Сансиро

Обедать Сансиро намеревался дома, но студент, накануне рисовавший карикатуру, затащил его во фруктовую лавку Ёдомикэн в Хонго и угостил райскэрри – вареным рисом с кусочками мяса и очень острой приправой. Лавка эта открылась недавно. Студент объяснил, что она выстроена в стиле модерн. О таком стиле в архитектуре Сансиро никогда не слыхал. На обратном пути карикатурист показал ему Аокидо[25 - Аокидо – название европейского продовольственного магазина, находившегося неподалеку от Ёдомикэн; на втором этаже там было небольшое кафе.], заметив при этом: «Сюда часто ходят студенты». Вернувшись к университету, они решили прогуляться возле пруда. Карикатурист вспомнил, что покойный профессор Якумо Коидзуми[26 - Якумо Коидзуми (1850–1904) – японское имя натурализовавшегося в Японии англичанина Лафкадио Херна. Преподавал английский язык и литературу во многих японских учебных заведениях, в том числе в Токийском университете. Написал ряд книг о Японии и японцах.] терпеть не мог преподавательскую и после лекции обычно гулял возле пруда. Рассказывал он об этом так, словно сам учился у этого профессора.

– А почему профессор Коидзуми не любил преподавательскую? – поинтересовался Сансиро.

– Ну, в этом нет ничего удивительного. Стоит только послушать их лекции, чтобы понять, что это за преподаватели.

Сансиро был поражен: как можно говорить совершенно спокойно такие ужасные вещи. Карикатуриста звали Ёдзиро Сасаки. Он рассказал Сансиро, что окончил колледж, приобрел специальность, а теперь решил получить еще и университетское образование.

– Живу я на Хигасикитамати, – сообщил он, – в доме Хироты. Заходи как-нибудь.

– Там что, пансион? – спросил Сансиро.

– Нет, это дом преподавателя колледжа, – ответил Сасаки.

Сансиро аккуратно посещал университет и добросовестно слушал лекции, иногда даже необязательные. Но и этого ему казалось мало, и он начинал ходить на лекции, не имевшие никакого отношения к избранной им специальности, но через два-три раза бросал. И все равно получалось около сорока часов в неделю. Даже для очень прилежного Сансиро это было чересчур много. Он постоянно чувствовал себя усталым и неудовлетворенным и в конце концов совсем пал духом.

Как-то, встретившись с Ёдзиро Сасаки, Сансиро пожаловался на свое настроение. Услыхав, что Сансиро слушает сорок часов в неделю, Ёдзиро выпучил глаза:

– Ну, и дурак! Сам посуди, как тут не скиснуть, если десять раз на день есть преснятину, которой кормят в пансионе?

– Что же делать? – сконфузившись, спросил Сансиро.

– Кататься на трамвае! – порекомендовал Ёдзиро. Сансиро поразмышлял над его словами, тщетно ища в них скрытый смысл. И опять спросил:

– На обыкновенном трамвае?

Ёдзиро расхохотался.

– Объездишь Токио раз пятнадцать-шестнадцать, всю твою меланхолию как рукой снимет!

– Неужели?

– Не веришь? Ну, сам подумай. Ты – живой человек, и вдруг втиснул голову в железные рамки мертвых лекций. Так и пропасть недолго! Голову надо проветривать на свежем воздухе. Это, конечно, не единственный способ сохранить бодрость духа. Но из всех способов трамвай, я бы сказал, самый элементарный и к тому же самый удобный.

Вечером Ёдзиро вытащил Сансиро из дому, они сели в трамвай на Ёнтёмэ, доехали до Симбаси, оттуда вернулись к Нихонбаси и сошли.

– Понравилось? – осведомился Ёдзиро. С проспекта они свернули на боковую улицу, зашли в ресторан «Хираноя», поужинали и выпили саке. Кельнерши здесь все говорили на киотоском диалекте, чем до глубины души растрогали Сансиро.

