История Мишеля Боннара. Куранго

Не глядя на этикетку, Адам выудил из шкафа первую попавшуюся бутылку, подошел к столу, достал штопор и откупорил ее. Но чтобы добраться до фужеров, ему нужно было бы оказаться в непосредственной близости от скелета, к чему он еще не был готов.

– Уважаемый Поль, не будете ли вы так любезны достать для нас бокалы?

– Конечно! – Скелет ловко вытащил два сосуда для вина, один из которых поставил перед Адамом. Потом забрал бутылку и наполнил фужеры почти до краёв:

– Я позволил себе налить нам немного больше нормы. Моя история не из коротких.

Адам нервно сглотнул. Никогда ранее он не получал предложение выпить от человеческих костей.

– Что ж, – продолжил Поль, – прежде всего я благодарен вам за гостеприимство!

Адам молча сделал большой глоток и отломил кусочек от сыра, который предупредительно придвинул к нему Поль.

– Я готов поведать свою печальную историю, если она вам интересна, месье. – Поль поднял указательный палец. – Видит Бог, в ней нет ни грамма вымысла. Я, к сожалению, не унаследовал талант моего деда. Хотя из моей жизни мог бы получиться великолепный драматический сюжет для романа. – Скелет сделал глоток и почти поставил бокал, но, передумав, отпил повторно. – Я родился в далеком 1830 году в Париже. В доме номер шесть по улице Бросаль. В семье сына прославленного писателя и дочери окружного председателя суда. Мои родители после двух неудачных попыток отчаянно ждали появления на свет наследника. Во мне не чаяли души, и до четырнадцати лет жизнь моя напоминала сказку. Я ни в чем не знал отказа. Признаю, характер у меня был скверный, капризный и несдержанный. К несчастью, матушка умерла от тифа накануне моего пятнадцатилетия, отчего отец впал в продолжительное пьянство со всеми вытекающими последствиями: женщины лёгкого поведения, разгульная жизнь, тюремный срок за драку с сыном высокопоставленного чиновника, в ходе которой он лишился глаза. Сын лишился, а не мой папа, – уточнил Поль. – И, несмотря на ходатайства влиятельного, правда, заметно сдавшего после смерти дочери свекра, отец был отправлен в колонию на самый север Франции.

К тому моменту мой прославленный дед уже скончался, и я был предоставлен самому себе. Хотя фактически это было не совсем так. Со мной остался приказчик, следивший за финансами, а там, поверьте, было за чем следить. Дед ещё при жизни заработал на своих романах баснословные по тем временам деньги, и я, конечно, не понимал тогда им цену и ни в чем не знал нужды. Потеря родителей сделала из меня озлобленного и обиженного на весь мир подростка. В пятнадцать лет я оказался на улице, не вынужденно, а по собственной воле. На дворе стояло смутное время. Я был очень дерзким и ввязывался во все дурные истории подряд. Как самая настоящая шпана, я бросил школу, не появлялся дома месяцами. Быстро нашел новых друзей, в основном городских хулиганов среди детей, росших в неблагополучных семьях. У нас даже сформировалась банда. Мы занимались мелким воровством на рынках и вокзалах, мечтали, что пойдем на большое дело, после которого не нужно будет ежедневно промышлять. И вот однажды зимним предновогодним днем мы проникли через незапертое на кухне окно в очень богатый дом. Несколько дней накануне мы наблюдали за ним: никто не заходил в него и никто его не покидал, окна оставались темными, из чего мы сделали вывод, что жильцы уехали на праздники.

Поль не мог выражать эмоции своим неподвижным черепом, но едва заметное изменение интонации подсказало Адаму, что его гость волнуется.

– Деньги, как вы уже поняли, меня мало интересовали. Я делал это из любопытства и присущего возрасту азарта. Мои «коллеги», а проще сказать подельники, разбрелись по комнатам в поисках наживы. Я же бесцельно бродил по огромному особняку, пока не наткнулся на необычное помещение. Сперва я увидел неприметный вход, напоминавший дверь в платяной шкаф. Я дернул её, и, к удивлению, она подалась. Комната потрясла меня до глубины души. Даже теперь при воспоминании о ней я испытываю ужас. Всё, что произошло в этом доме позже, навсегда изменило мою жизнь, и именно по этой причине я сейчас перед вами в таком виде. – Скелет демонстративно развел руки в стороны, тем самым показывая себя с изнанки в буквальном смысле этого слова.

Адам завороженно слушал рассказ Поля, попутно наполняя бокалы.

– Я прошел вглубь и стал рассматривать содержимое огромного стола. Я не знал названия большинства предметов, стоявших там, и их предназначение для меня тоже было тайной. Диковинные колбы, изогнутые трубки, прозрачные мензурки с разноцветной жидкостью внутри и повсюду исписанные листы. Небольшая мрачная каморка была пропитана спертым сладковатым запахом, вонью керосина и чего то паленого. В целом она имела странный вид, от которого становилось жутко. Осмотревшись и не найдя ничего ценного, я собрался было уйти, но, вернувшись к выходу, обнаружил отсутствие дверной ручки. Я безуспешно толкал дверь, затем нашел небольшой нож и попытался поддеть её изнутри, но увы. Потом я услышал крики и грохот. Кинулся к окну, но за стеклом меня ждала толстая решетка. Я понял, что оказался в западне. Я заметался по комнате, несколько раз что есть силы пнул дверь ногой. В отчаянии, не найдя варианта спасения, я забился в угол и спустя какое то время уснул. – Поль остановился и допил вино.

Адам тут же налил ему новую порцию:

– Что же было дальше, уважаемый месье Боннар?

– Вечером следующего дня дверь отворилась, и в комнату вошел старик. Он был одет, как слуга, и, как я узнал позже, им и являлся. Он строго сказал мне: «Следуй за мной». Я послушно пошел. Истощенный и подавленный, я не испытывал ничего, кроме страха. Я ожидал, что меня сдадут в полицию, и я опозорю фамилию деда даже еще больше, чем это сделал мой отец. Слуга довел меня до просторного кабинета и ушел, оставив ожидать неизвестно чего. Не успел я оглядеться по сторонам, как вошел мужчина. Высокий, на вид около пятидесяти лет. Проницательным взглядом он со всей строгостью оглядел меня:

– Ты хотел ограбить мой дом.

– Нет, это ошибка, я попал сюда случайно. – Голос дрожал, ладони намокли от волнения.

– Это не вопрос, юный месье. А факт. Твои друзья в полиции. Они дали показания. Можешь сейчас же отправиться к ним.

Я молча уставился на носки своих туфель. Мне хотелось плакать, кричать и умолять его отпустить меня, но вместе с тем я готов был принять свою участь.

Хозяин продолжал внимательно меня осматривать:

– Ты внук Мишеля Боннара, верно?

– Да, месье, – кивнул я.

– Я глубоко уважал твоего деда и преклонялся перед его талантом. Мне жаль, что в тебе нет ничего от великого предка, и радостно, что он не дожил до этого момента, – хмуро добавил господин.

Я ждал вердикта.

– Ты осознаешь, что натворил?

Я кивнул:

– Да, месье. Мне стыдно. Я совершил ошибку. – Упоминание деда вызвало у меня волну эмоций. Слезы катились по щекам. Я мужественно вытер их тыльной стороной ладони и вознамерился больше не позволять себе подобной слабости. Стиснув зубы, в тот момент я мечтал лишь об одном: чтобы все поскорей закончилось, даже не важно, как.

– Знаю, что ты потерял мать, а твой отец сослан. Франция на пороге революции. Смутное время. – Господин говорил отчётливо, мягким, даже приятным тоном, которого вряд ли мог ожидать неудачливый мальчишка грабитель вроде меня. – Меня зовут Антуан Брут. Хотя мое имя все равно тебе ни о чем не скажет. Род моих занятий тоже вряд ли будет понятен. Достаточно знать, что я работаю в сфере медицины и врачевания и ищу ученика. Если в тебе есть хоть что то от деда, ты можешь стать моим помощником. Если же эта идея тебе не по душе, я готов немедленно распорядиться, чтобы тебя проводили в полицию.

Окажись я сейчас на том же самом месте, то со всей уверенностью ответил бы иначе, чем тогда. Что мне грозило в случае отказа? Меня бы доставили в жандармерию, судили, но уже через полгода я вышел бы на свободу, и это в случае самого сурового наказания, ведь я был несовершеннолетним. Скорее всего, как внука величайшего Мишеля Боннара, меня бы определили в закрытую школу. Моя жизнь сложилась бы совсем иначе. Но тогда казалось, что тюрьма и позор – худший вариант развития событий. Тот глупый мальчишка, который стоял в комнате месье целителя, не только согласился на предложение, но и был глубоко признателен за оказанную честь. В тот момент я не мог знать, чего мне это будет стоить.

– Не возражаете, если я открою еще? – вынужденно прервал его Адам.

– In vino veritas, мой друг. У вас отличный вкус. Я дал согласие Антуану в ту же минуту и поблагодарил его за дарованный мне шанс. Я страстно заверил, что буду старательным учеником и что он может рассчитывать на меня. Я поклялся, что не посрамлю имя деда. Брут же сдержанно ответил, что с нетерпением ждёт моих успехов. Густав, слуга, отвел меня в комнату. В ней не было окон, зато стояли кровать, маленький шкаф и небольшой письменный стол, который на многие годы стал для меня рабочим местом. Из десяти лет, проведенных в этом доме – а именно такой срок исковой данности был объявлен по преступлениям в составе группы лиц по предварительному сговору, – ровно половину я просидел за этим столом. Мне запрещалось выходить на улицу без сопровождения Густава или самого Антуана. Кроме хозяина и его слуги в доме проживала кухарка Милена – с ней я познакомился в первый же день своего пребывания там. Она меня сразу обняла, погладила по щеке и долго расспрашивала про родственников. А выслушав мою историю, расплакалась и обещала позаботиться обо мне, по крайней мере, следить за тем, чтобы я всегда был сыт и чист. У Милены не было детей. Всю жизнь она посвятила служению Антуану. Мы сдружились, она жалела меня, подкармливала и в отсутствии хозяина тайком брала с собой на улицу. Она была немногословна, и хотя я всегда задавал миллион вопросов, особенно касающихся работы Брута, Милена в ответ только грустно отмалчивалась. Иногда она давала мне платье своей племянницы, рослой девочки Жоржетты. Та жила с матерью в соседнем районе и часто прибегала на кухню пообедать после школы. Вырядившись девчонкой, я ходил с Миленой на рынок, смотрел на людей и тосковал по тем временам, когда эти улочки были для меня родным домом. Теперь же у меня осталась только одинокая комната в особняке Брута. Вам, наверное, интересно, что входило в мои обязанности?

– Да. Расскажите, что вы там делали? И в чем состояла работа самого Антуана? Он был медик? Учил вас этой науке? – Адам наконец расслабился. Он чувствовал какое то родственное тепло, исходящее от ожившего Поля, и уже не замечал оттолкнувшее его сначала безобразие.

– Вы славный парень. Я так давно ни с кем не общался. Могу ли и я спросить кое о чем? – Скелет положил костлявую руку на череп и шепотом добавил: – Какой сейчас год? И как вы поселились в этом доме? Давно? Почему я в этой простыне? Что случилось?

– Сейчас две тысячи восемнадцатый год, месье. Я всё вам расскажу, только сперва прошу, закончите историю.

– Честно говоря, до сих пор с содроганием вспоминаю то время и то, что мне приходилось делать в обмен на своё честное имя. Первые пару лет ничего толком не происходило. Месье Брут заставлял меня читать толстые книги и заучивать названия человеческих органов по латыни. Антуан устраивал опыты у себя в лаборатории и давал мне их описания. Я всё расшифровывал и переписывал в большую тетрадь. Вскоре я выучился каллиграфическому почерку. Работал на износ, но смог разобрать все завалы Брута, накопившиеся за годы его активных экспериментов.

В начале третьего года службы месье Брут пригласил меня как то вечером в свой кабинет и долго красноречиво говорил о моих стараниях, результатах моих трудов и о том, что он смог проникнуться ко мне достаточным доверием, чтобы наконец поручить серьезное и ответственное дело, соответствующее моему теперешнему уровню знаний и способностей. Помню, как был взволнован в тот момент. Меня высоко оценили, и я ожидал, что теперь моя жизнь изменится. Так оно и случилось. Мне вот вот исполнилось восемнадцать лет, я был полон сил и надежд и, услышав от Антуана, что конкретно ему требовалось, оказался крайне разочарован.

– Поль, – начал Брут, – из мальчишки ты превратился в привлекательного молодого человека, так что тебе наверняка не составит труда познакомиться с девушкой и пригласить ее к нам на обед.

– Простите, но могу я узнать, зачем?

– Я хочу нанять Милене кого нибудь в помощь, но не могу поисками отвлекать ее от дел. Густав уже стар и, боюсь, не отличит девушку от юноши. А ты молод, обаятелен и наверняка найдешь нам хорошую помощницу.

– Без проблем.

– Вот и отлично, только тебе нужно кое что учесть. Я требую от своих служащих абсолютной верности. Жить ей придется с нами, поэтому важно, чтобы у девушки не было родственников. Сирота подойдёт идеально.

– Можно начать прямо сегодня? – Мне не терпелось на свободу.

– Конечно. Надеюсь, не наделаешь глупостей и не сбежишь? Вынужден напомнить, что срок исковой давности ещё не истек.

– Я помню, месье Брут. Мне нравится у вас, и мне льстит ваша доброта. Я высоко ценю это. Даже не будь я связан обязательствами, все равно остался бы предан вам, – соврал я.

– Вот и славно, – удовлетворенно кивнул Антуан. – Приступай сегодня же.

Не поблагодарив его, я поспешил вон из кабинета, ворвался в свою комнатушку, схватил десять франков, которые мне когда то подарила Милена, и помчался на улицу. Я бежал несколько кварталов, прежде чем остановиться. Я дышал воздухом, Парижем, жизнью и был счастлив. Не думал ни о чем, кроме того, что могу наконец без страха передвигаться по городу. Я бродил по улочкам, заходил в знакомые таверны, даже встречал людей из моего прошлого, но старался их не узнавать. Время приближалось к полуночи, когда я вспомнил, что не выполнил задание Брута. Нужно было срочно что то придумать. В столь поздний час на улицах были только девицы для веселья, а такие у нас точно не приживутся. Впустую прослонявшись еще с полчаса, я вознамерился возвратиться ни с чем.

Однако, переходя Сену по мосту, я увидел девчонку, которая держалась за парапет, готовая шагнуть в воду с немыслимой высоты. Я подбежал к ней и схватил за руку. Она дернулась, но моя хватка оказалась сильнее. Позже, вспоминая этот момент, я думал, что лучше было бы отпустить её, потому что будущее, на которое я обрёк её тогда, было ещё ужаснее того, что она сама для себя наметила.

– Ты с ума сошла?

– Пусти, – еле слышно, одними губами прошептала девочка и залилась слезами.