Ваши благородия, господа вандалы

–В настоящее время он припадает в университете, но ему грозит отставка в лучшем случае, а то и суд. Служба у меня спасет его от возможного ареста и сохранит репутацию.

–Что послужило поводом для передачи дела в суд?

–Родители его учеников подали жалобу в полицию, он требовал деньги.

–Как его зовут?

–Серж.

–Мы не можем ставить под угрозу вас и задание. Серж не вызывает у меня доверия, за деньги он продастся французам и ваша миссия будет провалена.

–Вы правы генерал, Серж непременно им продастся, впрочем, как и я. Он и только он может сопровождать меня в этой поездке, за несколько дней не вы, не я не найдем человека, который понимал бы меня и чувствовал, как Серж. За его верность отечеству я ручаюсь. Он мне нужен Яков Иванович.

–Сестра спасла меня от суда и вот я в Риге, такой тихой и пустынной после Петербурга. Мы приехали в Ригу из Пруссии и привезли рекомендательное письмо жене графа Коссаковского. Дело в том, что граф, известный своим взрывным характером, панически боялся жены. Эта сухая, плоскогрудая немка, говорящая тихим гортанным голосом, наводила ужас на своего мужа. Наше положение зависело от ее благорасположения. Она определяла кто будет вхож в ее дом и держала отобранных ею под своим контролем. Жена Коссаковского приняла нас дружелюбно, ведь разговаривали мы с ней исключительно на немецком.

Дарья передала в руки четы Коссаковских листок с текстом – это было обращение Бонапарта к своим солдатам. Графиня была в восторге от скорого освобождения из-под ига русских. Я весь вечер играл романтическую музыку, у них прекрасное пианино. Со мной говорили на итальянском, французском, а граф вел беседу исключительно на польском – проверку мы прошли достойно, были приняты в доме графа и покорили сердца барышень и господ офицеров. К концу вечера граф показал нам патент полковника французской армии на свое имя, кстати подписан он был самим Бонапартом. Дарья отвлекла их внимание и дала мне срочное поручение. Пока женщины занимали все внимание мужчин я снял копию с этого документа и Санглен получил первый результат нашей работы.

Вскоре мы узнали, что в Ригу приезжает посланник Наполеона, его адъютант граф де Нарбонн. Это серьезный противник, хитрец, каких мало и с ним вести игру очень опасно. У нас была надежда на ум и красоту Дарьи, мои способности, которые, как мы надеялись заинтересуют Нарбонна. Надеялись, что я стану ему необходим, на природно-аристократическую самонадеянность француза и на нашу репутацию, подкрепленную авторитетом графа Коссаковского.

Мы доложили Санглену о приезде посланника. Нарбонн вез письмо русскому императору от Бонапарта о мире, но, как мы подозревали – эта миссия его была мнимой. Санглен приказал встретить Нарбонна на границе и сопровождать графа в Ригу, объезжая все русские полки, расквартированные в Прибалтике. Граф же попросил Коссаковского выделить ему офицера для связи на все время пребывания в России. Так я стал служить у графа де Нарбонна.

Жена Коссаковского предложила сестре поселиться у них в имении, там же остановился и Нарбонн. С этого дня и посланник Наполеона, и бонапартисты Риги были под постоянным нашим наблюдением. Я сделал копию инструкции, которую граф Нарбонн привез с собой, в ней говорилось, что граф Коссаковский со своими людьми должен наблюдать все передвижения русских войск, фиксировать строительство новых крепостей, организовывать акты саботажа и акты прямого, если возможно, вооруженного сопротивления русским. Об этой записке Санглен доложил императору. Сестра стала одним из руководителей ячеек сторонников Наполеона в Риге и не самым тихим и миролюбивым. Нам удалось раскрыть сеть французских шпионов в Вильно, Риге, Витебске, Смоленске и Петербурге. Граф Нарбонн вел интенсивную переписку с бонапартистами в этих городах, а я делал с них копии и пересылал Санглену.

В Варшаве, куда я отвез письмо графа, я встретился с мужчиной, не назвавшим свое имя, только пароль. Лица его я не смог рассмотреть, шляпа и темный плащ, которым он закрывал не только свою фигуру, но и лицо, стали тому причиной. Он был высок, молод и имел офицерскую выправку. Шпион отвел меня в пустынную часть аллеи и передал небольшой сверток. Адрес не был написан на свертке, однако незнакомец потребовал передать этот сверток Румянцеву от императора Франции.

Николай Петрович Румянцев – канцлер России и главный председатель Государственного совета, как мог он, в канун войны, заигрывать и вести переписку с узурпатором. Предательство графа Румянцева было раскрыто моей сестрой и мной. Думаю, мы предупредили заговор против императора России. Граф Румянцев не был арестован, но император отстранил его от дел и лишил своего доверия, а в завершении всего, после разговора Румянцева с императором, с ним произошел нервный срыв, вследствие чего граф потерял слух и возможность адекватно оценивать окружающий мир. Бывший канцлер России превратился в шута.