– Доволен? – опять поинтересовался раскрасневшийся Ёдзиро, когда они очутились на улице. Затем он пообещал показать Сансиро настоящую эстраду, и они пошли узким переулком, который вывел их к эстрадному театру Кихарадана. В этот вечер здесь выступал чтец – исполнитель комического рассказа по имени Косан[27 - Косан Янагия (1857–1930), настоящее имя – Гинноскэ Тоёсима. Известный мастер ракуго – эстрадного комического рассказа.]. Из театра они вышли в одиннадцатом часу.

– Ну как? – спросил Ёдзиро. Сансиро ничего не ответил, он и сам не знал, доволен он или нет. Тут Ёдзиро пустился в рассуждения о Косане: – Косан – гений. Но он не должен часто появляться на эстраде. Иначе публика привыкнет и перестанет его ценить. А это будет в высшей степени несправедливо. По правде говоря, нам очень повезло, что мы живем с ним в одно время. Родись мы чуть раньше или чуть позднее, и нам не довелось бы его слышать… Энтё[28 - Энтё – мастер ракуго, выступавший под именем Энтё Санъютэй. Настоящее имя – Кэнтаро Такэути. Умер в 1907 г.] по-своему тоже хорош. Но они с Косаном совсем разные. Энтё, играя, например, шута, полностью перевоплощается. В любой роли Косан остается Косаном. Если из созданного Энтё образа убрать самого Энтё, образ перестанет существовать. Зато Косан живет совершенно самостоятельно в любом образе, и образы его вечны. Вот чем он силен.

Произнеся эту тираду, Ёдзиро уже в который раз спросил: «Ну, как?» Сансиро не очень хорошо понимал, в чем величие Косана. Кроме того, ему никогда не приходилось слышать об Энтё. Поэтому он не мог судить, прав ли Ёдзиро. Однако его привело в восторг само сравнение, почти литературное.

Дойдя до колледжа, они распрощались.

– Спасибо, я очень доволен, – поблагодарил Сансиро.

– Нет, чтобы получить полное удовольствие, надо еще сходить в библиотеку, – сказал Ёдзиро и исчез в переулке. И тут Сансиро впервые вспомнил о том, что еще ни разу не был в библиотеке.

Сансиро решил сократить по крайней мере вдвое количество лекций и на следующий день отправился в библиотеку. Это было просторное длинное здание с высокими потолками и множеством окон. Из читального зала виден был вход в книгохранилище. Казалось, там собрано великое множество книг. Из книгохранилища выходили люди с толстыми фолиантами в руках. Одни, свернув налево, шли в специальный читальный зал. Другие тут же просматривали взятую книгу. Сансиро вдруг почувствовал зависть. Ему захотелось войти в книгохранилище, подняться на второй, затем на третий этаж и там, вдали от людей, высоко над Хонго, читать, вдыхая запах бумаги. Но какую взять книгу, он представлял себе весьма смутно. Впрочем, можно взять наугад, любую, там их много.

Как первокурсник, Сансиро пока еще не имел права входить в книгохранилище. Поэтому волей-неволей ему пришлось склониться над каталогом и перебирать карточку за карточкой. Он перебрал уйму неизвестных названий книг и наконец почувствовал, что заныли плечи. Он распрямился, чтобы передохнуть, и оглядел зал. Несмотря на множество людей, здесь стояла обычная для библиотеки тишина. Лица сидящих в дальнем конце зала были едва различимы. За высокими окнами виднелись деревья и клочок неба. Шум города доходил сюда словно откуда-то издалека. Стоя у каталога, Сансиро размышлял о том, насколько спокойна и полна смысла жизнь ученого. С этой мыслью он и покинул библиотеку.

