Историческая память в социальных медиа

Историческая память в социальных медиа
Софья Владимировна Тихонова

Денис Сергеевич Артамонов

В монографии осуществлен анализ способов конструирования образов Прошлого в социальных медиа. На основе изучения новых практик производства исторического знания в цифровой среде показаны процессы конвергенции Истории и исторической памяти в современном обществе. Авторы избрали предметом своего исследования компьютерные игры, интернет-мемы, селфи, фейки, блогосферу, вики-проекты, считая, что в цифровую эпоху они стали инструментами репрезентации коллективно разделяемых представлений о прошлом. В работе вводятся новые понятия, такие как эпистемические арены, медиапамять, хисторихакинг, хисторитейнмент, характеризующие разные грани цифровой истории. В книге представлены результаты социально-философского исследования исторической памяти в цифровом контексте. Для всех, интересующихся цифровой историей и ее философскими основаниями.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Софья Тихонова, Денис Артамонов

Историческая память в социальных медиа

Издание осуществлено при финансовой поддержке РФФИ, проект № 19-011-00265 «Социальное конструирование исторической памяти в цифровом мире»

Рецензенты:

доктор философских наук, доцент А. Г. Иванов (Липецкий государственный технический университет) доктор философских наук, доцент А. А. Дыдров (Южно-Уральский государственный университет)

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© С. В. Тихонова, Д. С. Артамонов, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

Предисловие

Эта книга – результат непрерывного восхищения авторов технологическим чудом интернета. Погрузившись в его реальность в конце ХХ века, долгое время мы сосредотачивались на изучении того, как он меняет жизнь обычных людей, делая обыденностью мечты футурологов и фантастов. Но мысль о том, что этот подарок Будущего неизбежно должен изменить миры Прошлого, не давала нам покоя. Мы уверены, что интернет изменил историю, не только как новая точка отсчета и новое русло. Он изменил способ ее осмысления, воссоздания и удержания в памяти. На этих страницах мы постарались собрать все, что нам известно о цифровых образах Прошлого, о том, как они создаются, конструируются, обновляются, обнуляются, пересобираются каждый день историками, философами, исследователями, блогерами, анонимами, пользователями социальных сетей – каждым из нас.

Авторы благодарны Российскому фонду фундаментальных исследований, без поддержки которого мы не рискнули бы замахнуться на такую задачу, потребовавшую трех лет напряженной работы. Мы выражаем признательность Русскому обществу истории и философии науки, общение с членами которого обогатило нас новыми методологическими находками, позволяющими точнее описать вклад пользователей в цифровое распределение знания. И, конечно, мы благодарны коллегам, изучающим историческую память, Даниилу Аникину, Андрею Иванову, Андрею Линченко, щедро делившимися с нами событиями, информацией, идеями и новыми данными по тематике memory studies последние десять лет. Отдельно благодарим Артура Дыдрова, редактора паблика VK «Цифровая антропология» (https://vk.com/digitalanthropology (https://vk.com/digitalanthropology)) за поддержку нашего интереса к цифровой проблематике, а также Степана Калинина за кропотливую корректуру. Мы тронуты вниманием и бережным отношением к тексту наших рецензентов. Спасибо всем, кто помог нам дойти до конца на пути к этой книге!

Введение

«Что хочешь помнить, то всегда помнишь»

    Рей Бредбери

Историческая память находится в фокусе исследовательского внимания гуманитарных наук со второй половины ХХ века. Разумеется, инициаторами ее изучения были историки. Однако методологическая ситуация обращения к Прошлому не через его следы, а через репрезентации его образов в коллективном сознании оказалась чрезвычайно плодотворной для всех отраслей наук о человеке. Философы, политологи, филологи, социологи, культурологи, антропологи, этнографы и даже юристы внесли свой вклад в изучение того, что именно люди помнят о прошедших эпохах. Изменение социальной коммуникации в цифровом обществе привело к тому, что массив устной традиции памяти, долгое время весьма поверхностно доступный для научного анализа, в сверхкороткие сроки выплеснулся на просторы гибридной интернет-коммуникации. Посты, комменты, твиты, фотографии сделали доступными механизмы памяти для прямого (а иногда и включенного) наблюдения. Память о Прошлом получила новые, цифровые формы объективации, неразрывно связанные с мировоззрением и повседневностью ее субъектов. Бесчисленное количество поколений, живших на планете, не оставило никаких свидетельств того, что они помнили. Другим повезло больше. Великие пирамиды Гизы, Парфенон, Колизей замещают в нашем сознании реальные народы, живая память которых весьма отличалась от того, что мы тиражируем в своих учебниках истории. Только голоса великих личностей (поэтов, писателей, философов, правителей) прорываются к нам из темноты ушедших тысячелетий. Эти люди были уникальными, выдающимися на фоне тех, кто жил в их время. Мы ничего не знаем о том, что помнили пастухи времен Гомера или варвары из войска Аттилы. Не намного больше мы знаем о памяти крестьян Реконкисты, Смутного времени или Великой Французской революции; наши знания о них добыты из летописных анналов и разрозненных архивных документов, по большей части, представляющих собой судебные и правительственные акты. Наши современники, практически впервые в истории получили возможность делиться своей памятью с теми, кого не знают лично, не проходя цензы величия и славы, – у них есть интернет.

