Сражение Цветов (реальная история)

Сражение Цветов (реальная история)
София Фаддеева

В этом романе разнообразие тем, затронутых автором, столь же широко, как и то, что происходит в жизни женщины, решившей во что бы то ни стало найти уголок на земле, где она могла бы быть счастлива. Гендерное насилие, эротические желания, социальные различия и предрассудки, столкновение культур, детали и оттенки цвета кожи, происхождения, любви и ненависти… Изысканная чувствительность главной героини, выкованная многочисленными пережитыми потрясениями, оставит вас с разбитым сердцем и непередаваемой внутренней радостью от чувства сострадания, юмора, даже иронии. С большим мастерством автор захватывает внимание читателя, ведя его по лабиринтам сюжета и погружая в неожиданные события. В использовании языка в тексте присутствует безудержная страсть, а стиль полностью личный. Сама автор – загадка: русская, она живет в Мексике и издает в Испании роман об Эквадоре, стране, которую она знает не понаслышке – и это отчетливо видно из романа – со всеми ее красотами и особенностями культуры.

София Фаддеева

Сражение Цветов (реальная история)

«За маской любви всегда прячется смерть»

В.Г. Лорка

«Что наша жизнь?..

Сказка, рассказанная безумцем,

полная силы и ярости,

но лишенная смысла.»

В.Шекспир

Прошло много времени, но оно не стерло яркость и боль случившегося. Я вспоминаю… Вернее, нет,… не вспоминаю, просто я сама и есть эти воспоминания о двух мучительных счастливейших годах… Я – только эти воспоминания, и ничего больше, как будто всей остальной жизни и не было, а если что и было, так это предисловие к тем двум годам… и ничего больше.

Х Х Х

На крайнем севере, там, где твердь земли стыкуется с ледяным покровом океана, там, где – олени, песцы и карликовые березки, маленькая девочка протаивает пятаком морозные узоры на стекле, чтобы разглядеть, как соседи с первого этажа откапывают от сугробов свои окна. А в печке трещат дрова, родители греют воду, разводят марганцовку, девочку будут купать в малиновой воде…

И в это же время под лучами тропического солнца плещется в теплом море загорелый мальчуган, а в прохладном городке, приютившемся в горах у подножия заснеженного вулкана, слушает в столярной мастерской своего отца жужжание деревообрабатывающих станков другой смуглый мальчишка…

И под убаюкивающий стук пурги о деревянные стены дома, в самом чудном сне, самой темной полярной ночью, девочке на Крайнем Севере не приснится ничего подобного той залитой солнцем, искривленной в огромные складки земле, в которой живут те ребята. И смуглым мальчикам, ведомым черноволосыми матерями за руку к воскресной мессе, и в голову не придет, что земля может не вставать хребет за хребтом до самого горизонта, а быть плоской-плоской. Они пока не слышали даже слова такого – Россия, как и девочка еще не знает, что есть на свете такая страна – Эквадор…

Но одному из этих мальчиков девочка станет первой женою, а другому – последней любовью, и в свои зрелые годы выросшая девочка, ставшая воспоминанием и ничем больше, напишет эту вот книгу.

Ч А С Т Ь I

Москва. Шереметьево-2. У стеклянной стены стоит светловолосая женщина невысокого роста. Она держит за руку черноволосого мальчугана двух лет. Чемоданы уже проплыли контрольный пункт, уже смахнув слёзы и помахав на прощанье, её сестра и мама отправились весь остаток дня толкаться по магазинам Москвы, закупая продукты. Вечером, обременив себя многочисленными сумками, мешочками и пакетами, заполненными, в основном мясом и колбасой, они сядут в поезд, с трудом растолкав багаж по полкам, и вернутся домой, в свой город, и ничто не изменится в их жизни, ничто, только порой мелькнет грусть об уехавшей дочери в глазах матери да сорвутся слова о желании получить из-за рубежа что-нибудь фирменное с губ сестры. А эту женщину с сыном что ждет?

За стеной на летном поле блестят фюзеляжи самолетов. Посадка. Женщина складывает молитву: «Самолет! Серебристая быстрокрылая птица! Унеси меня с собой в надежной утробе своей! Ты летишь далеко-далеко, через многие страны, горы, моря, океан, далеко-далеко, откуда мне не вернутся назад, может быть, долгие годы, может быть никогда… Я знаю, небо высоко и ветры сильны, и, несмотря на могучие крылья, устанешь ты, несколько раз присядешь на землю набраться сил, отдохнуть и с каждой посадкой покидать тебя будут разноязыкие люди. А ты все дальше будешь лететь и, пронесясь сквозь день, задев, минуя, вечер, пронзишь ночь, и утром, когда над далеким, чужим континентом будет вставать новое солнце, ты опустишь меня, легкой тенью скользнув по горным цепям, на незнакомой земле. Уноси меня, серебристая быстрокрылая птица, в тот далекий рассвет! Я так долго ждала этой встречи, что сбудется на неведомой мне земле, в неведомом небывалом рассвете… Я решилась покинуть родных и страну и, крепко сжав сыновью ручонку, шагнула уже за ту черту, где кончается наша земля и начинается tierra ajena , потому что… там, в набегающей на песчаный берег морской пене высокой волны, я уже слышу призывный шепот. Среди пальм бродит, тоскуя, мой муж, иностранец, туземец, и в воздухе, ласковом от аромата тропических трав, ему грезится страстность объятий будущей встречи… Уноси ж меня скорей, самолет! Не томи! Подымайся! Лети!…»

Х Х Х

Кто мне эта светловолосая женщина невысокого роста, складывающая молитву в аэропорту? Зовут её как и меня, но… я ли это?… Нет, нет, она – другая. Мы только внешне схожи, да и то не очень: сказывается разница лет. Ведь проведя через то, что случилось пройти, Эквадор переплавил меня. Эквадор переплавит и эту светловолосую женщину. Но пока ей только предстоит совершить те поступки, которые я уже, наверное, не совершила бы. Не хватило бы сил. Я – уже – не смогла бы.

Ну зачем, например, свои гладкие легкие пушистые волосы с помощью перманента она превратила в мелковолнистый пергамент? Я никогда бы такого не сделала! И я никогда бы не сшила за бешеные деньги у плохо кроящей портнихи претенциозное платье из аляповатого и мнущегося материала, чтобы в нем отправиться зарубеж! ( А платье полиняет от первой стрики: его краски окажутся слабее сильнодействующих зарубежных порошков). Но для этой светловолосой женщины, как для всякого советского человека, зарубежье – запретный и потому манящий плод. Хочется отведать, полакомиться!.. Для нее претенциозное платье, как и тот шаг за черту, где кончается наша земля и начинается tierra ajena, означает вызов, который она бросает обществу, своей прежней жизни, которую оставляет, как ей кажется, где-то там позади в своей судьбе. Она советская, из ничегонедозволенности и серой обыденности. Она рвется к сочным краскам, неограниченности пространства, фантастике перемещений и волшебству превращений, невероятности форм, буйству событий и силе чувств. Она рвется в сказочную реальность… А я уже прожила свою сказку, я сотворила ее – на этих страницах и в жизни – и остаюсь в ней навсегда.

Но эта светловолосая женщина ничего еще не знает о своем будущем и, разумеется, не думает так, как я. И бесполезно мне давать ей советы. Она уже переступила черту. Ей кажется, что она знает, чего хочет, и делает она, что хочет. Что ж! Пусть! Она живет свою жизнь.

Х Х Х

Приглянулись мы с Бертраном друг к другу в читалке – комнате общежития, предназначенной для занятий, а познакомились на субботних танцах. Он был невысок, я ему подходила по росту. За вечер он был единственным, кто меня пригласил, а я остро переживала свою принадлежность к толпящейся вдоль стены стайке девчонок, которых никто не приглашал, и завидовала тем немногим, что выделялись пластикой движений, ухоженной внешностью, стильной одеждой, манерой держать себя…

Искусству превращать себя в красавицу я научилась потом, а тогда… на день рождения Бертран подарил мне куклу.

Х Х Х

В общежитии Бертрана прозвали Д, Артаньяном за схожесть: худощавая фигура, длинные волосы, остренькая бородка, усы…Д, Артаньян подаривший советской девочке куклу…

Х Х Х

Я стеснялась ухаживаний Д, Артаньяна. По устойчивым представлениям того времени, бытовавшим среди простых советских людей, порядочные девушки не встречались с иностранцами, те же, которые встречались, полагались проститутками, и все иностранцы считались сказочно богатыми – это мы все были сказочно бедны.

Х Х Х

Гуляя с Бертраном по Ленинским горам, мы держались за руки как дети. В сущности, мы и были детьми, хотя детьми уже не были. Ни он, ни я. Бертран учился на третьем, а я на втором курсе физического факультета МГУ.

Однажды нам навстречу попался начальник моего курса. Именно он когда-то первым поздравил меня с поступлением в университет, сообщив, что за письменный экзамен у меня пятерка и благодаря школьной золотой медали я освобождаюсь от сдачи всех остальных экзаменов. К тому же я была старостой группы, и потому начальник курса, несмотря на многочисленность своих подопечных, помнил меня.

Когда он увидел нас с Бертраном, от удивления у него вытянулась даже шея. Я настолько была поражена этим неожиданным и столь очевидным удлинением его шеи, что прежде чем поздороваться, высвободила свою руку из крепко сжимавшей ладони моего друга.

Х Х Х

Общественное мнение я ненавидела со школы, где учителя вылепили мелкомасштабный – в пределах школы – культ меня, образца примерности и правильности. Я не была правильной, но сила общественного мнения была мне известна. Я боялась ее. Встречаясь с Бертраном, я преодолевала в себе смущение и страх. Я отпускала свою душу на свободу. Я не знала, что за шаг я совершаю. Я его делала, и там, на небесах, были удивлены моим своеволием. Рушилась предназначенная мне судьба грызуна научных глыб и почитателя формулообразных истин. Душу – на свободу? Этот шаг предусмотрен не был Высшими Силами. Они стянулись–сплелись над моей головой и, пропев несколько гимнов и других торжественных песен, решили:

– Пусть так, как она хочет! Не возражаем. Мы меняем Судьбу.

Их приговором стало:

– Искупление!

Одному Ангелу и одному Бесу было поручено, рассчитав меры, составить рецепт искупления, и они постарались при его составлении, проявив ангельское искусство и чёртовское рвение, но я далеко не уверена, что они верно взвесили все порошки и настои. Возможно, пересыпали некоторые из составляющих веществ.

Они не выдержали меру. А мне ничего другого не оставалось, как выдержать.

Х Х Х

Нас схлестнула страсть. Первые прикосновения, скамейки теплой вечерней Москвы среди цветущей сирени, первое обнажение груди, холлы ночного общежития.. Я помню.. за окном – невероятно огромная луна…

Х Х Х

Любила ли я его? Да и нет. У любви столько оттенков! С чем сравнивать? Эталона нет. По крайней мере, я не знаю эталона. И если уж любовь сравнивать, так с солнечным светом: непостоянным, изменчивым в утончённой игре облаков, непременно умирающим и возрождающимся, согревающим, палящим, обманчивым, слепящим, отбрасывающим дрожащие тени и блики, дарящим жизнь – невозможна без света жизнь! – но подчас смертоносным.

Х Х Х

Удивились – душу на свободу? – не только на небесах. Моих родителей также обеспокоили наши отношения с Бертраном, о которых я имела глупость довольно искренне поведать родным. Они потребовали порвать их. Порвать!

Мать несколько раз приезжала в Москву, беседовала с начальником моего курса, а так же с инспектриссой и куратором иностранцев. Затем они все беседовали со мной, объясняли, увещевали, прогнозировали неутешительное будущее, интересовались, планирую ли я для себя аспирантуру… Я предпочитала казаться благоразумной девочкой и соглашалась со всеми.

Бертран плакал в присутствии моей матери, и ее трогали его чувствительность и сила эмоционального переживания, но она настаивала на своем.