На следующий день он не стал предаваться мечтам, а сразу взял книгу. Но вскоре вернул ее – она показалась ему неинтересной. Следующая книга была чересчур сложной. Так в день Сансиро менял чуть ли не до десятка томов. И лишь некоторые частично прочитывал. Читая, Сансиро вдруг сделал открытие: какую бы он ни взял книгу, оказывалось, что до него ее уже кто-то просматривал – об этом свидетельствовали карандашные пометки на страницах. Из любопытства Сансиро взял роман писательницы Афры Бен[29 - Афра Бен (1640–1689) – английская писательница.] и здесь тоже увидел карандашные пометки. Досадуя, Сансиро вдруг услышал звуки оркестра под окном и решил немного прогуляться. Он походил по улице и забрел в конце концов в Аокидо.

Там он увидел две компании – все это были студенты. Лишь в дальнем углу сидел особняком мужчина и пил чай. В профиль он был очень похож на попутчика Сансиро, того самого почитателя персиков. Он не обращал на Сансиро никакого внимания, пил не спеша свой чай и курил. Сегодня он был в пиджаке, а не в легком белом кимоно, как тогда в поезде. Выглядел он далеко не элегантно, пожалуй, как Нономия во время опытов, если не считать белой рубашки. Сансиро внимательно его рассматривал и все больше убеждался в том, что это тот самый любитель персиков. Сейчас, когда он уже проучился некоторое время в университете, все сказанное этим человеком в поезде вдруг обрело смысл. «Может, подойти, поздороваться?» Но любитель персиков так сосредоточенно отхлебывал чай, затягивался сигаретой, снова пил чай и снова курил, что Сансиро не знал, как к нему подступиться.

Еще несколько минут Сансиро разглядывал его профиль, но потом торопливо допил остававшееся в стакане вино и выскочил на улицу. Он вернулся в библиотеку.

В этот день, взбодренный вином и какими-то новыми душевными ощущениями, он впервые с увлечением почитал и пришел в радостное настроение. Он провел в библиотеке почти целых два часа и наконец стал не спеша собираться домой. Перед уходом он случайно открыл книгу, которую еще не успел просмотреть, и обнаружил, что внутренняя сторона обложки исписана чьей-то дерзкой рукой.

«Гегель преподавал философию в Берлинском университете не ради заработка. Он не просто читал лекции об истине, он носил истину в самом себе. Он говорил не языком, а сердцем. Когда человек слит с истиной в одно чистое гармоничное целое, тогда каждое его слово служит этой истине. Только такие лекции и достойны внимания. Попусту болтать об истине – все равно что мертвой тушью на мертвой бумаге делать пустые заметки. Какой в этом смысл?.. Подавляя досаду, чуть не плача, я читаю сейчас эту книгу ради экзамена, вернее, ради куска хлеба. Запомни же на всю жизнь, как, сжимая раскалывающуюся от боли голову, ты на веки вечные проклял систему экзаменов». Подписи, конечно, не было. Сансиро невольно улыбнулся. И почувствовал, что вдруг прозрел. Все это относится, пожалуй, не только к философии, но и к литературе, подумал он и перевернул страницу. Там было продолжение: «В Берлин слушать лекции Гегеля…» Писавший, видимо, был поклонником Гегеля.

«В Берлин слушать лекции Гегеля собираются студенты отовсюду. Но не ради будущих заработков слушают они эти лекции. Узнав, что есть философ, который приобщает людей к высшей и универсальной истине, они, жаждущие найти путь к совершенствованию и разумному устройству мира, с чистыми помыслами сидят перед кафедрой, стремятся разрешить все свои сомнения. Гегель помогает им определить свое будущее, перестроить собственную судьбу. Какая нужна самоуверенность, чтобы думать, будто они ничем не отличаются от нас, японских студентов, которые сами не знают, зачем учатся в университете. Мы всего лишь пишущие машинки. Да притом еще алчные. Наши дела, мысли, слова не имеют ничего общего с насущными потребностями людей. Такими, ко всему безучастными, мы и останемся до самой смерти». Эта фраза была написана дважды. Сансиро задумался. Вдруг кто-то сзади легонько хлопнул его по плечу. Это оказался Ёдзиро. Ёдзиро не часто можно было увидеть в библиотеке, вопреки его утверждению, что библиотеку надо посещать непременно, не то что лекции.

