Амузия

Тот звук из ниоткуда. Вери дифферент от тех, что слышишь каждый день. Я сразу его узнал, именно он меня вскрыл бифор. Теперь было лучше. Доктора засуетились, спросили, что я слышу. Тыкали пальцами в дисплеи. Это вообще хард ту иксплейн. Звук из другого мира. Из ниоткуда. Он больше не анноил, наоборот. Захотелось услышать его снова. Тогда он ещё не был похож на то, что сейчас. Просто нойз. Но мозг будто уже учился его понимать. Знаешь, самтаймз ночью просыпаешься и видишь какой-нибудь силуэт в углу. Сначала крипово, а потом приглядываешься, а это стул. Или там тень от вешалки. Ю ноу. Вот тут сэйм щит. Как будто мои мозги начинали распознавать эти сигналы.

Потом всё пропало.

В смысле на их девайсах. Я продолжал слышать отголоски, но датчики больше ничего не показывали. Звук стал для мозга окей, ай саппоуз. Ещё день меня подержали, потом сказали, олрайт, можно домой. Объяснили это просто реакцией на чип. Что-то вроде привыкания. Только я знал, что никакое это не привыкание. Это моя суперпауэр. И я знал, что у Томы она тоже была. Она ведь рассказала про цвет.

Так что я решил, надо гоу ту дэйт. В общем, встретиться. Вряд ли она энитайм воспринимала меня всерьёз как бойфренда. То есть, это я теперь понимаю.

На колле Тома сказала, что фил файн, что не сердится на меня. Согласилась встретиться. Я предложил ей сходить на мою репу. Она согласилась. Я зашёл за ней пораньше, и мы пошли. Репы в бэйсменте музея проходят. Там студия у нашего режиссёра. Тот, который с Гамлетом, помнишь? Вот у нас первые читки были. Сюжет полный крэп. Я там в роли сорса Гамлета. Ну а скин играет Эдик. С флэтом на Содышке. Всё равно было круто, что Тома пошла.

Мы пешком шли. Я предложил перед репой выпить по кофе. Поэтому мы и сели в парке. Тома взяла себе чёрный, ноу шугар. Я начал рассказывать, чем там занимаюсь, что мой обычный джоб – это мувы для геймдева. Для кино тоже иногда. Рассказываю и слышу, как тот саунд появляется. Похоже на гудение, но не то. Это даже звуком сложно назвать. Его как будто всё тело чувствует. Просто уши эспешалли. Вот понимаю, волна идёт, сейчас накроет. Потому что саунд нарастал, становился всё ближе и громче. Я сперва старался не обращать внимания, просто кип толкинг. Пока не стало так громко, что пришлось уши зажать руками. Звук похож был на какой-то множественный ритм. Как занавеска на ветру хлопает, только с эхом и сразу в разных направлениях. Вери лауд. Я зажал уши и вроде даже зажмурился. Потом открываю глаза, а Тома дисэпиред. Не сразу увидел её – она под деревья убежала. Я не понял зачем. Вообще забыл, что она тоже может воспринимать это… этот… В общем, этот звук. Только она видит его, а не слышит.

Потом оказалось, я даже что-то говорил ей в тот момент. Ничего не помню. Только звук.

Стоим мы как идиоты под деревьями, прямо в грязи и стэрим на фонтан. А там спокойненько себе птички летают. Насинг стрэйндж. Звуки пропали. Тома сказала, что цвет тоже. Мы кофе даже не допили, стаканчики так и остались там на лавочке стоять. Всё закончилось также же неожиданно, как началось.

Мы немного отдышались и пошли в студию.

Тома в тот день оделась иначе, чем обычно. Она всегда была тотал блэк: тёртлнек и скинни. Ну и шузы огромные. Тут была в дрессе длинном, почти до пола, с разрезом чуть ли не до пупка. Тоже блэк, офкоз. И на хайхилз. Отчего стала в два раза выше. Я ей теперь вообще в плечо носом тыкался. Ещё на шее у неё нитка жемчужная была. В театр собралась. Пока она коут в студии не сняла, я был ни сном ни духом. Только про каблуки. Эпик фейл. Она отдала мне пальто и косится на меня:

– Ты поражаешь своим румянцем, – и смайл состряпала.

Ничего не покраснел я. Просто это кринж, так одеваться на репу.

– У нас вроде не премьера, – это режиссёр материализовался. – Представишь меня своей даме?

Режиссёра зовут Санываныч, ему, наверное, лет сто. Только строит из себя Тодлера. Ну, это наш дженерэйшн так называют, ю ноу. Тома зуммер, Санываныч вообще миллениал или хуже того.

Я представил их. Вижу, Тома всё ещё на смайле, кивает ему. Он её за руку схватил и давай респекты отвешивать. Она молчит и краснеет. Я пошёл к остальным.

– Выучил? – это Эдик, он растянулся на трёх стульях. Берет напялил.

– У меня с собой, – сунул ему под нос очки с аппом.

– Суфлёрщик, – фыркнул он.

Я пожал плечами. Какой смысл учить все лайны, если можно включить очки на репу? Через десять подходов текст сам собой от зубов отлетать будет. Зачем разводить лишний саффер на пустом месте?

– Максимилиан, как поживает ваш Гамлет? – это Санываныч подошёл с распечатанным скриптом. Не видел больше людей, которые бы так силли тратили пэйпер.

– Ты имеешь в виду сорс?

– Разумеется! Готовы читать?

– Энитайм, – я пошёл на стэйдж.

Вообще, никакой сцены там нет, просто область без стульев.

Встал ин зе миддл, смотрю в зал. В первом ряду наши сидят. А в конце, в темноте Тома. Её почти не видно было. Только перл её сверкал.

– Откуда?

В сценарии был тотал месс. Я сравнивал его с оригиналом. Раньше это называли «шейкен, нот стёрд». Парты текста из одной части оказываются в другой. События меняются местами. Гамлета двое: сорс и скин. Из-за этого кажется, что у одного из них постоянные флэшфорварды, но он никак не может передать их другому. Поэтому всё заканчивается как заканчивается. Тут Санываныч ничего не напутал.

– Попробуем первый диалог с родителями, – кивнул режиссёр и похлопал Эдика по плечу.

Тот еле-еле дополз до меня. Остальные на стульях. Хотя сцена не только наша.

Там вся соль была в том, что монолог становится диалогом. Из-за того, что Гамлет – это скин, натянутый на сорс.

– Мне кажется? Нет, есть, – протягивает Эдик бай харт.

– Я не хочу того, что кажется. Ни плащ мой тёмный, ни эти мрачные одежды, мать, – я преспокойно читаю с сабов. С выражением, офкоз, – Не выразят меня; в них только то, что кажется и может быть игрою, – я стою за спиной у Эдика. По скрипту Санываныча я на плее буду тотал блэк, так что ин факт основной моей игрой будет войс, не фейс или жесты.

Я затыкаюсь, оборвав лайн. Такая внезапная короткая пауза для зрителей. Потом Эдик также монотонно продолжает вёрс:

– То, что во мне, правдивей, чем игра, – как будто даже не говорит, а выдыхает.

– А это всё – наряд и мишура, – финалю я.

Афтер там долго должен говорить король. Режиссёр вскакивает и бежит к нам:

– Белиссимо! Максимилиан, вы прирождённый Гамлет. Эдик, мне нравится ваша патетика, но нужно меньше выразительности. Вы мёртвая кожа, лишь то, чем герой пытается казаться.

Мы репали часа два. Тома всё это время сверкала жемчугом на задних рядах. Не хлопала, не комментила. Когда мы закончили, я пошёл к ней.

– Ну как? – спросил я.

Она подняла на меня свои огромные глазищи и посмотрела очень серьёзно. Я подумал, всё, больше я Тому не увижу. Силли айдиа была, звать её сюда.

– Почему ты в жизни не используешь свой голос?

Вот так и спросила.

– В смысле? – я не понял, мы ведь постоянно болтали последние дни.

– Ты сиял там на сцене, – она поднялась и взяла меня за руку. – У тебя настоящий голос. С ним тебя вижу. И дело не в гарнитуре.

– Ладно, – я стал разглядывать жемчужины на её неклес. Каждую в отдельности. Они разные были.

– Останешься сегодня у меня? – такого поворота я не ждал. Я же стаф у Эдика оставил. Конечно, энивэй согласился.

Потом мы стали собираться. Санываныч что-то ещё говорил Томе, но она его уже не видела. Смотрела онли на меня. Было не по себе. Я даже не сразу услышал саунд.

Как будто его почистили от всяких шумов. Он стал мач шарпер. Тональность у него была зе сэйм. Только это уже был не пустой нойз. Было похоже на толк. Мы с Томой глазами встретились, и она мне кивнула.

Вокруг нас толпа, все шумят, обсуждают завтрашний ду. Ну, парти у Эдика. А мы молчим и смотрим друг на друга. Потом Тома перевела взгляд и стала всматриваться в стэйдж. Я навострил уши – тру! Саунд переместился туда. Какие-то потусторонние голоса.

Тома наклонилась ко мне близко-близко. Я даже почувствовал горьковатый запах её волос. Вцепилась в мою руку и зашептала: