Муслим Магомаев и Тамара Синявская. Преданный Орфей

– Я стал пугать им из-под парты своих одноклассников, а пистолет был заряжен. Хорошо еще, что у меня хватило ума не спускать предохранитель и не нажимать на курок. Потом я, вдоволь насладившись произведенным впечатлением, решил спрятать пистолет в портфель, но он выскользнул из рук и с грохотом упал на пол.

Тут-то все и обнаружилось.

История получилась громкая. Дядю вызвали куда следует, где ему пришлось объяснять, почему все это случилось. А чем он был виноват? Ведь пистолет хранился у его матери под замком, никто его не видел, так как оружием дядя не пользовался. Кто же мог знать, что мальчишка найдет ключи, откроет шкаф, обнаружит пистолет да еще в школу притащит…

Сорванец да и только! И ведь это была не последняя проделка подрастающего Магомаева-младшего. В своих литературных трудах он вспоминал и случай… воровства; впрочем, этот проступок был нужен во благо. И только так!

Все произошло оттого, что юному дарованию наняли педагога, обучавшего игре на рояле. Сам Муслим об этом предмете трогательно признается:

– Рояль был большой, я маленький, но мы с ним ладили: лет с трех-четырех я уже подбирал мелодии.

Дуэт за роялем

Что же касается инцидента с украденным предметом, то им оказалась… бутылка водки.

– Мне взяли педагога. Помню, ее звали Валентина Купцова и от нее постоянно несло водкой. В ее сумке всегда лежала бутылка. «Муслимчик, – начинала говорить она почти стихами, – принеси мне клавирчик Баха». Я шел за Бахом, а она в это время прикладывалась. Могу сказать, что я ее не любил. Во-первых, потому, что от нее несло водкой (мне тогда это не нравилось); во-вторых, она все время торопилась домой. А я все ждал, что она мне все-таки толком покажет, как и куда пальцы ставить.

Однажды, когда тетенька Купцова отлучилась по надобности, я стащил бутылку из ее сумки и спрятал. Она вернулась и, как всегда, послала меня за очередным клавирчиком. Я принес ноты и… увидел у Купцовой другое лицо – его как будто вывернули наизнанку, «перелицевали». Сделав вид, что ничего такого не заметил, я сел за рояль и, стараясь не сутулиться, стал играть. Сначала из-за спины я услышал как бы шипенье, а потом на мои пальцы налетел карандаш и стал колотить по ним что есть силы: «Не воруй, не воруй, Муслимчик!..» Было больно и обидно. Я понял, что номер не удался, и отдал водку.

Возможно, именно потому, что клавирчики Баха ассоциировались у парнишки со спешкой и отвратительным запахом спиртного, этот немецкий композитор вызывал у Магомаева неприязнь.

– …я сразу невзлюбил… особенно Баха – эти его постоянные секундные интервалы, механику мелизмов, молоточковые каскады… Чуть ли не всем детям, начавшим музицировать, Бах дается тяжко. Это потом мы понимаем, что Бах есть Бах. Бах – Бог! Что именно так, как немецкий гений, и надо писать музыку в компании со Всевышним… Бах стал пыткой для меня. Я прятал ноты, делал вид, что потерял. От Баха мне еще больше хотелось во двор – участвовать в мальчишеских баталиях. Гулять!..

После гибели отца малыш-Муслимчик остался жить под опекой бабушки. Конечно, мальчику было непонятно, отчего мать оставила его на попечение родственников, и он длинными вечерами размышлял над этим сложным вопросом. Для него долгие годы оставалось загадкой, отчего мать охотно исполнила просьбу бабушки оставить мальчика, указав как аргументы, что ребенку противопоказана кочевая жизнь (мать Муслима была артисткой), и что ему нужно будет учиться в музыкальной школе.