– Послушай-ка, тебя искал Сохати Нономия, – сказал Ёдзиро.

Никак не предполагая, что они знают друг друга, Сансиро на всякий случай уточнил: «Тот, что на естественном?» – «Угу». Отложив книги, Сансиро поспешил в зал, где читали газеты, однако Нономии там не оказалось. Не было его и в вестибюле. Сансиро спустился вниз, все внимательно осмотрел и вернулся. Когда он подошел к своему месту, Ёдзиро показал на карандашные пометки и шепнул с усмешкой:

– Превосходные мысли. Наверняка писал выпускник прежних лет. Тогда здесь были отчаянные парни, зато стоящие! Да, это наверняка один из них. – Ёдзиро, видимо, был очень доволен.

– А Нономию-сан я не нашел, – сказал Сансиро.

– Да? Только что видел его у входа.

– Думаешь, я нужен ему по делу?

– Пожалуй, да.

Они вышли из библиотеки вместе. По дороге Ёдзиро рассказал о Нономии.

– Нономия-кун – бывший ученик Хироты, у которого я сейчас живу. Он часто бывает у сенсея. Настоящий энтузиаст науки, у него много исследований. Его имя известно даже в Европе.

Слова «ученик Хироты-сенсея» напомнили Сансиро рассказанный ему Нономией случай с преподавателем, обучавшимся верховой езде во дворе университета. «Уж не Хирота ли это был?» – подумал Сансиро и поделился своим предположением с Ёдзиро. Тот, смеясь, ответил, что от сенсея можно ждать чего угодно.

Следующий день был воскресным, и встретиться с Нономией в университете Сансиро не мог. Обеспокоенный тем, что накануне Нономия его искал, он решил поехать к нему домой, выяснить, в чем дело, и заодно посмотреть его новую квартиру.

Однако до обеда Сансиро, не торопясь, просматривал газеты, а когда, пообедав, собрался идти, явился приятель из Кумамото, с которым они давно не виделись. Проводил он его лишь в пятом часу и, хотя было довольно поздно, все же отправился к Нономии.

Жил Нономия далеко, в Окубо, куда переехал несколько дней назад. Правда, на трамвае туда можно было добраться сравнительно быстро, тем более что дом Нономии, судя по его словам, находился вблизи остановки. Дело в том, что однажды, вскоре после того как они с Ёдзиро побывали в Хираное, с Сансиро произошел такой случай. Он сел на трамвай, шедший от четвертого квартала Хонго, чтобы попасть в Высшее коммерческое училище, не заметил, как проехал свою остановку, и очутился в совсем другом районе. С тех пор его не оставляло чувство, что трамвай – вещь коварная. Но на этот раз он спокойно вошел в вагон, поскольку узнал заранее, что до Окубо можно ехать без пересадки.

Если, сойдя в Окубо, не идти по улице Накахякунин по направлению к военной школе Тояма, а от переезда сразу свернуть и подниматься вверх по отлогому склону, узкая, с метр шириной, дорожка приведет к редкой бамбуковой рощице. Перед рощицей и позади нее стояло два домика. В одном из них и жил Нономия. Сансиро вошел в небольшие ворота, стоявшие несколько в стороне от дорожки, совсем не на месте. Вход в дом нашел не сразу: он оказался не напротив ворот, а почему-то сбоку. Складывалось впечатление, будто ворота были поставлены несколько позднее, чем сам дом, и для них не нашлось другого места.

Сад перед домом не был ничем огорожен. Лишь несколько высоких, в рост человека, кустов хаги почти скрывали галерею, куда выходила гостиная. Зато позади дома, со стороны кухни зеленела великолепная живая изгородь. В галерее сидел Нономия и читал европейский журнал. Увидев Сансиро, он сказал, точь-в-точь как тогда, в подвале естественного факультета:

– Пожалуйте сюда.

Сансиро не знал, войти ли ему прямо из садика или через главный вход, обогнув дом. Но тут Нономия уже более настойчиво повторил: