Лав и Зомби

– Бальтазар.

Я закрываю глаза – все хорошо, помощь пришла.

– Садись.

Ламия усаживает меня на скамейку около желтого банкомата и берет мою руку в свою. Я чувствую, что девушка-в-которую-я-влюблен уже около кассы. И не хочу, чтобы она увидела меня таким, не хочу напугать ее.

– А ты… что здесь делаешь?

Глупый вопрос – малышка Мия делает что хочет.

Она хмыкает, она не любит отвечать на вопросы.

– Простите меня, я не смог… считал я нужным сказать по внутренней связи.

Первый молчит, все молчат.

– Не трогайте его.

Почему-то я посчитал, что нужно поставить точку – старика мы есть не будем.

Живот скрутило сильнее и глаза наполнились кровью до краев.

Со мной такое уже бывало, но только в первые пять лет моей темной жизни… почему совесть проснулась вновь? Однажды я задавал этот вопрос первому. И он как старший брат, обхватив меня за плечо, повел прогуливаться мимо берега. И долго-долго рассуждал о бытие. Это было два века назад, но я до сих пор помню каждое слово.

Мы не вампиры, а зомби. Но в фильмах и в книгах особенно в последнее время часто встречаются добрые кровопийцы. Которые могут пить кровь животных – вместо крови себе подобных. И этот вопрос я задал первому – тогда на берегу и он с сожалением помотал головой. Первый пустился в рассуждения естественного отбора и пищевой цепочки. Мол львы и львицы не могут есть траву. Но в противовес я сказал ему, что львы и львицы не едет львов, львиц и львят. Им в пищу идут всякие буйволы, антилопы и много кто еще… а нам же подходят только люди и мне как-то их жалко…как-то совестно. Я знаю, что первому —нашему главарю уже тогда нужно было слить меня. Но он почему-то этого не сделал. Это в конце концов и привело к тому, что мы все работаем в Ашане, кроме Мии.

И теперь это снова происходит со мной. Я должен был прикончить старика. А после вызвать всех в эту туалетную кабинку – поужинать. А теперь монстры внутри нас голодные донельзя и опасные донельзя – даже для нас самих. Мы можем сорвать маски прямо у всех на виду.

– Бальт.

Я смотрю в глаза Ламии, карие и глубокие через завесу темных волос, спадающих на плечи.

– Тебе нужно умыться и прийти в себя, срочно.

Я понимаю, что она права. Но мой зад все еще прилип к сидению и ему совсем не хочется вставать.

– Не заставляй меня звать второго.

Голос Ламии которую я так люблю, стал звучать по-другому. В нем появилась настойчивость. Второй это мой самый не любимый член семьи – по жизни рыжая нудила.

– Встаю, встаю.

Тристан на столько не выносим из-за своего занудства, что даже на работе его отослали к мясникам – чтобы не видеться с этим огромным как великан, рыжим парнем слишком часто.

Поднявшись на ноги и вытерев глаза, я посмотрел на наш главный вход – около него, конечно, стоял старпер-охранник. Так и не запомнил его имя, назвал про себя – бегемот-беременный. Я бы им закусил, тем более – он отлично подходил под наш запрос – живет один из-за того, что постоянно пердит и телефон у него старый, кнопочный. Но первый ввел правило – не едим тех, с кем работаем – никогда. Иначе это может быть зацепкой. Мы не можем изменять свою внешность, в том числе стареть и в его решении был смысл. Но именно с этим бегемотом моя совесть молчала!

Я еще раз размазываю кровавые слезы по щекам и нетвердой походкой плетусь обратно в магазин. Краем глаза я замечаю высокого и жилистого брюнета чьи синие глаза сверкают на белой коже в форме охранника Ашана. Он смотрит на меня облокотившись об белую стойку с сидениями для посетителей. Я, сделав вид, что не чувствую его пылкий взгляд с ветерком пробежал мимо бегемота и витрин с цветами. Где совсем недавно проходила девушка-в-которую-я-влюблен. Принюхавшись, я не почувствовал ее и принял с сожалением, что она уже ушла. По пути мне, к счастью, встретилась только одна сотрудница. Та, что везде ходит с пушистой метелкой в руках и с такой же пушистой метелкой вместо волос на голове. Но мне она нравится – она добрая и веселая, ее я бы никогда не тронул.

Я прохожу в наш отстойник (так мы называем помещение за торговым залом) через длинные резиновые пласты вместо двери. И сворачиваю в туалет (где я могу побыть один). В завершении щелкаю железным допотопным замком – тем, что закрывается на маленькую палочку и сажусь на унитаз. Даже не обтерев его бумажкой.

Мне срочно нужно прийти в себя.

Только голод не отпускает и с каждой секундой становится только хуже. Мне даже не хочется думать о том, что я оставил себя и двух здоровых мужчин зомбаков без пищи. Ламию я не обделил – она то ни в чем себе не отказывает и никогда не отказывала. Ее голод из тех, что нельзя утолить и мне не хочется сейчас думать почему.

Мне хочется вырвать, но совсем нечем. И я так и сижу, скрутившись на толчке, пока по рации меня уже не ищет главный администратор по залу. И не орет на меня благим матом с угрозами увольнения. Приходится наспех отмыться от своих кровавых слез и затрусить обратно в торговый зал. В первую очередь я берусь разгружать корзинки с товарами которые не подошли нашим дорогим посетителям. За спиной у меня на футболке надпись – Рады всем помочь!

И я с полным отсутствием улыбки на лице ложу обратно на полки – прокладки, детские трусы, мужские носки, сок в маленьком объеме, докторскую колбасу, сыр в нарезке. Снова прокладки, которые я не заметил на дне сразу. И так несколько раз подряд пока не услышу гимн сотрудников:

– Уважаемые покупатели магазин Ашан закрывается через пятнадцать минут. Просим поторопиться с покупками и пройти к кассам. Просим всех на хрен убраться от сюда!

Ну не много по-другому звучит с громкоговорителя, но суть то одна. И сейчас моей задачей становится подпихивать всех, кто еще гуляет по магазину поскорее к кассам – отдавать свои деньги.

Я глянул в витрину с заморозкой и с облегчением обнаружил, что моя физиономия сейчас в норме, а когти старухи втянулись назад. Маска монстра сошла так ничего и не получив сегодня.

Кого первый выберет завтра? Кого завтра мы лишим возможности покупать еду для своей семьи, для своих детей, для старых родителей. Кого мы лишим возможности жрать с наслаждением в ресторанном дворике на третьем этаже, выбирать строй материалы или мебель в Леруа Марлен? Копить на Айфон или Самсунг?

Почему мне блять не все равно сейчас? Я делал это две сотни лет! Это и есть секрет бессмертия! Совесть кричит во мне не делать этого завтра. Вдруг жертва не сможет увидеть в кинотеатре Дюну два? Мне хочется орать! Хочется самому себя загрызть насмерть.

Я облокотился на витрину и обмяк – сегодня я ни на что уже не способен. Первый в первый день моего обращения сказал мне, что мы не можем умереть. Но он врал мне – неужели если я не спрыгну под поезд я не умру? Когда он переедет мою башку?

А это идея.

После последней нервной клетки громкоговорителя, из которого настойчиво сыпались одни и те же повторения:

– Уважаемые покупатели магазин Ашан закрыт, просьба срочно пройти к кассам. А не то мы засунем дубинки наших охранников вам в задницы!

Я, наплевав на все правила сбегаю через вход/выход для сотрудников. Все еще в красной футболке магазина, позабыв захватить свою куртку.

На улице начался противный мелкий дождик и подул такой же противный ветер. Правда, чего я ждал? Весной в Москве погода всегда хуевая.

Я обхожу почти весь торговый центр «Город» чтобы выйти к остановке «Душинская улица» и сесть на электробус номер м6. Сейчас я поеду не домой. Как будто прочитав мои мысли мне стал названивать Люций на телефон. Когда-то он упустил третьего – сразу после того, что я учудил на индейском кладбище в мой пятый год. И видимо он не хочет упустить меня.

Но это мой выбор, в конце концов он мне не папочка. И я нажав на красную трубку скидываю звонок и отключаю телефон.

Пусть их останется только трое, так им придётся меньше рисковать и у них будет больше еды. Как я подумал о том, что они сделают завтра – так мой рот одновременно наполнился слюной и желчью. Ничего сказал я себе – люди все равно не вкусные, иначе я бы не засматривался на кексики.

Остановка уже не была такой полной, и я одиноко сел на скамейку под навесом. Каплям дождя было до меня уже не добраться, но холод доставал во всю. Один алкаш с заплывшими глазами начал на меня пялится. Но пулей ретировался, когда я показал ему свои клыки в оскале. Не забыл он, уходя и перекреститься.

Я мог бы и пройти пешком, но мне не хотелось, чтобы первый подобрал меня около дороги. И не запихнул с силой в машину. Как бы это ни было странно, но по запаху мы не можем найти друг друга. Так третий и исчез. Может быть, в нем тоже проснулась совесть и совесть тогда победила?

Я не знал, как ушел он. Но я придумал как уйти мне.

Электробус приехал, светя фарами и остановился прямо по центру остановки. Я вошел через среднюю дверь и сел на первое попавшиеся сидения. Где-то за двумя рядами в обнимку храпели бомжи.

За окном лил дождь и на против меня сидел парень с русыми волосами и грустными карими глазами. Но не из-за того, что сейчас мне было грустно (а мне было грустно я вообще-то решил умереть) а из-за формы глаз с нависшим веком. Когда были живы родители, они мне часто говорили, что я похож на щеночка. Мама что я кокер, папа что я дворняга.

Я вышел на следующей остановке от метра. И двинул бедрами влево к Пятерочке, после снова двинул бедрами и перешел дорогу. Дальше зашагал через тихий двор прямо к станции электропоездов. Завернул вправо и опустив руку на красные перила поднялся на мост с высоким забором. В этот момент по рельсам с шумом пронесся поезд. Дождь не переставал меня доставать.