Бабушка Байдигюль оказала сильное влияние на воспитание и развитие Муслима-младшего, в котором она видела реальное продолжение своего супруга, Муслима-старшего, полного тезки любимого внука. Она же – как мудрая женщина – сделал все, что было в ее силах, чтобы оградить его

от неразумной женитьбы. Впрочем, поговорим об этом позже. Пока же стоит добавить такой интересный нюанс: татарка Байдигюль дала своему внуку татарское прозвище – за его непослушание и острый язык.

– Самое во мне неприятное – это мои невольные шутки. Только потом я понимаю, что обидел человека. Догадываюсь, за что меня бабушка называла по-татарски «план малы» – змеиный мальчик. Не знаю, как насчет всего мальчика, а вот язык у меня и правда такой. Не раз Тамара (вторая супруга певца – Тамара Синявская. – Авт.) говорила мне, что я могу невзначай обронить едкое слово. Подчас на меня обижаются за мою непосредственность. Но первым я никого не подковыриваю. Просто говорю прямо, когда можно сказать иначе или промолчать. Если не согласен с кем-то, могу сразу же начать возражать. Но это не конфликт – это спор.

Муслим с друзьями Борей и Жорой

Глава 3. Отец: жуир, романтик, художник, фронтовик

У Байдигюль и ее супруга Муслима было два сына: Джамал и Магомет, младший из которых – Магомет – стал отцом знаменитого исполнителя, героя нашей книги. Увы, жизнь его была короткой, и он не успел в полной мере познать радость отцовства – его молодые года оборвала война…

Однако и этот член семьи был музыкально одаренным: при том, что Магомет никогда специально не учился музыке, он хорошо играл на рояле и красиво пел.

– Голос у отца был небольшой, но приятный, как говорили, задушевный. (Но мой голос не от него, а от матери.) Талантливый театральный художник, он оформлял спектакли в Баку, в Майкопе, где и встретил мою мать. Странно, но его работ у нас не осталось – ни живописи, ни рисунков, даже никаких набросков. Потом я узнал, что после завершения театральной постановки или выхода мультфильма (он освоил и новую еще тогда специальность мультипликатора) отец уничтожал все наброски – наверное, считал, что раз все состоялось, то и не надо никаких эскизов, никаких архивов…

И хотя, как признался его талантливый сын, голос свой он получил не от отца, все же от него он наследовал другое умение: Муслим Магомаев прекрасно рисовал, в семье и у друзей сохранились его живописные картины и карандашные наброски, свидетельствующие о природном даровании.

Об отце героя известно немногое, да и то в основном, со слов самого Муслима, описавшего больше свои впечатления, чем знания об одном из родителей (ведь он остался без отца грехлетним малышом).

– От меня, чтобы не травмировать, долго скрывали, что отца уже нет в живых, говорили, что он находится в длительной командировке. Только лет в десять-одиннадцать, когда я уже стал многое понимать, мне сказали правду.

Наследие отца, как его характер и поведение, Муслим изучал по фотографиям да по рассказам родственников и знакомых. В книге «Живут во мне воспоминания» он пишет:

«Был отец человеком непростым, противоречивым. Даже на фотографиях он разный – от красавца до средней привлекательности человека. Настолько

он был изменчивым. Хотя друзья помнили его красивым. Был он очень легким на подъем (в этом я на него совсем не похож: для меня каждый раз собраться на гастроли – проблема). Умница, жизнелюб, он любил и потанцевать, любил и подраться из-за женщины. Если где-то замечался шум, куча-мала, то там обязательно ищи Магомета… Увлекающийся, упрямый, драчливый, но в душе поэт. То легкомысленный, то яростно-непоколебимый и суровый в своих принципах… Не отсюда ли его преждевременная гибель?..

От деда отец унаследовал мужественность, которая уживалась с жуирством[5 - Жуир (от фр. jouir – наслаждаться) (устар.) – весело и беззаботно живущий человек, ищущий в жизни только удовольствий. – Примеч. ред.]. Ценил порыв. Отвечал за слово. Был честолюбив. Так и остался романтиком. Именно такой человек должен был бросить все и буквально ринуться на фронт.

Нашей семье благоволил тогдашний глава республики Мирджафар Багиров. И отец вполне мог бы рассчитывать на бронь.