Мы были раскрыты и вынуждены бежать из Риги. Скрываясь, мы потеряли друг друга из вида, а тут и война началась. С Сангленом я не смог встретиться, но с его поддержки и по его протекции, я получил назначение на должность судьи в трибунале, слава Богу, образование позволяло. Никаких известий от сестры я не имел и, лишь после войны, посетил имение ее почившего мужа. Хозяином имения стал ее сын, который сам толком не знал где находится мать, а Дарья, овдовев второй раз, жила под Смоленском. Имение богатое, больше тысячи крепостных и никакой службы в контрразведке. Я встретился с ней и стал свидетелем инцидента, да просто скандала, прогремевшего на всю Россию. Неужели не слышали?.. Дело дошло до самого императора, и Дарья была вызвана в Петербург для дачи показаний.

–Как ты сам думаешь, неужто крепостное право так уж губительно для России? Насмотрелись на Европы, чтоб их… Наполеон не так мне кажется был страшен для России, как эти бунтари.

–Крепостное право – это самое хорошее и светлое, это мудрость народа и патриотизм, закрепленный на бумаге. Человек по крепостному праву связан с землей-матушкой не только чувством долга, но и документально. Это наша история и, если мне предложат вычеркнуть четыреста лет нашей истории, я говорю: «Братцы, так вы что же думаете, что наши предки были дураками?».

–Затараторил и не остановить ведь, однако трепаться ты мастер. Я веду расследование по приказу сиятельного графа и хочу знать, как ей удалось избежать опалы и суда? Рассказывай все, что произошло. Ты ведь на подозрении. В результате ее убийства надеялся получить кое какой капиталец?

***

Дарья Салтыкова с любопытством посмотрела на указанное ей место. Если дознаватель думал, что может ее поразить или напугать своими уловками, то он ошибается. Напрасно он на что-то рассчитывает, Дарья не так глупа и уже приняла некоторые шаги для своей защиты. У нее сильные тылы и нечего тушеваться перед этим червем.

–Я плохо себя чувствую и хотела бы перенести нашу беседу.

–И кто же засвидетельствовал ваш недуг?

–Врач князей Галицких.

–Все же я прошу вас дать ответ на один вопрос, не зря же вы проделали такой путь. Надеюсь вас это не затруднит.

–Пожалуй, но я отвечу, если вы не будете пересекать черту дозволенного.

–Ни в коей мере госпожа Салтыкова.

Салтыкова смотрела на дознавателя в упор – это не человек, это силуэт, похожий на человека, которому придется заплатить, но оно того стоит, за эту мизерную плату будут решены все проблемы, шутка ли, ведь до императора дело дошло. Высочайшим указом велено провести следствие.

Кресло, в котором сидел дознаватель, стояло симметрично окну и выделялось на его фоне в контрастном свете. Дарья даже не могла сказать – сколько ему лет, старик он или нет, с этими мыслями Салтыкова положила свой зонтик, на который она опиралась словно на трость с тех самых пор, как вошла в этот кабинет, себе на колени. Дарья откинулась и непринужденно улыбнувшись, начала рассказывать. Сперва у нее ничего не получилось, она пыталась угадать – сколько лет этому человеку и как-то не вязались ее мысли о возрасте дознавателя с тем, что предстояло рассказать этому силуэту, но вскоре Салтыкова взяла себя в руки и речь ее полилась, словно вода из водосточной трубы во время ливня.

–Как вы уже вероятно знаете, в декабре к императору поступила жалоба от моих сорока крепостных крестьян, вы конечно же ее читали. Я вынуждена была написать объяснение своим действиям.

–Да, я читал, но принеся вам самые искренние извинения, я вынужден госпожа Салтыкова просить вас самой поведать мне о произошедшем, из первых рук, так сказать.

–Они заявили о якобы моих, как они выразились, чудовищных злодеяниях. Удивляюсь и откуда слов таких только набрались, не иначе, как дворня читать книжки начала. Дворовая девка моя, если не ошибаюсь, Максимова, неряха, каких еще поискать… Хочу вас спросить, скажите на милость, когда скотина не подчиняется вам, вы как поступаете? Ну лошадь не туда повезла, куда вам надо было.

–Плеткой ее и шпоры, чтоб не баловала и голову свернуть ей в ту сторону, куда бежать должна.

– Уже не помню, какое отдала распоряжение дворовой девке, но знаю, что она его не выполнила – вот я скалкой и надавала этой девке по голове ее тупой, но она никак не отреагировала. Тогда я взяла свечу и поднесла огонек к ее волосам, ну а те конечно вспыхнули, но видит Бог, я не хотела, чтобы она умерла, как-то случайно все вышло. В гневе я была.

–Конечно госпожа, когда вспылишь, то ненароком и убить можешь, по себе знаю. По мне, так сие не наказуемо должно быть, а напротив, по-моему, достойно понимания. Но ведь это не все?

–Девок своих, кои возмущаться начали смертью подруги своей, -продолжала Дарья, -Герасимову, Артамонову, Осипову и ее двенадцатилетнюю дочь Прасковью, велела конюху сечь розгами.

–Прошу, не волнуйтесь так, девки-рабыни не стоят того, испейте воды.

–После наказания они должны были вымыть полы, но эти дуры валились с ног и еще больше их запачкали, а попробуй кровь отмыть, конечно я осерчала пуще прежнего, схватила палку и отлупила их как следует. Осипова эта возьми и свались на ковер, а он у меня дорогой, персидский и с высоким ворсом. Я приказала ее вынести во двор, и чтобы она охолонула, велела раздеть и выставить на мороз. Так она мерзавка в платок укуталась, я так и не дозналась кто из крепостных ей этот платок вынес. Тут уж я не выдержала и вновь схватила палку, потом конюху приказала занести ее в сени и прислонить к углу. Я из горницы выхожу, а девка лежит на полу, померла стерва. Агафья, постельничная девка, давай голосить, да так громко, что у меня разболелась голова. Я ее схватила за волосы и ударила головой о стену. Жена конюха, что стояла рядом, попыталась меня остановить и все норовила схватить меня за руки. На мое спасение под рукой оказался утюг, вот я им и размозжила ей голову. День какой-то тогда выдался неблагополучный. Феодора, подруга жены конюха, бросилась к ней, а после так взглянула на меня, что я вынуждена была конюху приказать бить ее нещадно и до смерти. Нельзя крепостным так смотреть на свою хозяйку. Вы со мной согласны?

–Конечно госпожа, им только дай волю.

–Конюх ее хлещет, а она стонет, так ему жаль ее стало и мне пришлось его самого подгонять, ведь не старался выполнить свою работу, как должно, так я его палкой, палкой. Конюху-то ребра я поломала тогда со злости. Хочу у вас теперь спросить, а как попала сия жалоба к императору?

–Когда ваши крестьяне повезли хоронить всех убиенных вами в тот день, то на грудь одной крепостной, не помню уж как ее зовут, положили сверток, а он возьми, да и заори дорогой. Ребенок это был, а жандарм, что по случаю своей службы проходил мимо этой телеги, услышал и остановил крестьян, мало ли, дорога на кладбище ведет, а у них ребенок приготовлен, может хотят живьем захоронить, кто ж их знает. Пока разбирались, что да как, ребенок и орать перестал, а когда развернули, он уж мертвый оказался. Офицер забрал всех крестьян в холодную, допросил их честь по чести и составил жалобу в сенат. Однако не беспокойтесь, господа сенаторы, нужно сказать, заколебались были выносить осуждающий вас вердикт, не хотят они огласки, да и поведение ваше вполне объяснимо на мой взгляд. А вот среди дворян разные люди встречаются, разговоры ведут недостойные образованных русских людей, желают, дурь наша российская, крепостное право отменить.

–Так, а как же иначе в России править? Неужели придумали, как без крепостных жить можно?

–Вот и я думаю, что никак иначе жить невозможно. Офицеру жандармскому пришлось к жалобе своей приложить отпечатки пальцев ваших крестьян, которые и предстали перед светлые очи сенаторов. Господа сенаторы вынесли решение: за убийство невинного младенца выпороть крестьян госпожи Салтыковой, допустивших эту смерть. Скажите, ваши крестьяне и раньше ходили в столицу в надежде подать на вас жалобу?

–Да, были случаи побега из-под кнута.

–В столице мы вынуждены были их вылавливать, бить кнутом и возвращать вам, так?

–Так.

–Теперь же произошло непредвиденное, крестьяне ваши умерли от побоев, и мы их вам вернуть не сможем.

–Так меня сюда вызвали, чтобы извиниться за причиненный мне ущерб?

–Не совсем, видите ли, пошли разговоры о бесчинствах помещиков и эти разговоры приобрели, я бы сказал, не желательный размах среди дворян, свободного люда, подлых людишек и крепостных. Смута назревает, а ваша история приобрела, уж очень не вовремя, большую известность. Император приказал наказать вас и процесс над вами должен предостеречь владельцев крепостных и подвести их к более гуманному отношению к своим крестьянам, то есть их величество предлагает относится к своей собственности более бережливо. Ведь, если верить жалобе, то в тот день вы убили семь десятков крепостных.

–И что? Это ведь моя собственность и меня же, за желание соблюсти законы страны, поддержать порядок и не дать этим скотам взбунтоваться, еще и осуждают?

–Ни в коей мере, что вы, Господь с вами. Все уважаемые дворяне, герои отечества, проливающие свою кровь в прошедшей войне, да и сам император…