Камушки

Гиреев победоносно вскинул левую руку, дабы сверить часы и вынести заключительный вердикт.

Странно! На нем же точно были его Командирские с авто-подзаводом. Странно. И тут…

Этого нельзя было не заметить или, тем более, не услышать! Медленно, как в кино, Гиреев повернул голову влево, туда, откуда еще пять минут назад должен был раздаться характерный полуденный бой часов. Двенадцать ударов!

В следующие несколько секунд лицо доцента вытягивалось (казалось, оно стремится перещеголять типажи Дон Кихота или Дзержинского). Боя часов не было, как не было и самих часов! Массивных, с золочеными стрелками, купидонами и нимфами, подаренных когда-то генералу Попову в день его тезоименитства благодарными тифлисскими армянами. Не-е-е-б-ы-л-о-о-о!!! Как не было Командирских самого Александра Мамедовича, электрического будильника на столе у обалдевшей секретарши и аляповатого настенного блина в кабинете декана.

О! Где ты, Гоголь, способный описать эту немую сцену?! Какая там бабушка! Какой Юрьев день! Примерно через полминуты смысл произошедшего дошел и до всех остальных. Комендантша, в силу своей необразованности, лишь мелко крестилась и что-то бормотала, а секретарша Юлечка, сочла за лучшее просто хлопнуться в обморок. На Гиреева же, смотреть не только страшно, но и, пожалуй, вредно для здоровья.

Серега, после перенесенного, соображал очень туго. Единственное, что он понимал, глядя на лица этих людей: из Университета его вышибать уже никто не собирается. Твердо усвоенное с детства правило: куй железо, пока горячо сработало, заставив язык произнести:

– Так я все понятно разъяснил? – молчание и утвердительные, весьма энергичные, кивки. – И я теперь могу быть свободен?

– И-идите, Сергей, ко-конечно… – Александр Мамедович смотрел на него взглядом закоренелого атеиста, которому явился шестикрылый серафим и вручил повестку в районное отделение Святейшей Инквизиции ( ля-ля-ля-ля-ля, я сошел с ума, какая досада!).

И лишь когда Новиков был у самой двери, Гиреев, собрав всю свою недюжинную волю в кулак, окликнул его извиняющимся тоном:

– Сергей Анатольевич, простите, но где же все-таки часы?

Серега медленно повернулся и уже с порога, удивленным, полным самой искренней невинности голосом, переспросил:

– Часы? Какие часы?

КАМУШКИ

– А вот, полюбуйтесь-ка, Сенатор, еще на одного прелюбопытнейшего пациента… – голос главного врача звучал уже чуть устало, но все еще подобострастно. Не каждый день приходилось принимать столь высокую комиссию (черт бы побрал на том свете этого главаря братков, вздумавшего окочуриться именно в их больнице!). И вот теперь он – светило психиатрии, профессор, лауреат и прочая, должен развлекать этих болванов, во главе с известным народным избранником, историями из жизни умалишенных.

– Ну, и чем же он так любопытен? – начальственно-снисходительным голосом осведомился Сенатор. Ему давно уже было ясно, что доктор тянет время и пытается отвлечь внимание. Уж он-то, старый политический волк, на метр в глубину видел все жалкие уловки этого дилетанта. Сенатор мимоходом прикидывал, какой удар можно будет, в связи с творящимся беспорядком, нанести своему врагу – министру здравоохранения.

– Представляете, господа, – судя по голосу, врач пытался настроить комиссию на юмористический лад, – этот субъект долгие годы провел в Южной Африке, искал там сокровища какого-то туземного короля…

– Так что же? – Сенатор прервал излияния доктора, который все больше напоминал ему неудачливого провинциального комика. – Одних в Африку тянет, других, похоже… – он многозначительно посмотрел на главврача, – в Сибирь!

Стало заметно, как побелели здоровенные санитары, но профессор переборол нахлынувшую слабость и, собрав в кулак остатки своих "талантов", бросился в контратаку.

– Но самое главное – он утверждает, что нашел их! – поймав на себе заинтересованный взгляд "самого", ободренный доктор продолжал. – Но! Вы не поверите, – последовала драматическая пауза, – этот пациент уверен, что алмазы находятся сейчас при нем! Вон они лежат перед ним на кровати!

Заинтригованные члены комиссии столпились у окошка, разглядывая диковинного психа и его сокровище, заключавшееся в кучке самой обычной гальки. Больной спокойно лежал, перебирая камни рукой.

– Богатый мужик, – усмехнулся один из проверяющих, – камушки килограмма на два тянут!

Комиссия развеселилась, а ободренный доктор рассказал, как яростно дрался этот душевнобольной за свой хлам, как пришлось оставить "сокровища" в покое. Про то, как подбросили ему один лишний, а псих с негодованием выкинул его.

– Ах, если б вы видели его возмущенную физиономию! Какое презрение было на ней написано, будто это мы идиоты! – развлекал гостей доктор. Немного посмеявшись, комиссия отправилась дальше. И только Сенатора охватило какое-то смутное беспокойство. Он постоял возле палаты с "алмазным королем", вслушиваясь в свои ощущения. Что, что здесь было не так? Сенатор резко обернулся к двери.

Там, перед странным пациентом, лежала солидная кучка… алмазов!!! Настоящих, крупных африканских АЛМАЗОВ! Невероятное, но не оставляющее сомнений в своей реальности зрелище. Как? Как удалось этому человеку спрятать, утаить от всего мира свое состояние, в то же время держа его на виду у всех???

Сенатор не мог оторваться от фантастических камней. Внезапно он увидел глаза кладоискателя – сперва удивленные, а затем – озлобленные. Это были глаза человека, который понял, что в его величайшую тайну проник чужак. Некоторое время они поедали друг друга взглядами, и вдруг все изменилось. Черты лица "психа" разгладились. Он хитровато ухмыльнулся и ласково, почти с жалостью глядя на Сенатора, покрутил пальцем у виска…

НЕ БОЙСЯ!

Никто их не ждал. Но они пришли! Пришли внезапно. Пришли ниоткуда. Жестокие, могучие, неуязвимые демоны. Они брали у людей всё, а непокорных, усомнившихся в их силе, убивали. Демоны разили огнём, дымом и громом, казалось, нет силы, что сможет их остановить.

Внешне демоны напоминали людей, но тела их покрывала странная одежда, кожа была подобна камню – её не брали ни копьё, ни стрела. Прислуживали им младшие демоны, различные по своему подобию. Одни носили старших по небу, другие – по суше, наполняя округу смрадом и грохотом. Были у них звери, рывшие землю или способные в один миг сломать самое толстое дерево. Чудовищам подчинялись невиданные силы, взметавшие к облакам огромные скалы.

Сперва люди старались задобрить непонятных пришельцев, принося им в дар лучшее мясо и рыбу, шкуры и меха. Но демоны, почуяв добычу, становились всё более жадными, требовали больше, больше, больше… Поначалу они призвали много сильных мужчин и дали им тяжёлую бессмысленную работу. Люди изнемогали, валя лес, перетаскивая камни, копая ямы. Несогласных избивали, а вскоре стали убивать, тех же, кто перед ними заискивал, угощали диковинными кушаньями и дурманящей водой.

Вскоре демонам захотелось самых красивых девушек и жён. Такого в роду Сайгака еще не бывало. Покориться означало бы не только опозорить себя, но и нарушить все людские законы, подвергнуть человечество опасности появления невиданных чудовищных ублюдков. Все родовые обычаи издавна запрещали людям скрещиваться с не людьми.

Вожди Сайгаков отказали, и демоны, рассвирепев, пришли в поселок, разорили его, убивая всех, кто попадался под руку. Род Сайгака погиб, лишь немногие уцелевшие донесли грозную весть до слуха соседей. Возроптали окрестные роды, но слишком уж далёкой казалась беда. Каждому шептал его второй голос: "Может, Сайгаки сами виноваты – чем-то оскорбили могучих демонов, успокойся, это же не твою жену или сестру взяли демоны на забаву, не твоих родичей убили…".

Но беда пришла и к тем, кто так думал.

***

"Только бы не нашли, только бы не поняли! Нет, не должны… Куда бежать, сколько бежать? Кто же мог подумать? Куда они пойдут теперь? О-о-о! Что же мне теперь делать-то?! Ну, что, что, что, что, что……."

***

Теперь демоны явились к вождям Бобров и угостили тех сладкой водой, что дурманила разум, принесли удивительные подарки. Через неделю род Бобра превратился в рабов. Мужчины умирали от непосильного труда и от колдовства, навеянного демонами. Те, кто работал в большом доме, где крепчайший камень от нестерпимого жара становился мягким, заболевали странной болезнью. У них выпадали волосы, тело покрывалось язвами. Упиравшихся гнали на работу силой. Вскоре у мужчин уже не было ни сил, ни желания беспокоиться о судьбе своих жен и детей. Редкие беглецы рассказывали ужасные вещи о том, как чудовища расправляются с непокорными: жгут огнем, что нельзя погасить водой, бьют молниями, опаивают соком, от которого человек становится тупым и покорным…

А потом в округе стали пропадать девушки…

Однажды на рассвете в поселок рода Волка прибежала дочь одного из старейшин, исчезнувшая накануне. Истерзанная, с безумным огнём в очах, она поведала Матерям о тех ужасах, которые демоны творили с ней и другими человеческими женщинами. До вечера слушали Матери в отдалённой хижине ее рассказы, совещались. А после они сказали своё твёрдое слово: "Такого терпеть нельзя!" И Камень, самый искусный воин рода, прокричал боевой клич и зажёг сердца Волков гневной речью, и побежали к соседям гонцы с вестью.

Собравшиеся на Великий Совет вожди и старейшины постановили – война!

Более тысячи храбрых воинов сошлись вместе, зажгли боевые костры и произнесли страшную клятву. Подобно стремительным оленям обрушились храбрецы перед рассветом на стан врага. Но осветили их лучи холодного света, и изрыгнули демоны огонь…

***

– Да не трать, ты, Лысый, патроны зря…

– А тебя это сильно колбасит?! – Лысый снова тянется к бутылке. Он уже и на ногах с трудом стоит.

– Студент правильно говорит, – подает голос Чича, здоровенный детина в камуфляже, – патроны экономь, а падаль эту древнюю нужно добивать вот так… – он подходит к скорчившемуся от боли молодому воину. Живот у того разорван, а левая ступня держится лишь на сухожилии. – Ну что, гадина, совсем плохо? Щас подлечим, – мелькает штык-нож, слышится хрип, – всего делов-то, – жутковатый, всё-таки, тип этот Чича. Никто из пацанов ничего толком не знает о его прошлом, с Батей он почти накоротке, и всё же пашет как все, в караулы ходит. Но повадочки!..

– Правильно, Чича, резать! – Лысый хватает валяющееся рядом копье и начинает, с остервенением всаживать его в распростёртые вокруг тела. – Суки! Падлы! Жеку замочили, козлы! Суки! Уроды! Всех, всех!.. – неловкое движение, и копьё ломается. Яростно матерясь, Лысый хватает автомат и выпускает остаток рожка в кусты. – Патроны жалеете? Да я б их…

– Лысый, чо ты, как баба, психуешь? Напился уже, блин. А ну, вали в лагерь!

Лысый останавливается и вызывающе смотрит на Чичу.

– А ты мне кто, папа-мама?

– В лагерь… я сказал! – взгляд Чичи тяжёл, а слова – будто свинцовые гири. Через несколько секунд Лысый сдается и уходит, пиная по дороге, трупы дикарей.

– Опять нажрался, урод. Ща спать завалится, а мы работай! – это в разговор вступил, околачивавшийся неподалеку, Шуля, юркий, небольшого роста парень, с невероятно прыщавым лицом. Он уже притащил охапку каких-то бус и подвесок. – Жеку он пожалел, как же! Жека ему триста баксов остался должен, а Лысый – жмот, вот и кипешует.