– Куда он лезет? – говорил товарищ Багиров. – Пропадет! Он же у вас одержимый… Первая пуля будет его.

Отец не стал никого слушать. Сказал себе: надо! И ушел на фронт… Безоглядный, болезненный патриотизм!

О его гибели, а также о том, как я искал и нашел могилу отца, расскажу позже. Но прежде одно его письмо с фронта. Мне должны были прочитать его в день моего совершеннолетия. «Сегодня день рождения моего сына. Что же ему пожелать? Конечно, многих, многих лет счастливой, радостной жизни, но пусть его жизнь будет заполнена полезным трудом для человечества, как была заполнена жизнь того, чье имя он носит. Пусть он научится пламенно любить все хорошее, но пусть и умеет всей душой ненавидеть тех, кто станет на дороге нашего счастья. Пусть он с ранних лет познает историю этой кровопролитной войны, которую затеяли варвары-немцы. Пусть он высоко чтит память тех, кто доблестно дрался за независимость вот таких крохотных, как он, детей, за счастье всего народа и отдал свою жизнь, без сожаления – за них. Пусть одно слово «фашизм» вызывает в нем ненависть, презрение. Ну, и пусть знает, что его отец любит его и будет любить до последнего вздоха, и если ему придется умирать, то умрет он сего именем на устах. Вот и все, что я хотел ему пожелать.

С приветом, ваш Магомет».

Джамал-эддин и Магомет Магомаевы

Если своим друзьям Магомет Магомаев запомнился внешней броскостью, то мне отец видится другим (хотя я его не помню – он погиб, когда мне было всего три года). Я вижу своего отца не картинным красавцем, а привлекательным внутренней красотой. Есть у людей такое обаяние – не напоказ, а в душе…»

Мальчик, не знавший деда и потерявший отца, не был брошен на произвол судьбы, не находился под опекой одних только женщин семьи Магомаевых. К счастью, этих близких мужчин в жизни подрастающего Муслима заменил родной брат погибшего на фронте, дядя Джамал-эддин Магомаев. Человек уравновешенный, инженер, склонный к точным наукам, он спокойно и упрямо делал карьеру – шел вверх по партийной лестнице. Для него важны были честность и справедливость, также не пустым звуком оставалось понятие мужская честь. Последнее достоинство, помноженное на родовую, кровную составляющую, делало личность дяди повосточному колоритной: он никогда не мыл посуду, не выбивал ковры, не подносил тяжелые сумки и чужие чемоданы. Но он так же, как большинство людей Востока, искренне любил гостей и застолья.

Джамал-эддин Муслимович обожал ритуал гостеприимства, умел наслаждаться самим процессом подготовки угощений. И эту черту он перенял от своего отца, деда Муслима Магомаева – тот, по рассказам близких, свято соблюдал восточный обычай гостеприимства. Впрочем, мы помним (по рассказам артиста Магомаева), как весельчак и балагур Муслим-старший весело проводил время с гостями в любимом ресторанчике.

– Интересно, что два брата были совершенно не похожи характером друг на друга: по натуре дядя был спокойнее своих отца и брата.

Вместе с тем, будучи разными по натуре, братья на генетическом уровне переняли творческую жилку: оба хорошо рисовали, а еще переняли от отца тягу к волшебному миру музыку.

– Унаследовал он (дядя Джамал. – Авт.) от отца и музыкальность – играл на рояле, не получив при этом специального музыкального образования. Правда, очень любил нажимать на педаль, чтобы было громко, хотя меня учил другому: «Играй тихо и с чувством».

Кроме этого замечательного кровного воспитателя, в жизни маленького Муслима присутствовала и няня – пожилая набожная старушка Груня. Во времена, когда походы в церковь не приветствовали, она спокойной водила ребенка в храм, прививая ему благоговение пред Всевышним.

– Говорят, люди впечатлительные помнят себя рано. Не знаю, сентиментален ли я настолько, чтобы об этом говорить, но помню себя рано… Вот одно из первых ощущений: улица, мягкая теплота руки няни – тети Груни. С няней хорошо, уютно. Мы вышли гулять. Воспользовавшись тем, что ее отпустили из дома, старушка ведет меня в церковь. До сих пор помню запах ладана, мерцание свечей, пышность православного храма. Потом я увижу ритуалы всевозможных конфессий. Но русская церковь оставит навсегда ощущение сказочного терема, где (по тому моему наивному представлению) Боженька не строгий, а добрый.

Отец Муслима – Магомет Магомаев перед началом войны

И, как настоящая классическая няня, бабушка Груня рассказывала подопечному сказки, в которых добрые молодцы, сражающиеся за сердце красных девиц, побеждают злые силы. Научившись читать, Муслим обнаружил, что не ему одному так повезло: в жизни полюбившегося поэта Александра Сергеевича Пушкина, писавшего удивительные стихотворные сказки, была такая же душевная няня по имени Арина Родионовна. Благодаря этому совпадению, волшебным историям, рассказанным на ночь и прочитанным позже, у Муслима образовалась стойкая любовь к сказкам, ассоциирующимся со счастливым детством. В подростковом возрасте и юности пришло увлечение фантастикой, как продолжением жанра сказок. Даже став взрослым, он собирал коллекцию детских фильмов и мультфильмов студии Disney. Возможно, на подсознательном уровне было ощущение, что его отец, успевший влиться в ряды мультипликаторов, мог бы рисовать забавные истории не хуже диснеевских…

Только вот старший сержант Магомет Магомаев не успел дорисовать своих добрых героев, он погиб, сражаясь со Злом на фронтах Великой Отечественной войны. В письмах с фронта этот мужественный человек писал:

«…В своем очередном письме ничего особенного, нового сообщить не могу. О событиях, происходящих на фронтах, ты сам знаешь, ну а мы – непосредственные участники избиения самых отъявленных мерзавцев, каких по ошибке могла создать природа… Все та же окопная жизнь, все та же боевая обстановка. Но с каждым днем все больше чувствуется конец, о котором мечтает весь наш народ.

…Ну, и я кое о чем мечтаю. Ведь мечтать не запрещается никому из нас. Никто из нас не старается думать о худшем исходе. Да не вояка тот, кто думает о смерти. Пусть умирает гот, кто оказался в этой войне подлецом, слюнтяем. Не жалея жизни и сил, стараясь не очернить фамилию отца, стремясь быть достойным своего народа, своей семьи, я отдавал и отдаю все, что есть во мне. Тебя я только прошу об одном: сделайте все, что возможно, лишь бы мой сын хоть немного был счастливым, а там, быть может, судьбой прописано действительно с вами вместе торжествовать победу…»

Так случилось, что став популярным, Муслим Магомаев смог отыскать могилу отца, погибшего в 1945 году. К тому времени он уже не раз бывал в польском Сопоте, где проходили песенные фестивали, и во время своих поездок пытался обнаружить захоронение, в котором вечным сном упокоился его геройский отец.

– Мне нужно было возвращаться на родину Друзья из Общества пообещали, что начнут поиск в архивах, посмотрят списки солдат, похороненных в Польше, тем более что фамилия наша не очень распространенная. Обещали свою помощь и работники нашего посольства. А потом пришло письмо, в котором друзья из Общества польско-советской дружбы сообщили, что нашли братскую могилу, где похоронен мой отец. Она оказалась немного севернее Костшина, в городе Хойна Щецинского воеводства. Выяснилось, что после войны, когда наши основные войска покидали Германию, останки солдат из одиночных захоронений, разбросанных в разных местах, предали земле в общей братской могиле уже на польской территории.

И вот через двадцать семь лет после гибели отца я смог навестить его. В разгаре была весна 1972 года. Мне скоро тридцать лет, я стал старше отца, погибшего в двадцать девять. Как сейчас помню ту субботу 22 апреля. Западное Поморье, кладбище в предместье городка Хойна, братская могила…