Дневник революции 2. Дилогия

Дневник революции 2. Дилогия
София Эззиати

Дилогия «Дневник революции 2» – продолжение фантастической антиутопии, увидевший свет в 2017 году. Борьба против диктатуры могущественной организации «Единое Око» в системе Сапей не окончена. Участникам движения сопротивления – Аску и Сольвейг предстоят новые испытания, главным из которых станет преодоление собственных заблуждений. В отличие от авторов классических антутопий, София Эззиати уделяет наибольшее внимание не описанию причудливого мира будущего, а внутренним переживаниям героев, проблемам нравственного выбора и этическим дилеммам – как на личном, так и на глобальном уровне. Почему люди совершают предательства? Какую опасность таит в себе совершенный искусственный интеллект? И что делать, если власть борцов с тоталитарным режимом оборачивается ещё более жёсткой диктатурой? В центре романа – путь человека, пытающегося обрести свою подлинную сущность и подлинную свободу. И надеющегося на то, что добро в конечном итоге все-таки победит зло.

София Эззиати

Дневник революции 2. Дилогия

Я верю, что однажды ты полюбишь меня так сильно, что забудешь обо всех, кто был прежде. Ты поймешь, что судьба предназначила нас друг другу и те, кто встретился тебе на этом долгом пути ко мне, были лишь эпизодами, приближающими нас, чтобы связать навсегда.

КНИГА 4. ТЕНЬ

Глава 1. Вечность

Из дневника Аска

3 сентября 2774 года

Лучи света касались маленьких капель на окне. Каждая из них словно целый мир – сияющий, живой, неповторимый. И в каждом из этих миров были мы с тобой. И всякий раз вместе.

Вопреки всему мы находили друг друга, преодолевая бесконечный круговорот событий, жизней и времени. Единственной целью, заветным желанием, возложенной мирозданием миссией было коснуться твоей руки.

Порой нас разделяли континенты и десятилетия, но разве может это быть преградой? Ведь ты знаешь меня тысячу лет, мы вместе прошли сотни жизней. Однажды исчезнет все. Останешься ты.

Мы видели многое, но нам столько еще предстоит… Уже вечность, мимолетную вечность мы идем рука об руку. Будет ли так всегда?

Я помню все. Первый взгляд – словно утреннее солнце коснулось ресниц. Биение сердца в такт вибрации земли. Молчание, растворившееся в дыхании вселенной.

Но не всегда все происходит так, как должно быть. Так, как предначертано судьбой. И порой мы сами становимся тому причиной. Незаметно, крупица за крупицей, слеза за слезой, набирается чаша, из которой уже невозможно возвратить тех слов, сказанных и несказанных, тех потерянных секунд счастья и минут спокойствия. В этой чаше они оборачиваются часами одиночества и годами разочарования и сожаления. Мы не замечаем, как привыкаем ко всему, даже к чудесам. И тогда они оставляют нас. Мы снова пускаемся в бесконечный, отчаянный поиск. И ищем то, от чего сами ушли, то, что сами разрушили, то, чего уже нет. Так рассыпается вечность.

Неужели это конец? Неужели предопределение мироздания не в силах коснуться наших оледеневших сердец?

Все теряет смысл. Когда споры возникают без причин, слезы скользят по щекам без повода, а руки леденеют в собственном доме… Когда факты не являются аргументом, любой вздор выдается за истину, а о тебе клевещут те, кого ты любишь… Когда достоинства обращают в недостатки, приписывают чуждые тебе мысли, белое называют черным… Все теряет смысл.

«Не бывает такого меж теми, кто судьбой предопределен друг другу», – скажет кто-то. Нет… Тяжким бременем ложится это на плечи любящих и любимых, будто проклятие. Замкнутым кругом становятся объятия и раздоры. Не обошло это и нас.

7 сентября 2774 года

Лето выдалось дождливым. Лучи солнца редко озаряли наши померкшие лица. Незаметно настала осень, принеся с собой холодные ветра. Сольвейг не говорила о том, что произошло с ней в период с 13 февраля по 5 мая, до того, как она вернулась на планету Зиу. Но вернулась она одна. Я не задавал Сольвейг вопросов. Мне было достаточно того, что она жива, что я нашел ее. Ведь все считали, что Сольвейг и Вигман Адальберт погибли. Я хотел связаться с Хьярти, чтобы рассказать о Сольвейг, но она сказала, что это уже не имеет никакого значения. Я не понимал, как может не иметь значения то, что ей удалось выжить, но не стал возражать. Хоть я и не задавал ей вопросов, из головы моей не выходило, что, скорее всего, Вигман Адальберт погиб. С этим я и связывал ее замкнутость, молчаливость и задумчивость.

К моему удивлению, Сольвейг стала часто вспоминать прошлое. Однажды вечером мы с ней сидели на скамейке у обрыва. Соленый ветер дул мне в лицо, от него слезились глаза. Фонарь, сияя мягким светом, парил в воздухе неподалеку. Солнце тонуло в океане, вместе с ним уходили ко дну и последние его лучи. Сольвейг рассказала, как много лет назад она впервые увидела здесь Сандара, они были совсем еще детьми. Тогда они вместе посадили ясень, что теперь раскинул свои ветви над нами. Она вспоминала, как на ее шестнадцатый день рождения Сандар подарил ей птицу. Тем холодным декабрьским днем Сольвейг рассказала ему о том, что получила письмо из «ЕО», о том, что ее родители больше не вернутся. Потом она рассказала, что именно здесь решилась отправиться в армию «Единого Ока» и сказала об этом своему другу, – 6 апреля 2764 года они покинули свою родную планету Зиу.

– Больше десяти лет прошло с тех пор, – задумчиво закончила Сольвейг свой рассказ.

Я взглянул на нее, ничего не ответив. Почему-то мне совсем не хотелось ни о чем вспоминать. Более того, даже когда я делал над собой усилие и искренне пытался вспомнить хоть что-то, воспоминания ускользали. Я мог размышлять лишь о том, что делать дальше. Я ведь даже не знал, встретилась ли Сольвейг с Игг Манне, но подозревал, что нет. Я был уверен, что в таком случае он точно не оставил бы ее в живых. Мне казалось, что любой, даже самый безобидный вопрос может ее ранить. Поэтому, боясь узнать о ее дальнейших планах и мыслях, я мог лишь догадываться.

Никакая информация о том, что происходило по ту сторону Великого Солнца, нам не была известна. Ведь ни Сольвейг, ни я ни с кем не связывались. Мы жили будто на острове. Мне сложно было поверить в то, что еще несколько месяцев назад мы отчаянно боролись с «ЕО», были частью революции, частью того, совсем иного, мира. Нам было за что бороться, мы знали, что делать, и шли к своей цели. Возможно, мы достигли ее.

Единственное воспоминание, которое мне удалось осознать, – планеты Йера больше нет. Когда Хьярти сообщил об этом, для меня это были просто слова, я не осознал всю их глубину и фатальность. На тот момент я думал о том, как найти Сольвейг, а когда нашел – о том, что это чудо. Теперь я все осознал. Вероятно, из-за этого мне ни о чем и не хотелось вспоминать, ведь было разрушено то место, откуда берут начало любые воспоминания, – родина. Возможно, все это и стало причиной тому, что появилось это неприятное чувство, будто земля уходит из-под ног. Когда я поделился своими переживаниями с Сольвейг, она не задумываясь сказала: «Ты потерял свои корни».

9 сентября 2774 года

Я сидел, опершись спиной о ясень. Мои руки касались его едва выступающих у самого ствола корней. Слова Сольвейг крутились в голове. Наверное, она была права. Но того, что утрачено, уже не вернуть. Значит, я обречен с этим жить. Я смотрел на бушующий океан, затем закрывал глаза, но чувствовал его мощь и силу, его неудержимую энергию, и почему-то в тот момент мне было очень спокойно. Взглянув вверх, я увидел ветви, что покачивались в такт ветру. Я не заметил, как пошел дождь.

«Мы могли бы остаться здесь навсегда, – подумалось мне. – Это словно другой мир, где нет ни войн, ни „ЕО“, ни потерь».

– Война скоро придет и сюда, – прозвучал голос, будто услышав мои мысли.

Этот голос был словно эхо, что ветер принес откуда-то из-за океана, сквозь моросящий дождь и холодный ветер.

– Сольвейг, – промолвил я, ища ее глазами.

Она сидела на скамейке. Я даже не заметил, как она пришла. Словно она растворилась в дожде.

Я был уверен, что сердце Сольвейг полно было чувств, которые стремились обратиться в слова, но ее разум не позволял им вырваться из холодного плена. Остывшее сердце страшнее бури, ведь оно, подобно черной дыре, поглощает изнутри, в то время как буря, какой бы неудержимой она ни казалась, рано или поздно утихает. И вскоре не остается от нее и следа – ни в душе, ни в памяти.

Я не сразу понял, что призывать ее стать прежней бессмысленно. Но однажды она сказала: «Как я могу быть прежней, если столько всего пережито? Ведь невозможно стать вновь той девочкой, которая много лет назад прочитала здесь то злополучное письмо. Невозможно вернуться в сознание девушки-солдата, с теми целями и стремлениями, которые в те времена терзали мою незрелую душу. Стать той, кем я была, когда мы встретились с тобой, я, к сожалению, как бы мне ни хотелось, тоже не могу, хотя для меня это было счастливое время. И ты, и я, все на свете – отражение того, что мы пережили, через что прошли. То, что с нами происходит, оставляет след в нашем сознании, сердце, душе и памяти, сознательной или бессознательной. С этим невозможно бороться и бессмысленно отрицать».

Я много думал об этом. Наверняка вы порой замечали, как двое людей имеют диаметрально противоположные мнения по одному и тому же вопросу. Вы слушаете доводы одного – они вполне здравые, он в состоянии их обосновать, с абсолютной убежденностью готов отстаивать свою позицию. Затем вы слушаете другого и с удивлением находите, что и он в своих аргументах доказывает право на существование своей точки зрения и прав у этой точки зрения нисколько не меньше, чем у оппонента.

Так почему же такое случается? А потому, что каждый смотрит на один и тот же вопрос сквозь призму пережитого именно им самим. И в любом споре мы будем занимать позицию того оппонента, с кем наше пережитое окажется в чем-то схожим.

В таком случае что же с основополагающими вопросами добра и зла? Как объяснить, что то, что для одного плохо, для другого – хорошо? Когда я задумывался об этом, мне становилось не по себе. Я не мог найти однозначного ответа, но мне представлялось, что внутри каждого из нас заложено гораздо больше, чем то, что мы в состоянии объяснить. Что-то мощнее, чем переменчивые общественные устои и среда.

Я попытался вернуться к своему первому самостоятельно принятому решению. Что сподвигло меня поступить именно так, а не иначе? Разбираясь в себе, на тот момент я нашел два аспекта, которые представлялись мне наиболее важными, – это воспитание и душа. Они были разными по своей природе. Хотел бы отметить, что воспитание (только до определенного момента: как гласит народная мудрость, «пока поперек лавки лежит, а как вовсю вытянется – поздно будет») становится основой нашего мировоззрения, привычек, бессознательного поведения и реакции. А душа – наше «я», то, какими мы являемся, – соединяется впоследствии с нашим воспитанием. Все, что происходит в более или менее сознательном возрасте (позднее, осознанное воспитание), – уже наш выбор. Мы сами делаем над собой усилие, чтобы не огорчить родителей, оправдать надежды учителей, проявить себя в обществе. И только после этого наслаивается череда событий, которые в той или иной степени оказывают влияние на наши убеждения, точку зрения, наш выбор.

Здесь меня осенило! Чтобы вернуть Сольвейг, нужно освободить от груза времени ее «я», чтобы в ней возродились те семена бессознательного воспитания, что под чутким вниманием были взращены в ее душе. Но как это сделать? На все вопросы будут даны ответы, когда придет время.

11 сентября 2774 года

Однажды я проснулся с тревогой. Я не помнил, снилось ли мне что-то, но было удобно списать это внезапное чувство на плохие сновидения. Этим пасмурным утром я смотрел на уже ставший привычным пейзаж планеты Зиу другими глазами – будто бы со стороны. Тот же дом близ высокого обрыва, тот же могучий океан, поющий свою вечную песню, пронизывающий соленый ветер, от которого слезятся глаза. Так странно проснуться и понять, что вновь что-то изменилось, почувствовать этот мир иначе. Неужели такое возможно? В глубине души я догадывался, что изменилось. Теперь мне оставалось лишь ждать.

Глава 2. Сомнения

Из дневника Сольвейг

11 сентября 2774 года

Все эти месяцы и днем и ночью в моем сознании вновь и вновь звучал тот выстрел. Возникал один и тот же образ – Вигман Адальберт, лежащий на полу, и захлопывающаяся дверь. Это было страшнее, чем все, что я пережила раньше, страшнее, чем встреча с моим врагом. В тот момент, когда это произошло, всего за секунду до встречи с Игг Манне, мои чувства к нему оборвались. То, что тлело во мне все эти годы, с того самого дня, когда я получила письмо, просто исчезло. Стремление всей моей жизни потеряло всякий смысл. А может быть, оно и не имело смысла? В тот момент все изменилось. В тот момент изменилась я.

Дом на планете Зиу стал для меня тихой гаванью, единственным уголком на свете, где я еще могла продолжать существовать и могла найти силы жить дальше. Даже сегодня, в такой непривычно холодный осенний день, мне было здесь очень тепло. Я много думала о том, чтобы остаться здесь навсегда. Перестать вечно стремиться куда-то. Просто остановиться. Я знаю, Аск тоже думал об этом. Но мы оба понимали, что однажды «ЕО» придет и сюда. И тогда мы уже не сможем ничего сделать. Меня терзали сомнения. А нужно ли что-то делать? Может быть, все будет не так уж и плохо? Может быть, «Единое Око» не несет зла? Может быть, мы просто не понимаем… В такие минуты мне становилось стыдно. Стыдно за то, что я позволяла себе даже думать о таком, за свою слабость. С каждым днем во мне крепло осознание того, что нужно лететь обратно, что нужно вновь покинуть свой дом, чтобы спасти его. Сегодня я решила, что скажу об этом Аску.

Я нашла его у обрыва. Сопротивляясь потокам пронизывающего северного ветра, он дрожал от холода. Небо не дарило нашему миру ни лучика надежды. Но когда Аск обернулся ко мне, я вновь увидела то молочно-голубое сияние, что заменяет мне тепло тысячи солнц. Мне не пришлось ничего говорить. Он знал все. Он лишь смиренно ждал.

– Когда мы отправляемся? – спросил он, когда мы вернулись домой.

Я заварила чай. Запах мяты витал над нашим столом. Обхватив оледеневшими ладонями горячую чашку, он смотрел куда-то вдаль. Просторная комната с высокими окнами была озарена бликами от горящего камина. Огонь тихонько шептал, наполняя все вокруг своим теплом. Все это стало таким привычным… Но пришло время снова идти вперед.

– Капитан Асбьерн пришлет за нами корабль сегодня ночью, – ответила я.