-да, небогато.

– А где у вас ванная? – спросила она и под грозным взглядом Ежоворукавицына совсем сникла. – Я в туалет хочу.

– Вон та дверь, напротив, – повел он бородой куда-то в сторону.

Аня заметила, что глаза у него зеленые, а в них почему-то пляшет насмешка. Над ней он, что ли, насмехается? Аня фыркнула, хлопнула длинными ресницами и, решив больше не обращать внимания на этого надсмотрщика, поставила дорожную сумку на стул и начала копаться в ней в поисках зубной щетки, кремов для лица, рук и ног, масочки для лица, патчей от черных кругов и маски на глаза, в которой она намеревалась спать, чтобы утреннее солнце, не дай бог, не разбудило ее раньше полудня.

Когда она обернулась, Ежоворукавицын исчез. Ну и слава богу.

Аня выудила из сумки шелковую розовую пижаму, которая представляла из себя бриджи и маечку с кружевными оборками. Ее она купила в Париже полгода назад. Ух! Наконец-то можно будет расслабиться, а то ведь в плацкартном вагоне в таком не поспишь.

Ванную комнату Аня оценила по достоинству: темно-коричневый и бежевый кафель, белоснежная сантехника, блеск хромированных деталей. Идеально чисто. А она-то думала, в деревне такого быть не может.

– А тут вполне себе можно жить, – улыбнулась своему отражению в зеркале Аня. Теперь предстоящий год вдали от Москвы ей уже не казался таким пугающе страшным.

Спать Аня легла, когда не видный за лесом горизонт стал бледнеть и окрашиваться предрассветными красками. Она натянула на глаза темную маску, сладко зевнула и приготовилась видеть долгие прекрасные сны…

Глава 5

– Вставай! Вставай же! – ругался Лев, пытаясь растолкать Аню.

Она что-то сонно пробормотала и перевернулась на бок, одеяло с Ани чуток сползло, открыв взгляду Льва что-то несусветно розовое в кружевах. Твою ж мать! И зачем он только подписался на это дело. Своих забот ему, что ли, мало было? Черт дернул согласиться на уговоры ее папаши!

Лев, больше не церемонясь, сдернул с девушки одеяло, а затем и темную маску, закрывающую ее глаза. Аня их тут же распахнула и уставилась на Льва, ничего не понимая. Вот глупость голубоглазая.

– Уже третьи петухи пропели, вставай давай!

– Третьи петухи? – ахнула Аня.

Про петухов он соврал: те пропели еще в четыре утра, а уже шестой час доходит, но ждать дольше ему было некогда.

Аня, словно ребенок, потерла кулачками глаза и села в кровати. Взору Льва предстала маечка с таким низким вырезом, что оттуда на него призывно уставились спелые, кругленькие, словно дыньки, груди. Ёшки-матрешки! Он отвел взгляд.

– Собирайся давай, некогда мне с тобой возиться.

– Так рано еще… А я только легла.

– Ты в деревне, твою мать, – выругался Лев, разозлившись то ли на Аню, то ли на ее подмигивающие ему груди, то ли на свою неожиданную реакцию от лицезрения этой самой груди. – Чтобы через пять минут была готова.

Лев вышел, даже не закрыв за собой дверь. Испугался, что она снова заляжет спать. Знал он таких Ань. На одной из них сам когда-то был женат, да, слава богу, жизнь устроила им проверочку, все поставив на свои места.