Корпус классических идей memory studies развивал стратегии изучения исторической памяти в позднекапиталистических обществах, с их вертикальными системами массовой коммуникации. Истоки изучения коллективной памяти восходят к трудам Ф. Ницше, К. Маркса, Г. Зиммеля, Дж. Г. Мид и В. Беньямина. Однако подлинным основоположником мемориальной проблематики по праву считается М. Хальбвакс, который в своей книге «Социальные рамки памяти» (1925) рассматривал память как продукт социализации индивида и его участия в коммуникационных процессах.

Наследие М. Хальбвакса было востребовано во Франции в 1980- х – начале 1990-х гг., когда был реализован проект «места памяти» под руководством П. Нора. Идеи М. Хальбвакса также получили продолжение в трудах П. Рикера и Я. Ассмана. В книге последнего «Культурная память. Письменность, воспоминание и политическая идентичность в ранних цивилизациях» (1992) выдвигается тезис о том, что прошлое никогда и нигде не передается просто от поколения к поколению, а всегда вновь и вновь пересоздается, реконструируется, реконструируется из социальной реальности. Проблематика культурной памяти волновала также представителей московско-тартуской семиотической школы. Ю.М. Лотман рассматривал данный феномен с семиотической точки зрения и пришел к выводу, что культура является надындивидуальным механизмом хранения, передачи и создания новых сообщений, т. е. коллективной памятью

Вопрос о податливости социальной памяти манипуляциям рассматривался в сборнике статей Э. Хобсбаума и Т. Рэнджера «Изобретение традиции» (1983). Публикации этих исследователей положили начало возникновению теории «политики памяти». П. Берк в работе «History as social memory (1989) и П. Хаттон в книге «История как искусство памяти» (1993) проводили мысль о том, что историческая наука является одной из форм коллективной памяти и представляет собой официально признанную память.

Проблема соотношения индивидуальной и коллективной памяти в социальном и культурном контексте раскрывается в работе Дж. Фентресса и К. Уайкема «Социальная память» (1992), особое внимание здесь также обращается на процесс социальной коммуникации. Исследования Алейды Ассман ставят своей целью рассмотрение вопросов, связанных с функционированием исторической памяти в различной социальной среде и причинами возникновения мемориальных конфликтов современности.

В России, несмотря на очевидную популярность исторической памяти как тематики исторических, философских, социологических и культурологических исследований (запрос по тегу «историческая память» на сайте elibrary.ru выдает 308390 наименований), можно выделить лишь небольшое количество публикаций и исследователей, оказавших заметное влияние на разработку данного направления, это работы Л.П. Репиной, И.М. Савельевой, А.И. Миллера, О.Ю. Малиновой, А.Г. Иванова, А.А Линченко, Д.А. Аникина, О.В. Головашиной, В.Н. Сырова и др.

Проблемное поле memory studies в цифровую эру бесконечно расширяется. Социальные медиа обеспечивают присутствие в информационном поле почти каждого субъекта общественных отношений и делают его представления о прошлом частью общей исторической памяти. Цифровизация исторической памяти стала новым вызовом для ее исследователей. Она обусловила новые методологические поиски, связанные с необходимостью развивать инструментарий, чувствительный к цифровой среде, определять те сегменты интернет-контента, где представления о Прошлом репрезентируется максимально.

