За други своя. Повести

И вот когда я это себе подумал, да еще и песню вспомнил «Баксанскую первую», да представил себе бои, которые здесь шли… И решил: этот бравый седой дедок – точно из эсэсовской дивизии «Эдельвейс». Логично во всяком случае. Разговаривали они по-немецки. Я специально, как бы невзначай, подошел и послушал. Как подошел, так и отошел: тихо и мирно. Я ж не агрессор…

Через несколько дней снова собрались вниз – на шерстяной базар в Чегет съездить. Богатейший, скажу, базарище: любых изделий из настоящей шерсти – завались. И не дорого. Мы с тобой тоже туда сходим… Ну вот. Кстати и ПАЗик лагерный туда же направлялся. С немецкими туристами и альпинистами. Чуешь аналогию?.. Их полный автобус набился. Естественно, все они сидят. Естественно, все мы – стоим. Гостям дорогим место «уступаем». Но без претензий. Пусть посидят. Ехать-то всего ничего. Едем. В окно посматриваем, на попутчиков. Рита им что-то рассказывает на понятном им языке, а я стою и думаю, что они и без нее об этих местах знают не меньше, если не больше. Среди дорогих гостей такие же, как тот эдельвейсовец – эсэсовец, сидят. А тут, смотрю, мой сосед, один из них – дедулька то ли сорока, то ли полутораста лет, достает какую-то карту, разворачивает ее и показывает на ней что-то своему соседу, тоже немцу с гвардейской выправкой. Что за карта? Присматриваюсь. Ба! Да это весь Баксан! Со всеми ущельями. И нашим в том числе. И со всеми альплагерями, которые в нём есть. Даже отдельные скалы обозначены вдоль дорог, и чуть ли не отдельные камни. И вот этот немец нашел место, где в данный момент наш автобус находится…

Представляешь? У нас таких подробных карт нет, а у них есть. Откуда?.. И с надписями по-немецки. Ясно – с войны осталась. Молча я на эту карту смотрю. И вдруг парень из нашего отделения, Борис, любознательный такой, меня спрашивает: «А кто это такие с нами едут и что это у них за карты?» Отвечаю: «А это недобитки эсэсовские с нами едут со своими картами эсэсовскими…» Слишком громким мой ответ получился, даже для меня неожиданно. Наверное, внутреннее напряжение взорвалось от эмоций. А в автобусе наступила полная тишина. То они, немцы, оживленно про меж себя лопотали, а сразу после моих слов вдруг замолчали. А в лагере с нами по-русски «нихьт фэрштейн» и ни бум-бум. А здесь замолчали. Поняли, значит. И Рита на меня своими большими глазищами смотрит. Они у нее из прекрасных злыми почему-то сделались.

Реакция немцев меня ни сколечки не смутила. Даже наоборот. А к вечеру, когда мы из Чегета вернулись, меня приглашают в учебную часть. Вежливо. Захожу. Там Рита сидит, ее муж-начальник учебной части, и наш инструктор Бутман. Притворяется серьезным, но глаза смеются… Да… И устроила мне наша Риточка разнос с выволочкой. Немцев, оказывается, мои слова очень обидели, оскорбили и возмутили. И они, в лучших своих «чуйствах» оскорбленные, собрались куда-то жалобу писать, чуть ли не в ООН. И что мне надо перед ними непременно извинится, иначе грянет международный скандал – немцы оказались из ФРГ… При этом разговоре мои экзекуторы сидели, а я стоял, как школьник нашкодивший. После слов о грядущих глобальных международных конфликтах в результате моих непродуманных, а может быть и провокационных действий, я тоже сел и «торжественно заявил», что извиняться и не подумаю, объяснив причину своей вспышки в автобусе. Добавил: если будут жаловаться – пусть к жалобе приложат объяснение: откуда и зачем у них появились подробнейшие карты Баксанского ущелья, в котором находятся военные объекты: турбаза Вооруженных сил «Терскол и научно-исследовательские ядерные центры… На этом милая беседа закончилась. Мирно. Наши-то администраторы на моей стороне, конечно, были, но и немцев, как гостей, ублажить надо было. А те вскоре уехали восвояси… Судя по тому, что третья мировая война не началась – слова мои международной огласки не получили… Шутка.

– Ну ты, Рад, даешь. Прямо, как из К-ы Г-ы Б-ы. Где это здесь «военные объекты» имеются и «ядерные центры»?

– Чудак ты, Вик. Про военные объекты – это я для понту, а что-то вроде ядерного центра действительно есть. Он даже с дороги виден. Точнее, вход в него: вырезанные в скальной стене штольни. Там – в толще горы, лаборатории по изучению нейтрино. А насчет «К-ы Г-ы Б-ы – это не про меня. Но чтобы там, где есть туристы из ФРГ, но не было кого-то из КГБ – этого не может быть потому, что этого не может быть никогда… Впрочем, политику побоку – мы пришли.

Перед путниками и спутниками возвышались ажурные ворота, скромные, но с претензией на некоторую триумфальность. С плакатом наверху. Плакат многозначительно утверждал: «Альпинизм – школа мужества». Еще одна надпись не оставляла у пришедших никаких сомнений в том, что они находятся перед входом в святыню альпинистов «Альплагерь Шхельда». Справа от входа со ствола сосны немо звучал намек на то, что разным прочим туристам входить в святыню не рекомендуется. Там кривовато болтался жеваный листик железа со словами: «Обход. Тропа для туристов» и стрелочка, на сию тропу указующая – для наглядности. Какой-то хулиган добавил: «и собак…». Собаки на надпись не обижались, но по тропе не ходили – гуляли по лагерю. Видимо, не умели читать. Туристы же, которые пограмотнее, действительно обходили лагерь стороной справа. Иного пути у них всё равно не имелось – слева обрывался отвесный склон к реке.

Дорога вливается в створки ворот, как неподвижная серая река. По ее берегу слева стоят аккуратные домики современной «турбазовской» архитектуры: контрольно спасательный пункт, по аббревиатуре КСП, инструкторские «номера» и апартаменты лагерной администрации. За ними – волейбольная площадка, плац для построений, экзотическое здание учебного центра. медицинский пункт и точка приложения центростремительной силы спортсменов – столовая. На точке – вдохновляющий лозунг: «Поешь больше – пойдешь дальше!» Справа и чуть повыше – смотровая площадка. С неё ненавязчиво предлагается роскошнейший вид на верховья ущелья Адыл-Су с замками и башнями снежных вершин Главного Кавказского хребта. Еще правее вверх по склону рассредоточились ровными шеренгами одноэтажные жилища альпинистов. Все это, вместе взятое, и есть альплагерь «Шхельда» – главная кавказская база федерации альпинизма «Спартак».

Слегка зазнавшись перед самими собой принадлежностью к спортивной элите гор, друзья вошли в лагерь, достигнув высоты 2 100 метров над уровнем моря и 500 миллиметров ртутного столба атмосферного давления, вместо привычных на равнине 760, никаких ощущений при этом пока не ощутив, кроме некоторой легкости мыслей, правда и внизу нередко ощущаемой. Устроились быстро и без лишних проволочек. Получили постельные принадлежности и снарягу. Не снаряжение, экая официальщина, а именно снарягу: треугольные стальные карабины, кошки, ледорубы, рюкзаки, штормовки, репшнуры и специальные горные ботинки, окованные по периметру подошвы острыми стальными шипами – триконями. Радослав еще и каску – разрядникам положенную. Виктор, как новичок, нет. То ли потому, что головы новичков считаются прочнее и тверже, чем у разрядников, то ли камни на них реже сыплются, то ли просто касок не хватает. Поселились в разных комнатах: Рад с разрядниками, Вик – с новичками.

И все бы хорошо, но у Радика ни с того, ни с сего началась вдруг дикая головная боль. Настолько дикая, что казалось – все камни речки Адыл стучат по ней и изнутри, и снаружи. Сначала он на это внимания старался не обращать: случается при акклиматизации. Но потом подумалось: бывать-то бывает, но что-то очень уж чересчур. Вскоре к несусветной головной боли прибавилось ощущение иного рода, а проще говоря, озноб. Явление уже из ряда вон никуда. Это на равнине если заболел, то взял и отлежался в свое удовольствие, а если здесь вместо родных и близких тридцати шести и шести зашкалит за тридцать семь с десятыми, то… Об этом «то» даже думать не хотелось, да и думать стало больно.., так же, как и глотать. Сюрприз, однако. А у Виктора как? Радик побрел к новичкам.

А Виктор уже лежал, багровея на подушке своей далеко не доблестной физиономией.

– Привет, коллега, – при виде этого зрелища мрачно прохрипел Радослав, – Тоже сподобился? Поздравляю.

Коллега кивнул всклокоченной головой. Радик вздохнул, внимательно посмотрел в пол, покачал головой.

– У тебя знакомого мага или там колдуна какого-нибудь здесь поблизости нет, случайно?

– Нет, – удивленно просипел не понявший юмора Виктор, – А зачем тебе?

– Думаю, что тебе бы тоже пригодились. Завтра к врачу на осмотр и нам с тобой светит все, что угодно, только не горы, если к утру не станем нормальными людьми, а это, как я понимаю, теперь без квалифицированного колдуна не получится, а поскольку у нас с тобой его под рукой нет, то нам с тобой хана.

– А, может, и пройдет…

– Люблю оптимистов, как сказал палач перед казнью женщине, пудрившей нос.

– Какой женщине? Какой нос? – опять не врубился Витя.

– Собственный… В горах болезни медленно проходят, зато быстро приходят. Вот только почему у меня горло заболело, и именно сегодня, именно в горах, и почему именно у меня, если оно у меня вообще никогда не болит?..

– А у меня оно уже три дня как болит, – бодро признался Вик.

– Ты молодец, – сдержанно похвалил Радик, – А почему же ты поехал, если уже заболел?

– Так билеты уже взяты были и путевка на руках, да и что пройдет, думал, – резонно возразил Виктор.

– Да, все верно, – согласился Радик, – Ну лежи, поправляйся. Чтоб завтра был, как штык. И я чтоб такой же был. Будь здоров. Пошел я. Может быть, колдуна какого-нибудь завалящего на дороге найду…

Штыки из приятелей следующим утром оказались не блестящими. Скорее даже ржавыми и туповатыми. Заглянув в Витькину глотку видевший разные глотки и виды врач альплагеря Гаджиев присвистнул и заговорил с акцентом, чего в спокойном состоянии с ним не бывало:

– Ты, друг лубэзный, зачэм с этим сюда прыехал? У тэбя жэ фолликулярная ангина! Тэбе не только в горы – тэбе по лестнице подниматься нельзя. Температуру мерил?.. Ну, какая?.. Тридцать восемь? А, еще и семь десятых? Маладэц!.. На вот, бери таблетки, кушай, лежи, как камень на дне каньона, нэ двигайся и нэ рипайся. Никаких тренировок, никаких восхождений до будущего года. После таких воспалений, да еще в горах, три месяца спортом заниматься нельзя – осложнение на сердце получишь… С тобой все, друг любезный. Поправляйся. Следующий!

Следующим был Радик. От услышанного в адрес Виктора его настроение, и без того не бодрое, стало похоже на сосульку, свисающую с крыши и плачущую каплями. Но сдаваться не хотелось. Перед черными очами Гаджиева он предстал воинственным и раскаленным, как стальной меч в кузнечном горне. В сочетании с тающей сосулькой зрелище было потрясающим. Гаджиев это заметил и оценил.

– Здравствуй, красный молодец! Из бани или загорал? На-ка градусник. Сиди и меряй…

– Зачем? Я здоров. Я вообще никогда не болею… Я…

– Ну конечно ты, друг любезный, ты и никто другой. Ну, конечно никогда не болеешь. Просто совсем маленькая формальность – померяй температуру и не болей себе дальше… Та-ак-с. Ещё адын. Чуть похолоднее: «всэго» тридцать восэм и пять. Открой пасть, пожалуйста… Угу… Вместе сюда приехали? В одном купе? Друзья, говоришь? Вот и скажи спасибо другу своему – заразил он тебя… Да-да. Эта ангина – очень заразная штука, друг любезный. Такая зараза, что пасмотрэл на больного – сразу заразился. А ты с ним в одном купе ехал… Все, что я твоему другу сказал, относится и к тебе. Лечитесь оба. Разрядник, говоришь? А он чайник медный, говоришь? Я, друг любэзный в посуде нэ разбираюсь. Я в болезнях разбираюсь. Будь ты хоть чемпион, а он самовар, но я вам, и тэбе лично и персонально, запрещаю выходить на занятия. Всё. Будь здоров.

– Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, – угрюмо, но ехидно в свой адрес добавил мысленно Радик. Он почему-то сразу успокоился, если впасть в уныние – это и значит «успокоится». Но делать больше было нечего. И в буквальном и в переносном смысле. И ничего не хотелось. И прежде всего разговаривать с Виктором… Радик вспомнил, что они не только вместе ехали, но и пили из одной кружки. Вспомнив, сплюнул – тут же резануло болью в горле. Досадно было то, что Виктор не сказал о своей болезни, не предостерег, на всякий случай…

Побрел, понурившись, в свою комнату. Зафиксировал, что задыхается даже при небольшом усилии на пологом подъеме… Да, врач прав: не до восхождений на вершину, если даже до кровати пыхтеть приходится. Сев на ойкнувшую продавленными пружинами койку, вытер пот со лба и выщелкнул из пачки «Опала» ровно одну сигарету себе в рот. Отработанный трюк не удался – сигарета вяло шлепнулась на пол, едва выскочив из пачки. Рад обреченно вытащил другую сигарету пальцами, вставил в рот, зажег, затянулся и… Выкинул сигарету в форточку. Дым показался противным и оцарапал горло, как наждачная бумага.

*

«Вот это – для мужчин:
Рюкзак и ледоруб,
И нет таких причин,
Чтоб не вступить в игру» —

Вместе с утренней зарей пробудила ото сна горы и Радика знакомая песня Визбора. Пробудилась и мысль: есть такие причины, есть, дорогой Юрий. Вот заболел ненароком – и выбыл из игры. А рюкзак вместе с ледорубом стоят в углу и скучают. А альплагерю не до скуки. Лагерь живет здоровым организмом. Люди, как люди, тренируются, выбирают маршруты, готовятся, получают продукты, подгоняют снарягу… Навешенные между сосен, сушатся веревки. На них, словно флаги, – штормовки, комбинезоны, спальники… Скоро все это понадобится тем, кто пойдет в поход, на восхождение, на штурм… Какие заманчивые слова, какие восхитительные действия… Ими жил Радослав с тех пор, как год назад вышел из ворот «Шхельды» уже не новичком, а «значком», и первые шаги за ними стали путем возвращения обратно. Вернулся, называется…

В альплагерях развлечения распорядком дня не предусматриваются, хоть и приезжают в них отпускники «на юг». «Шуткам не учат в наших лагерях», – добавил кто-то такие слова к сочиненной во время войны знаменитой песне альпинистов. Без шуток не обходится ни один день, но им не учат – это подмечено верно. В альплагере либо в поход – либо от ворот поворот. Обида и досада едко тлели в мыслях Радослава, а душу его не то, что кошки, а монстры когтястые полосовали. Доставалось и Виктору, но только мысленно. Парень сам по себе виноват в своей болезни не был: не нарочно же заболел. И не знал о неимоверной заразности этой зловредной ангины. Думал, небось: подумаешь – горло заболело. Да и не было уже никакого прока от всех эмоций, если все пришло к имеющемуся результату.

Через несколько дней боль в горле у Радика прошла. Вскоре отудобел и Витя. Организмы обоих от слабости еще не избавились полностью, но перемещаться горизонтально по пространству лагеря было уже можно без дискомфорта ощущений. Начали подумывать и о вертикальных прогулках. О настоящем восхождении помышлять можно было сколько угодно. Даже мечтать – пожалуйста. Но воплотить мечты и помыслы в действие в течение нынешнего сезона представлялось настолько же возможным, насколько реально можно решить риторический вопрос «Ах, почему люди не летают?». По кочану…

Помаявшись дня два в лагере, намозолив глаза соседям, готовящимся к походам, решили души свои отвести хотя бы туризмом, тем более, что в Баксане сводить свои души есть куда. Не понапрасну он получил неофициальное название туристской «Мекки». Полюбоваться его необычайной и неповторимой красотой, погрузиться в неё хоть на время, приезжали со всей страны и из других стран.

Баксан – часть Приэльбрусья и, наверное, самая красивая его часть. Приэльбрусье же в целом – тоже часть, но уже Большого Кавказа от бассейна реки Чегем в восточной его части до подходов к Эльбрусу с запада. Южная граница туристского Приэльбрусья – Главный Кавказский хребет. Какими бы словами ни называли этот край: удивительный, великолепный, величественный, превосходный, живописный и множеством других, даже специально для него придуманных, – все они будут справедливы, но все же недостаточны для того, чтобы наиболее полно охарактеризовать это уникальнейшее чудо природы, увенчанное двухвершинной горой Кавказа – Эльбрусом. Это – вулкан, считающийся беспробудно потухшим и поэтому безнадёжно спавшим. Но время от времени на его склонах открываются маленькие оконца в недра клокочущего под толщей земной коры ада и из них со свистом бьют вверх фонтаны дыма. Прекрасен Эльбрус, кажущийся парящим в густом южном воздухе, когда смотришь на него с расстояния в десятки километров. Но есть в нем и какое-то напряжение: его вершины – словно два круто изогнутых лука с натянутыми тетивами. Вот-вот кто-то отпустит их и тогда вырвутся из кратеров вверх огненные стрелы извержения…

Эта феерическая картина почему-то легко и сама собой представлялась Радославу, когда он смотрел на купола великой горы. Белоснежные вершины и оранжево – красные огненные султаны над ними, рассыпающиеся на фоне тёмно – синего неба… Потрясающее зрелище… И красиво, и страшно.

Если Эльбрус похож на две половинки красиво изогнутого серебряного лука, то и другие вершины Приэльбрусья выглядят тоже каждая индивидуально. Вот красавица Шхельда, давшая свое имя альплагерю. Ее скальные башни словно рыцарский замок возвышаются в конце ущелья, охраняя его. Вот Накра-Тау, как ступенчатая усеченная пирамида. Вот два грозных рога – кинжала великолепной Ушбы. Вот дуга Донгуз-Оруна с вечно нависшим угрожающим, но прекрасным сверкающим карнизом…

От подножья Эльбруса живописнейшим изумрудно – жемчужным сокровищем простирается само Баксанское ущелье, называемое еще долиной, с вливающимися в него отрогами-ущельями. В каждом – альпийские луга с цветущим разноцветьем. Крокусы, синие и жёлтые, ирисы, эффектно смотрятся на фоне сверкающего белого снега и зеленовато-серых ледников. В каждом – свой неповторимый пейзаж и даже свой «персональный» климат. Зависит он от глубины ущелий и их относительной изолированности от общей циркуляции воздушных масс. Верховья реки Баксан зимой – самое теплое место Приэльбрусья. Сама же она впадает в Терек, принимая в себя чистые, но бурные воды горных рек: Донгуз-Орун, Адыл-Су, Адыр-Су, Юсенги, Тютю-Су, Азау, Ирик, Кыртык, Терсколак. От названий рек произошли и названия ущелий или, скорее всего, наоборот – ущелья дали свои названия рекам, протекающим по их дну.

Кроме рек, в Баксанском ущелье живут ещё и минеральные источники. Первый раз оказавшись в нем, Радик был чрезвычайно удивлен тем, что бьющая из-под скал вода не только вкусна, но еще и газирована. До того он был твердо уверен, что продающуюся в городах минералку газируют искусственно, как лимонад. Источники есть во многих ущельях, но наиболее знаменита из них «Поляна нарзанов», находящаяся неподалеку от селения Тегенекли. Поляна уютно устроилась в окружении берез, сосен и елей, стоящих вокруг неё, как девушки в хороводе… Берёзы похожи на русских девчат, а ёлочки – на кабардинок в красивых национальных одеждах. Горы вокруг них – как джигиты в белых папахах с газырями ледников…

Сейчас источники знаменитой Поляны замурованы и закованы в бетон, а в те годы единственным «цивилизованным» устройством на поляне была стальная ржавоватая труба, из которой мощной струей вырывалась пенящаяся минеральная вода над красными от ее солей камешками. Под струю подставляли кружки или просто ладони и пили… Теперь, наверное, нелишне будет грустно добавить, что пили бесплатно…

Туристская Земля обетованная. Туристская «Мекка», куда едут и идут с тяжеленными рюкзаками через крутые перевалы многочисленные «Магометы». Если горы не идут к ним – приходится идти к горам – так даже интереснее. Многих тянет туда неодолимое стремление к чистой первобытной природе, красоте и приключениям. И – уединению среди первозданной природы, полностью разрушить которую человеку пока не по силам.

Два приключения в своем горном багаже друзья уже имели. Отойдя от болезни, захотелось еще, а «ищущий да обрящет». Для начала и для разминки подались куда поближе – в Шхельдинское ущелье. Альплагерь и находится на месте его слиянием с ущельем Адыл-Су. Тропа идет мимо детского лагеря отдыха «Юсенги» вверх вдоль речки Шхельдинки, с кажущейся беспечностью играющей камнями сначала далеко внизу, а потом постепенно поднимаясь к уровню тропы для того, чтобы слиться с ней в конце ущелья почти у самого кончика ледникового языка, с которого и берет начало. Язык, высунутый из Главного Хребта, дразнит туристов нагло и бесстыдно. Да было бы чем и хвастаться: серый, грязный, в пупырышках камней, с конца течёт… Слева у самой реки – подножье горы, похожей на спину исполинского ящера с зубцами «жандармов» и «чертовых пальцев» – пик Кавказ. Справа зеленым зеленый склон с роскошным ковром альпийского луга. Впереди – белая стена Главного хребта со своими башнями Ушбой и Шхельдой.

В этом ущелье у Радика чуть ли не на каждом шагу воспоминания о каком-нибудь интересном случае. Вот здесь, прямо под идиллически мирным альпийским лугом спортсмены вызволили из-под груды камней корову, Животное паслось себе на этом лужочке, лакомясь травкой и наслаждаясь природой, и вдруг оказалась сметенной камнепадом вниз – к самой реке. У бедняги только копыта торчали из-под груды камней под разными углами на все четыре стороны. Как ни странно, но пострадавшая не имела никаких видимых повреждений. Помычав, наверное, в знак благодарности, жвачное тихо заковыляло… снова вверх по склону дощипывать недощипанное.

На этом же лугу и сам Радик оказался под камнепадом. Это произошло над биваком «Улыбка Шхельды». Прекрасная стоянка. Теплая ночевка. Романтическое название придумали альпинисты. Да его и придумывать не нужно было – оно само напрашивалось. Рано утром, когда на дне ущелья еще царит черно-синий мрак, солнечный свет первым зажигает вершины Шхельды и они начинают сиять ослепительной белизной своих снегов, как улыбкой лучезарной красавицы, освещая притаившуюся темноту и прогоняя ее. Сам бивак расположен на песчано-каменистой плоской площадке дна ущелья среди молоденьких ёлочек и сосенок.