Лев был бизнесменом. И каких-то одиннадцать лет назад весьма преуспевающим бизнесменом. У него был свой строительный бизнес, который неплохо развивался. Обороты год от года росли, а потом – швах! – все улетело в тартарары. То один провал, то второй, то третий. Прибыль таяла – расходы росли. С каждой неудачей друзей у Льва становилось все меньше, да и желания продолжать вариться в столичном вареве тоже. Он понял, что ему все это надоело. Захотелось вдруг обратно, к корням, в деревню. И тогда Лев продал остатки своей строительной фирмы и уехал на малую родину, в Сморчки. Деревня эта хоть и была у черта на рогах, но автобусное сообщение с ближайшими городами и районным центром имела регулярное. Да и места здесь были хорошие. Земля плодородная. Лев взял, да и вложил все деньги, вырученные от проданного бизнеса, в собственную молочную ферму. Сначала было сложно наладить весь процесс, но он ведь коренной сморчковчанин. Отец его хозяйство держал, а до него дед, а до деда его дед. Издавна Ежоворукавицыны были крестьянами. Крепкими, зажиточными. Прадеда его в тридцать первом году раскулачили, а теперь вот он, Лев, вернул себе старые земли, новых прикупил, завел хозяйство. Видно, в крови все это бурлило, ждало и наконец проявилось: дела на ферме пошли хорошо, но было тяжело, особенно первые пару-тройку лет. Сейчас Лев и сам не знал, какой леший его дернул сунуться в московский бизнес? Ферма его под названием «Ежовка» была хоть и небольшая, но продукцию поставляли во все большие магазины области: молоко, сметана, кефиры и ряженка, творог, яйца, сгущенка. Но главная его гордость – сыр. Вот что у него с руками отрывали.

Для местных он был благодетелем, потому что обеспечил деревне рабочие места. Вон хоть Мироныча возьми – и тот теперь пристроен. Льва здесь уважали и боялись, а старожилы вспоминали его прадеда Мартына, того самого, которого раскулачили, и говорили, что правнук покруче будет.

Что ни говори, а Лев своим делом по праву гордился и чувствовал, что он наконец-то нашел свое место. Правда, его красавица-жена с загадочным именем Эвелина так не посчитала. Для нее переезд в деревню стал ударом. Тут тебе ни спа, ни салонов красоты, ни вечеринок с шампанским. Каблуки – и те некуда надеть. Эвелина сбежала обратно в Москву через три месяца. Вот тебе и проверочка вечной и чистой любви, чтоб ее. Теперь Лев на городских фиф смотреть не мог, с души воротило, а ему вот Непей-Пиво дочь свою, считай, завещал. На тебя, сказал, Лёва одна надежда. И что с ней делать? Уж точно не церемониться!

– Хватит разлеживаться! – рявкнул он, видя, что Аня из комнаты так и не вышла. – Иначе на себе чемоданы потащишь.

– Да встаю я, встаю, – раздался такой недовольный голос, что Лев аж сплюнул от отвращения, снова припомнив Эвелину.

Во двор Аня явилась через пять минут. Все в том же белом спортивном костюмчике.

Явилась и взвизгнула, уставившись на Льва огромными невинными глазами, такими синими, словно васильки, и снова у него под его непробиваемой броней что-то зашевелилось, кольнуло и глухо стукнуло о ребра.

– Мамочки мои, – пропищала Аня. – Это что такое?

Один из ее чемоданов лежал посреди крыльца открытым. Разноцветные шмотки были раскиданы по всему двору. Лев и сам замер от удивления. Что это там на столбике забора краснеет? Ого! Кажись, лифчик кружевной.

По двору, прихрюкивая, несся поросенок, а на его голове, словно флаг, развевались шелковые трусики ярко-голубого цвета. Второй же хрюндель лежал прямо в откинутой крышке чемодана и что-то там вынюхивал среди Аниной одежды.

– Я тебе говорил, затащи чемоданы на крыльцо, – хмыкнул Лев.

– Ты говорил – во дворе оставь, завтра все равно их увозить отсюда, – возразила Аня.

– Ну, кто ж знал, что эти засранцы сбегут, – рассмеялся он и добавил: – Давай, Нюра, собирай шмотье, а я пока поросят запру.

– Как я теперь это носить буду… после свиней? – всхлипнула она.

Лев сошел с крыльца, нагнулся, поднял с травы черные стринги и покачал головой.

– Как ты вообще собралась это в деревне носить, дура городская.

– Хамло деревенское, – не осталась она в долгу и вырвала стринги из лапищи Льва. – И нечего на мое белье слюни пускать. Не для тебя мама ягодку растила!

– Тьфу, – выругался Лев и пошел ловить поросят.

За его спиной раздавались всхлипы Ани. Пусть поплачет. Полезно. Она еще свой дом не видела, который ее папаша выкупил для ее же перевоспитания.

Лев хмыкнул. Эвелина сбежала через три месяца, а эта и недели не протянет.

Глава 6