Цифровой контент наглядно репрезентирует практики исторической памяти в медиасреде. Память в медиасфере работает как социальный конструкт. Это значит, что люди вспоминают Прошлое по определенным правилам, так, как если бы существовала его правильная версия. Однако правила эти никогда не заданы как догма, их реинтерпретация приводит к противостояниям, борьбе и конфликтам. Прошлое – ключевой ресурс построения коллективных идентичностей, поэтому оно никогда не будет отдано на откуп свободному творчеству. Тем не менее, Прошлое принципиально открыто, его можно детализировать в реконструкциях бесконечно, выстраивая его как интенциональный объект. И каждый новый акт припоминания все равно не сможет закрыть все лакуны и белые пятна. Открытость истории означает возможность бесконечного изменения прошлого. Известная карикатура «Историки! Изменим прошлое к лучшему!» в ироничной форме демонстрирует ту работу с исторической памятью, которую проделывает каждый из нас, борясь за счастье, формируя собственную идентичность и смысложизненные проекты. Но содержанием является не произвольное изменение, коль скоро оно ограничено борьбой интересов различных акторов исторической памяти, подчас перерастающих в мемориальные войны, возможностями производства исторического знания, способами интерпретации исторических источников и формами репрезентации вырабатываемых представлений о прошлом.

Исторические знания аккумулируются на страницах свободной энциклопедии «Википедия», в видеоконтенте ютуб-каналов, постов в социальных сетях, компьютерных играх, интернет-мемах, селфи, фейках, превращаясь в символические фигуры, чтобы стать частью культурной и исторической памяти. Историки-непрофессионалы в цифровой среде транслируют свой взгляд на прошлое, овладевая не только навыками исторических исследований, но и технологиями их репрезентации в медиасфере.

В этой книге авторы стремились показать процесс включения цифровых технологий в социальное конструирование исторической памяти. Центром нашего внимания стало бурное развитие сервисов социальных сетей, характерное для последнего десятилетия, которое вовлекло массовую аудиторию пользователей интернета в процессы конструирования образов Прошлого. Массированные информационные потоки исторического контента, создаваемые обывателями, не только стали новым фактором влияния на коллективные и индивидуальные идентичности, но и создали благоприятные условия для войн памяти. Свою задачу мы видели в том, чтобы отразить новую роль исторического контента в социальной структурации.

В первой главе анализируются методологические инструменты изучения образов Прошлого, рассматриваются теоретические основы изучения конструирования исторической памяти в цифровую эпоху. Цифровое общество как новый этап социального развития опирается на цифровые платформы коллективного производства исторического знания.

Во второй главе рассматриваются процессы «историзации» информационно-развлекательного пользовательского контента, вызвавшие к жизни новые гибридные жанры, фейки, интернет-мемы и селфи.

В третьей главе представлены практики цифрового «взлома» истории, хисторихакинга, в рамках которого свободное творчество разработчиков и пользователей компьютерных игр становится основой приватизации и обживания Прошлого в альтернативных исторических мирах.

В четвертой главе излагаются результаты анализа формирования цифровой истории и цифровой философии истории, изменяющих профессиональные роли исследователей, изучающих Прошлое.

Надеемся, что книга будет полезна тем, кто готов погрузиться в миры медиасреды в поисках собственного Прошлого.

Глава 1

Методологические основы изучения конструирования образов прошлого

В данной главе рассмотрен методологический инструментарий изучения образов Прошлого и конструирования исторической памяти в цифровую эпоху. Авторы сосредоточили свое внимание на исследовании цифрового общества и новых платформ производства исторического знания и коллективно разделяемых представлений о прошлом. Эти платформы получили название эпистемических арен, в рамках которых происходит стирание граней между Историей и исторической памятью. В главе также исследуются процессы управления исторической памятью в медиасреде и дается характеристика медиапамяти, как новой формы коллективной памяти, формируемой с помощью медиа.

1.1. Цифровое общество: новая платформа эпистемических арен

Цифровизация социальной реальности вызвала к жизни множество концептов, интерферирующих в программах государственной политики, легальных текстах, футурологических трактатах и социальных теориях. Начиная с 60-х гг. ХХ века, идеи о совершенствовании социальной коммуникации с помощью сначала ЭВМ, а позднее, интернет-технологий выражались в понятиях технотронного, телематического, компьютерного, информационного общества. Каждое из них генетически связано с конкретными решениями в области информационно-коммуникационных технологий, политическим национальным курсом, господствующей идеологией и доминирующим философским течением. Не последняя роль в этой игре понятиями принадлежит моде и желанию отстроиться от предшественников, продемонстрировать самую последнюю современность предлагаемой картины социальной реальности. Сегодня все чаще исследователи говорят о цифровом обществе, употребляя это словосочетание практически в том же смысле, для которого еще десятилетие назад использовали термин «информационное общество», но подразумевая под ним применение набора куда более мощных и совершенных технических средств для социального воспроизводства. В этой книге мы будем понимать под цифровым обществом такую форму социального порядка, в которой все ключевые социальные связи выстраиваются с помощью цифровых сервисов интернет-коммуникации или, как минимум, опираются на дублирование традиционных и цифровых способов их установления и поддержания. В цифровом мире индивид не только сам зависит от развития технологий, но и имеет возможность на это развитие влиять.

Одной из важнейших характеристик цифрового общества является перманентная изменчивость социальных структур и условий жизни индивида, что непосредственным образом затрагивает память. Память является тем необходимым инструментом, при помощи которого человек конструирует социальную реальность. Индивидуальная память всегда вписана в коллективные представления о прошлом, задающие социальные рамки конструирования реальности. В цифровом мире индивидуальная и коллективная память подвергаются усиленной конвергенции и постоянному изменению механизмов своего функционирования, не говоря уже о содержании. Коллективная память в цифровом обществе заполняется новым цифровым знанием о прошлом, которое определяет современность.

Цифровое общество в предметном поле социальнофилософского анализа

Социально-философский анализ влияния цифровых инструментов на социальную реальность длительное время строился в формате структурно-функционального анализа. Сетевая парадигма анализа социальных процессов, сформированная на основе трудов М. Кастельса [Кастельс, 1999; Кастельс, 2004], оперировала понятием «сетевое общество», подчеркивая роль интернет-сетей в появление нового типа социальной организации. Однако массовое распространение интернет-сетей и даже сервисов социальных сетей не вызвало радикальных необратимых изменений в современных социальных системах. Скорее, мы наблюдаем мягкое «обрастание» вертикальных ансамблей властных иерархий горизонталями сетей при усилении диффузии и снижении четкости дифференциации внутренних элементов иерархий. Сети не вытеснили древовидные вертикали, но они смягчили и размыли их, вывели на прямую связь с акторами микроуровня.

Причина тому – не столько ригидность и инерционные процессы, сколько праксеологический характер концепции «цифрового общества», ее встроенность в процессы государственного строительства. Государства как субъекты внутренней политики с конца 90-х гг. ХХ века активно модернизируют свои системы массовой информации, заменяя массовую коммуникацию с гражданами по модели «компетентный представитель – неопределенно большая аудитория» моделью «единое окно – идентифицированные все». В новых коммуникационных ансамблях повышается прозрачность управленческих процессов для наблюдателя, с одной стороны, а, с другой, используются различные (от педагогических до экономических) средства стимуляции гражданской активности, поскольку потребление государственных и муниципальных услуг пассивным гражданином невозможно. Масштабность государственного реформирования, связанного с информатизацией государственно-управленческих процессов, ограничила стихийное развитие сетевых процессов, канализировала их и привязала к заложенной Модерном модели конституционных правовых социальных государств, управляющих социальной динамикой своих обществ.

Вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что анализ структуры цифрового общества на макроуровне осуществим, скорее, средствами правоведения и политологии, нежели инструментами социальной теории. Ключом к пониманию специфики цифрового общества является массовый микроанализ, позволяющий ответить на вопросы о том, как статус пользователя интернета изменил социальные практики обывателя, какие новые их формы он вызвал к жизни.

Восстание умнеющих толп

Современная цифровая среда характеризуется большей предрасположенностью к социальному взаимодействию, чем какая-либо другая в предшествовавшие исторические эпохи. Интернет-коммуникация создала предпосылки для объединения людей с любыми целями: политическими, производственными, культурно-досуговыми. Социальные медиа сделали возможной практику реального взаимодействия больших групп людей, которое осуществляется как в офлайн-, так и онлайн-форматах. Массовость стала отличительной чертой социального действия, носящего в то же время сетевой характер. Интернет-сообщества упрощают коммуникацию и создают новые основания для развития социальной солидарности. В первую очередь они трансформируют социальную функцию массы – одного из самых проблематичных для социально-философской традиции коллективных субъектов.

