Амузия

Она и помогла мне оттолкнуть Максима. На долю секунды, но её хватило, чтобы сорвать из-за его уха гарнитуру. Он тут же замер, отпустил меня и отступил на шаг. Я даже не успела опомниться, как он убежал.

Вокруг собралась толпа, люди вызывали полицию. Я обнаружила себя на мокром и грязном тротуаре, дрожала и пыталась вдохнуть. Горло знакомо саднило. По щекам бежали слёзы.

Цветной туман рассеялся. Тогда я не поняла, что произошло, но решила свою наклейку тоже снять. Цвет был противоестественным, я такого не видела раньше. Сложно описать, я будто не только лицезрела его, но и чувствовала.

Это был первый раз. Было не по себе. Потом стало проще и яснее. Со временем, безусловно! У нас с Максимом ушло несколько недель, чтобы во всём разобраться.

Я плохо помню, как добралась домой. Я была недалеко, но ноги подкашивались. Когда я подошла к квартире, он стоял на лестнице. Сначала я испугалась, внутри всё сжалось и кричало, что надо бежать. Потом Максим вышел на свет, его щёки блестели от слёз. Мне снова стало его жаль. Я пригласила его домой, протянула наши гарнитуры. Говорить было сложно, болело горло.

– Это из-за них? – спросил он.

Я кивнула, хотя, прямо скажем, вопрос не поражал своей гениальностью.

– Прости, – Максим подошёл и заключил меня в объятия.

Тогда я окончательно осознала, что у него ко мне глубокие чувства. Сложно поверить, мы были едва знакомы. Я погладила его по спине, постояла с ним несколько минут, потом осторожно отступила. Поставила чайник, достала мазь, намазала шею. Немного полегчало.

– Надо написать куратору, – прошептала я. – Вдруг кто-то ещё…

– Я уже, – Максим разулся и прошёл в комнату, будто был дома. – Ноуван элс. Пока что.

– Нужно их сдать, – предложила я, доставая заварник.

– Со мной давно таких траблов не было, – он сел на мою разобранную постель. – Это крипово, я знаю.

– Ты мог убить меня, – я болезненно сглотнула и спросила: – С тобой такое случалось?

– Так сильно невер, – на его глаза снова навернулись слёзы. – Сорри.

– Что ты слышал? – по-прежнему шептала я.

– Что-то другое, не те саунды, что южал. Эназер звук, такого ещё не было. Он просто взорвал мой брэйн.

– Я видела цвет, – призналась я. – Страшный, не из этого мира.

– Это всё стикер? Что он с нами сделал?

Я насыпала заварки в чайник и пожала плечами:

– Сломал.

– Я не буду чай, – Максим поднялся, открыл буфет с напитками и стал там рыться. – Джонни Вокер, – он кивнул. – Фор ю?

– Нет, – я протянула ему чистый стакан.

Он одним глотком выпил порцию, я залила заварку кипятком и стала ждать.

– Тома, – начал он, меня передёрнуло, не переношу это обращение. – Айм нот лайк зет, я почти вылечился… Я умею держать себя в руках, – Максим налил ещё стакан и заглянул мне в глаза. – Я не хотел тебя пугать.

Я кивнула. Мне хотелось остаться одной, но выпроваживать его было как-то неудобно. Мне снова было его жаль. Он выпил ещё, отставил бутылку со стаканом, подошёл ко мне и крепко обнял. Максим чуть ниже меня, как большинство людей, но держится так, как будто я крошечная и юная. Неприятно.

– Ай вонт ю, – шепнул он мне на ухо. Меня обдало горячим дыханием.

Внутри всё сжалось, что если бы он вновь принялся меня душить? Я старалась отогнать эти мысли, ведь я уже тогда была почти уверена, что во всём виновата гарнитура.

– Не сейчас, – я попыталась освободиться, но он только сильнее стиснул объятия.

– Прости меня, – повторил он.

Мне сложно вспоминать тот день. Ведь я избегаю людей и отношений. Максим не поинтересовался, хочу ли я быть с ним. Он просто заключил, будто между нами что-то есть, и его уже было не разубедить. Жаль, что он обычный и такой скучный. Мне бы хотелось вызывать подобную страсть у кого-то яркого.

На следующий день мы пошли к Дмитрию Андреевичу, чтобы возвратить гарнитуры. Куратор сверился с настройками, произвёл испытания на своём оборудовании и сказал, что это был сбой, такого не должно повториться. Я отказалась вновь использовать наклейку, тогда Дмитрий Андреевич принёс нам новые. Максим согласился попробовать ещё раз. Безумие! Он ведь чуть не убил меня, что может толкнуть человека на повторный риск? Куратор попросил нас дать изобретению второй шанс и сказал, что мы можем провести несколько дней в клинике под наблюдением. Максим согласился. Я наотрез отказалась. Но гарнитуру взяла.

Его не было двое суток. Позже он поведал, что вновь слышал эти звуки, но на этот раз они не привели его в бешенство, хотя остались такими же странными. Кроме него их не слышал никто.

Я тоже носила гарнитуру. И этот невыносимый цвет преследовал меня. Я вдруг начинала замечать, как части тел прохожих окрашивались в этот переменчивый оттенок и отделялись от них. Я видела искажённые цветом очертания машин, будто он растягивал их как жвачку, расплющивая содержимое. Это было бы мучительно, если бы не одно но. Я стала воспринимать цвет. Таким, как видите его вы. Сейчас это прошло, я по-прежнему страдаю монохромазией. Но тогда я воспринимала цвета без музыки. Я вдруг поняла, почему они носят свои имена. Например, я впервые увидела, что вещи цвета апельсина окружающие называли оранжевыми.

Это стало наркотиком. Я решила потерпеть побочный эффект. В конце концов, я видела этот уродливый цвет не постоянно. Он только пробивался, как росток из земли. Как дети учатся ходить и говорить, так и я училась новому восприятию, сама того не осознавая.

Думаю, у меня закрались сомнения, только когда мы встретились с Максимом в следующий раз. Он принёс охапку белых лилий. Это было мило, но глупо, учитывая, что я начала распознавать оттенки. Мы были в парке, что у Дмитровского Собора. Сидели у неработающего фонтана. Мне было скучно, кажется, я продолжала с ним видеться из жалости. Максим чем-то похож на заблудившегося щенка. Тянет помочь ему.

Он рассказывал мне о своих занятиях, я тогда очень удивилась, что он играет в театре, ведь была уверена, что он какой-нибудь бухгалтер или программист. Я разглядывала последние листья на деревьях. Мне совсем недавно стало ясно, что они тоже оттенка апельсина и заката. Вдруг мою идиллию нарушила вибрация того самого страшного цвета. Она начала нарастать, и я уже напряглась, ожидая очередного леденящего душу видения. Как вдруг Максим схватил меня за руку и, повернувшись в сторону дурного цвета, зашептал:

– Вот оно! Ты слышишь? Нойз…

– Нет, – затаив дыхание ответила я. – Но я вижу.

– Цвет?

Я мелко закивала, потому что цветная масса начала обретать форму. Точнее много небольших расплывающихся силуэтов. Они срывались с небес, точно град. Мне стало сложно держать себя в руках. Я боялась, что одна из этих огромных цветных льдин упадёт на меня. Они были размером с небольшую дыню. Их очертания переливались и вибрировали.

Я вскочила не в силах терпеть это зрелище. Цвет был словно наизнанку, как будто оттенок внутренностей реальности, у него нет определения, но его присутствие останавливало сердце.

Я рванула к деревьям и тут увидела, что Максим зажал уши руками и зажмурился. Будто ему было больно слышать. Я забежала под голые ветви и обернулась. Несколько секунд он ещё сидел, сжавшись, на скамейке. Потом заметил, что меня нет рядом, поднялся и с усилием добежал до меня, так и не отрывая ладоней от головы. Я обняла его за плечи, и мы пошли прочь из парка.

Большая стая ворон опустилась на фонтан, точно ждала нашего ухода. Птицы громко закаркали нам вслед.

Глава 4. Макс

После моего, кхм, эпизода мне было нот камфортабл встречаться с Томой. Она, конечно, простила меня. Даже разрешила остаться у неё. Всё рано, понимаешь, это же кринж, пытаться задушить свою гёрлфренд. Со мной такого не бывало бифор. Офкоз, я первым предложил избавиться от этих стикеров. Они броук май брэйн!

Мы пришли к куратору, выложили эврисинг. Он был, мягко говоря, сурпрайзд. Потому что гарнитура была уже аппрувд. Не поверил нам, решил, что просто сэмпл плохой. Что симпли у меня сорвало крышечку. Поэтому заменил нам чипы и предложил полежать в клинике, чтобы ускорить привыкание. Тома наотрез отказалась. Взяла свой стикер и ушла. Даже не попрощалась. Я думал, она к этой штуке больше не прикоснётся. А вот.

Я согласился. Был уверен, что со мной самсинг было ронг. Что нужно это лечить. Заехал за вещами. Я же от Аньки ушёл, пришлось мув аут. Стафф свой к Эдику закинул. У него флэт на Содышке. В тех новых высотках на лэйке. В общем, взял носки, трусы и поехал в хоспитал. Куратор меня встретил, проводил до палаты. Доктор там была, он меня ей представил. Сказал, будет меня вести.

Потом два дня я просто валялся в кровати. Надели на меня эту шапочку с электродами. Кажется, зей колл ит ЭЭГ. Показывали всякие картинки, включали мьюзик, саунды разные. Особенно часто на репите мои звуки-триггеры. Я лежал и думал, сейчас сорвёт. Не сорвало. Перестал почти из-за них агриться. Всё равно раздражали, но уже э литтл. Это совсем другое дело.

А потом началось.