Магнолии были свежи

Все засуетились, переглянулись и начали ворошить тетради. Мало кто вспоминал об эссе летом, и Мадаленна вполне их понимала. Она вспомнила лицо мамы, ее слова, и ей захотелось выбросить эти листки туда, где их никто не сможет прочесть. Она врала, была не лучше Эффи, и ложь ее была настолько искусной, что она сама поразилась своим словам.

– Тогда я жду до этого четверга, приносите их в деканат, я как раз успею их проверить к следующему занятию.

– Но у тебя же готово эссе, Мадаленна, – шепнула Дафни. – Целых два!

– Я не хочу их сдавать, мне ни одно не нравится.

– Пустяки, – возмутилась ее приятельница. – У тебя все эссе хорошие, а так ты не будешь должником. Мистер Гилберт!

– Нет, Дафни, нет!

«Вот так и теряют подруг.» – уныло подумала Мадаленна, но говорить что-то было уже поздно; Дафни встала на месте и во всеуслышание заявила, что у ее приятельницы есть отличная работа.

– Действительно? – удивился мистер Гилберт. – Тогда почему мисс Стоунбрук мне ее не сдала?

– Она считает их недостаточно хорошими.

Гнев в Мадаленне накипал все сильнее и сильнее. Хуже подобного привлечения внимания она терпеть не могла только то, что следовало за этим. Если она отдаст эссе, то будет выглядеть полной дурой, если не отдаст – ломающейся особой, и она не знала, что из этого хуже. Однако добродушная Дафни желала ей только добра, и действительно хотела, чтобы ее приятельница оставалась на хорошем счету, и Мадаленна это знала, но понимала и то, что сможет это осознать только спустя время, когда гнев выкипит из нее.

– Полагаю, опасения мисс Стоунбрук во многом беспочвенны. – отозвался мистер Гилберт. – Мистер Флинн мне говорил, что вы пишете хорошие эссе.

– Благодарю. Однако это эссе было написано достаточно быстро, и я не уверена в его правильности и… орфографических ошибках.

– Позвольте мне самому оценить, – мистер Гилберт поднялся к их парте, и Мадаленна нахмурилась так, что лоб покрылся морщинами. – Уверен, я смогу вынести правильный вердикт.

Мистер Гилберт стоял около нее и ждал, пока она отдаст это несчастное эссе. А ей больше всего хотелось выкинуть оба из сумки и крикнуть, что она ничего не написала, что в первый раз она не успела и чуть не настрочила такую галиматью, что на это смотреть было стыдно тому, кто знал ее мысли. Но мистер Гилберт стоял тут, и наверняка улыбался, видя ее нерешительность, и спрятанный эгоизм снова взыграл в ней. Мадаленна холодно посмотрела на парты, стол и доску; теперь это был университет, и ей нужны были только хорошие оценки. Она подала листки с парты, и увидела, как сошлись его брови на переносице, едва он увидел заголовок. Он было что-то хотел сказать, но на часах сошлись на цифре «десять», и Мадаленна быстро встала с места.

– Занятие окончено, жду вас всех через неделю.

Фишки были брошены, и она почти не жалела.

Глава 10

Человек в черном костюме неторопливо шел по Карбороу-стрит. День клонился к вечеру, и редкие огни зажигались неторопливо. Его жена не хотела покупать дом здесь, ее тянуло в Белгравию или на худой конец в Мейфэр, однако он был непреклонен – только Блумзбери, только милый дом с красной черепичной крышей. Это милое строение с палисадником он заприметил еще в сорок седьмом, когда после долгой войны они решили подыскать что-то для их семьи. Джейн никак не могла подружиться с ребятами из Белфаста, и Линда уговорила его на то, чтобы переехать в Лондон, чтобы девочка переменила обстановку. То ли и правда перемена места помогла, то ли Джейн стала более разумной, однако у нее вдруг стали появляться первые друзья. Жена немного повздыхала, однако на следующей же неделе перевезла в новый дом гарнитуры из красного дерева и рояль с черной лакированной крышкой, которая блестела так, что он привык в отражении поправлять галстук.

С другого конца города пахло дымом, за городом жгли желтую траву, и от этого над крышами повисли тонкие прожилки смога. Бой старого Биг Бена часов долетел и до сюда, и из поворота вынырнули люди; было уже шесть часов, и все стали выпрыгивать из своих рабочих мест, как селедки из консервов. Он вполне понимал прохожих, ему самому не терпелось покинуть душные кабинеты и каменные проходы, от которых веяло холодом и очутиться поскорее дома, но как можно было не смотреть себе под ноги и не замечать той красоты, которая была буквально перед глазами – это оставалось для него непонятным. Желтые листья уже начали опадать на красноватый асфальт, отчего ему, с его плохим зрением, земля казалась причудливым паркетом. Среди дыма, поднимавшегося с западных районов города, пробивалось чудное розоватое небо; законы лета еще были в силе, и можно было надеяться, что завтрашний день будет теплым. Он любил сентябрь, любил осень; в эти месяцы на него накатывала какая-то радость, все для него начиналось заново с сентябрем, ему казалось, что жизнь дает ему еще один шанс на что-то, чего он не успел сделать. Хотя, казалось бы, чего он не успел проделать за сорок шесть лет, а совсем скоро будет и сорок семь. Холодный ветер напомнил о том, что по улицам гулял сентябрь, а не душный и теплый август, и он посильнее запахнул на себе пальто; меланхолично поразмышлять о своем возрасте можно будет и дома, около камина с бокалом виски или портвейна. Дом оказался ровно за углом кирпичной стены, на соседнем крыльце кто-то стоял в знакомом цветном пальто, и он посильнее надвинул шляпу на глаза, чтобы его никто не смог узнать. Сегодня он мог выдержать только общество Линды или Джейн. Серая дверь распахнулась перед его носом, словно Бассет стоял за окном и выжидал – придет ли к ним кто-нибудь или нет. Эйдин так и не смог понять, какими полномочиями обладал дворецкий, и что он вообще был обязан делать, но Линда говорила, что Бассет был незаменим в хозяйстве, а Джейн утверждала, что не сможет привести без стыда своих друзей в дом, если на пороге их не встретит учтивая фигура в черном сюртуке. Он сам против дворецкого ничего не имел против, они с Бассетом часто беседовали о погоде, обсуждали итоги матча по регби, да и вообще с Бассетом было удобно перекинуться парой слов, когда Линда забирала Джейн на побережье, а он оставался в этом гулком доме сторожить светское общество и начало сезона.

– Мы ждали вас сегодня гораздо раньше, сэр. – Бассет помог ему снять пальто и встряхнул его, чтобы сигаретный дым не так бил в нос. – Что-то случилось, сэр?

– Преподавательский совет случился. – Эйдин поежился, холодный ветер никак не хотел выходить из его пиджака и остался там мокрыми каплями. – Напомните в следующий раз выдумать какую-нибудь причину, чтобы не оставаться на обсуждение увлекательнейших тем.

– Всенепременно, сэр. Было что-то интересное на собрании, сэр?

– Они всерьез решили обсудить вырубку деревьев в саду колледжа. Подобная человеческая глупость действительно может быть интересной.

– Это… Не совсем здравое решение, сэр?

– И еще мягко сказано. Эти дубы росли там бог знает сколько лет, и теперь из-за кучки каких-то пижонов, они хотят там высадить японский садик. Ни тенька, ни прохлады летом, а зимой этот садик превратится в обычный мусор, потому что его, конечно, все переломают.

– Я полагаю, вы правы, сэр. – сдержанно оправился дворецкий и взял почту. – Вы бы хотели проверить вечерний «Таймс», сэр?

– Позже. – отмахнулся Эйдин и заглянул в столовую.

Он искал Линду. После такого дня, единственное, что могло его утешить – это улыбка его любимой Линды, и каждый раз, когда он глядел на ее сверкающие черные волосы или белую шею, он удивлялся, что из всех претендентов на руку и сердце она выбрала именно его. Господи, сколько лет они уже были женаты? Гилберт вытащил из кармана пиджака старую трубку и задумчиво выбил старый табак. Двадцать один год; и он помнил каждый из них. Многие его товарищи шутили, что так долго в их кругах вместе не живут, либо не помнят того, что было в прошлом месяце, но Эйдин помнил все, что было связано с Линдой. Их прошлое представлялось ему большой картиной, и ни один угол не зиял пустотой. Они были счастливы, в счастье родилась малышка Джейн, и он не мог представить свою жизнь без нее. Но сегодня Линды не было. Не было в столовой, не было в гостиной, не было в небольшой чайной комнате, не было даже записки, почему она ушла. Такое повторялось из раза в раз, особенно когда начинался сезон, но сейчас ему особенно стало одиноко.

– Бассет, – в двери показалась фигура дворецкого. – Где миссис Гилберт?

– Мадам просила передать, что она задержится на собрании в клубе миссис Винтер.

– Вот как? И до скольки?

– Мадам просила передать, чтобы вы ее не ждали и ложились спать, так как после собрания ожидается небольшой бал.

– Понятно. – Эйдин пересел на неудобный стул и постарался сдержать зевоту, он страшно хотел спать. – А что же Джейн? Где она?

– Мисс Гилберт, насколько я осведомлен, сэр, задержалась в загородном доме семьи Уиллис.

– Уиллис? – нахмурился Эйдин. – Тот хлыщ, который ухаживал за ней прошлую зиму тоже вроде бы был из Уиллисов, нет?

– Это их сын, сэр.

– Боги, – пробормотал мистер Гилберт и снова накинул на себя пальто. – Выкатите из гаража машину, Бассет, я поеду к Уиллисам.

Он прекрасно помнил того смазливого идиота, который все время подхихикивал около бадьи с пуншем все рождественские вечера в их доме. Линда сказала, что они обязаны проводить их для того, чтобы его карьера не закончилась слишком быстро, но толпа незнакомцев так сильно его раздражала, что он был готов закрыться в своем кабинете с сочинениями Дидро. Но у него была дочь, дочери в скором времени нужно было выходить замуж, и этот факт заставлял его вылезать из своего любимого домашнего костюма и надевать ужасную бабочку, разговаривать с очередным подражателем Джойса и краем глаза следить, чтобы Джейн не ускользнула с кем-нибудь на балкон. Она вышла в свет достаточно рано, в пятнадцать она уже дебютировала на своем первом балу, который почти не сорвался. Эйдин был против такого раннего знакомства со светом, ему не хотелось, чтобы его дочка так рано окуналась в мир пошлости, загримированной под учтивость, не хотелось, чтобы она натягивала на свое красивое лицо ужасную маску излишнего кокетства и фиглярства, но Линда так умоляла, и Джейн так упрашивала, что ему пришлось согласиться, и с тех пор Джейн выходила каждый год в свет под чутким присмотром матери или отца. Но этот Билл Уилсон; с ним Эйдин смириться не мог. Постоянно улыбающийся, вертлявый, он не мог и слова связать, а беседа дольше десяти минут казалась для него пыткой. О карьере он не думал, и всю жизнь мечтал путешествовать «по неопознанным островам, сэр, ведь это просто… просто кайф, сэр». На том их содержательный разговор и завершился. Джейн не то чтобы была от него в восторге, но против его общества не имела ничего против, и одно это отца уже пугало. А еще и этот отъезд, да еще и с ночевкой… Нет, он не мог этого допустить. Гилберт оправил на себе пальто и принялся вспоминать, давал ли он машину Линде.

– Сэр, – Бассет едва остановил хозяина у двери. – Мисс оставила вам письмо.

Небольшой клочок бумаги ловко был выужен из бесконечных карманов сюртука Бассета и вручен Эйдину. Мелкий почерк Джейн почти сливался со строчками его бумаги, которую он держал у себя в кабинете.

«Папчик, я знаю, что тебе не нравится Билл, но уезжаю сегодня к Уилсонам. У них будет отличная музыка и что-то вроде передвижного фонтана, круто, правда? Не беспокойся, кроме меня там будет кое-кто из девочек, может и его (слово «предки» было зачеркнуто, но Эйдин смог рассмотреть его сквозь смазанные чернила) родители тоже будут. Мама все знает, и потом это все равно лучше, если я бы поехала поездом или дергала бедного Бассета, правда? Целую тебя тысячу раз, твоя Джейни.»

Бассет ожидал, что его хозяин спокойно сядет в кресло и попросит его смешать что-нибудь успокоительное после долгого дня, но мистер Гилберт, как и был в пальто, так и рванул к телефону и попросил его соединить с домом леди Винтер. Эйдин так нетерпеливо постукивал рукой по лакированному корпусу и постоянно дергал правой ногой, что дворецкий отправился за успокоительным без предупреждения. Хозяин пил редко, только в особенных случаях радости или тревоги, и на этот раз ему точно понадобилась бы хорошая порция портера или хереса.

Эйдин лихорадочно ждал, когда телефонистка соединяла его с особняком на Кейбери-стрит. Он был недоволен, он был почти в бешенстве и жалел, что отказался от затеи провести телефонную линию еще и во двор – там на свежем воздухе он смог бы перестать так сильно нервничать, но сейчас даже привычный запах духов Пату действовал ему на нервы. Это была ужасная безответственность – позволить Джейн уехать на целую ночь к непонятным людям, которых они даже почти не знали. Линда была благоразумной женщиной, но временами на нее нападала великосветская легкомысленность и она откалывала такие номера, что он хватался за голову. Долгие гудки так монотонно звучали, что он уже начал потряхивать телефонный аппарат. Наконец на другом конце провода послышалось какое-то шипение, и сквозь помехи раздался голос миссис Винтер.

– Эйдин! Как я давно тебя не слышала, что случилось?

– Миссис Винтер, могу я услышать свою жену?

– О, ты позвонил так не вовремя, – миссис Винтер наверняка потянулась за очередным стаканом бренди, и на мгновение в трубке повисла тишина. – Это что так важно?

– Да, очень.

– Ну хорошо, сейчас я ее позову. Линда!

Эйдин отскочил от трубки – у миссис Винтер всегда был слишком громкий голос. Потом снова раздались какие-то помехи, и Эйдин понял, что это были звуки не то саксофона, не то скрипки – кому-то явно было очень весело. В конце концов, на том конце раздался скрип, и он узнал знакомый голос – Линда всегда курила в его отсутствие, но старательно пыталась скрывать это; получалось плохо. Эйдин любил ее голос, немного низкий, волнующий, таким он был всегда, даже когда Линда не была миссис Гилберт, а носила скромную фамилию Кларк и всегда зачесывала волосы на уши. Помнится, старый мистер Кларк опасался, как бы его дочь из роскошного дома не перешла в нищий двор, и Эйдину пришлось за два месяца сколотить состояние для того, чтобы купить небольшой участок около Стоуни-вилладж. А через год началась война.

– Эйдин! – рассмеялась в трубке Линда. – Эйдин, ты там заснул? Или решил вспомнить молодость и романтично помолчать в трубку?