Практики сетевого взаимодействия создали эмпирическую базу для пересмотра основных философских подходов осмысления феномена толпы и массового общества, которые складывались на протяжении всего XX в. В работах Г. Лебона, З. Фрейда, С. Московичи, Т. Карлейля, Г. Тарда, Н.К. Михайловского массы рассматривались в негативном контексте как угроза прежней человеческой цивилизации, замещаемой «веком толп». Указанные авторы не проводили методологического разграничения между понятиями «масса» и «толпа», что привело к дальнейшему синонимическому хождению терминов в научном обороте [цит. по: McClelland, p. 112]. Толпа характеризовалась как хаотичное начало, склонное к разрушению, а не созиданию. Философы представляли ее как слабоуправляемое скопление людей, главными чертами которого были утрата индивидами способности к наблюдению и осмысленному действию, подчинение бессознательным инстинктам. Доминирование масс связывалось с неразвитостью и низким умственным уровнем большинства, которое в толпе утрачивало самостоятельность личности, критичность ума и способность к рациональному суждению. Естественной формой действия толпы, легко подчиняющейся внешним стимулам, по мнению мыслителей, была паника. Импульсивные реакции толпы на внешние раздражители объяснялись обезличиванием человека и растворением его в массе, что приводило к невозможности самостоятельно контролировать свои страсти и противостоять манипулятивным влияниям [Валевич, с. 106–110].

Основной характеристикой толпы считалась иррациональность, объяснявшая сложность понимания массового поведения, непредсказуемость действий толпы и ее практическая неуправляемость. Толпу определяли как большое скопление людей с единым эмоциональным настроем, собравшихся в одном месте и объединенных общей целью. Сосредоточенные в одном месте, люди вынуждены были находиться в непосредственной близости друг от друга и быть прикованными к всеобщему центру внимания, что создавало условия для эффективного манипулирования их волей. Манипуляторами выступали «вожди», действующие в своих корыстных интересах.

Массы, служащие интересам своих вождей, вызывали страх, так как в основе поведения толпы лежали неконтролируемые эмоции, а не разум. Толпа не имела структуры или какой-либо организации поведения, что отличало ее от группы или каких-либо других институализированных форм объединения индивидов.

Теоретическая «реабилитация» толпы началась в XXI в. в результате цифровизации современного общества. Постепенно в дискурсе социальной теории приходило понимание того, что толпа может быть управляема и регулируема, причем внутренними по отношению к ней равноранговыми акторами. Новые характеристики поведения толпы фиксировались не только в digital-среде, так как быстро выяснилось, что интеграция офлайн- и онлайн-пространств происходит постоянно. Иначе говоря, организованная в интернете масса людей способна на рациональное социальное действие в реальном мире. Социальное взаимодействие людей при помощи электронных средств коммуникации носило по большей части позитивный характер, что послужило поводом к пересмотру исследовательских точек зрения на роль масс.

Несколько крупнейших социальных теоретиков в начале XXI в. предложили новую интерпретацию социальной роли феномена цифровой толпы. Структурно-организационную концепцию цифровизации масс предложил Г. Рейнгольд [Rheingold]. Новый вид толп, консолидирующих индивидов в синхронизированное целое на основе интернет-технологий, он обозначил термином «умная толпа» (smart mob), подчеркивая словом smart скоординированность и телерациональность коллективных действий. Умная толпа Г. Рейнгольда тесно связана с новым качеством спонтанности: для внешнего наблюдателя акции умных толп разворачиваются внезапно и беспричинно, но фактически они тщательно спланированы и подготовлены. Важно отметить, что, хотя Г. Рейнгольд начинает свой анализ толп с дескриптивных позиций, он довольно быстро приходит к выводу о том, что умная толпа – это технология социальной организации. Благодаря перманентному свободному обмену данными между неограниченным количеством пользователей возможно с минимальными издержками собирать массы для осмысленных рациональных действий. С толпами доцифровых эпох умную толпу сближает только внешний признак, а именно быстрая концентрация большого количества людей в публичном пространстве. Внутренние характеристики данного феномена связаны с новым качеством социальной организации, когда основой интеракций становятся слабые социальные связи.