Камушки

Пацаны хохочут. Лысый им смешон (Кстати, никто толком не знает, почему его прозвали так. Совсем ведь не похож: на голове – неопрятный чёрный хаер, с претензией на какую-то моду. Последние недели Лысый совсем не в себе, то бренчит на гитаре, то часами может молча сидеть, подёргивая ногой, то, охваченный приступом ярости, начинает крушить всё вокруг. Правда, в драку не лезет – комплекция не та, постоянно пьян… или с похмелья. Невротик, в общем).

– Дурак, – веселится Чича, – в конечном раскладе триста зелёных – понт! А ты, Шуля, уже набрал чего-то?! – в его голосе слышен оттенок презрения.

– Да так, мелочевка… – Шуля жмется, он ведь и сам жмот порядочный.

– Ну, покажи, покажи.

Шуля резко свистит, и из кустов выскакивает абориген чудовищного вида – высокий, худющий, с длинными чёрными волосами. Лицо дикаря покрывает короткая густая щетина. Рот растянут в угодливой улыбке и потому заметно – верхнего левого клыка не хватает. Из одежды имеются лишь затасканные меховые штаны, такие же первобытные, как и он сам. В руках "чудовище" тащит объёмный рюкзачок – передвижную "казну" Шули. Дикаря зовут Дурень, и служит он в качестве посыльного при пацанах уже несколько дней.

– Короче, – важно поясняет Шуля, – здесь сердолики, хризопразы, янтарь. Жемчуг – так себе, яшма попадается.

– Драгоценные? – усмехается Чича, его толстые пальцы перебирают добычу.

– Нет, ты, Чича, не понимаешь, а я когда-то по этому делу учился. Даже за это дома можно неплохие бабки выручить, если по уму. Уже килограмм пять такого набрал. Вон, Студент тоже не теряется.

Студент и вправду не теряется. Он внимательно рассматривает наконечник сломанного Лысым копья. – Во, козел, сломал! Сломал, блин. Хороший ведь был образец. – Он ворчит, пристально осматривая оружие убитых. Пацанам давно известно, что Студент собирает разную каменную лабудень. Внезапно он кидается к одному из тел.

– Что нашел? Опять какая-нибудь первобытная по.....нь? – смеётся Чича.

– Да так, интересный образец, – у него всё образцы. Чича, усмехаясь, смотрит на дрожащие руки Студента и, пожав плечами, отворачивается. Хлопцы бредут дальше, но Шуля приотстает:

– Шо там, Санек?

– Вот, смотри, какая фигня. Соображаешь, что за камень? – Студент показывает небольшой покрытый резьбой, искусно отполированный топорик.

– Нефрит?!

– Точно, – подтверждает счастливый добытчик, пряча находку под бронежилет – вождём, наверное, был – кивает он в сторону тела огромного крепкого мужчины, увешанного бусами из волчьих клыков, с проседью в бороде. Рука покойника продолжает крепко сжимать длинное копье, губы плотно сжаты. Если бы не страшная рана во лбу, могло бы показаться, что он сейчас вскочит и ринется на ненавистных врагов. Но нет, не вскочит.

– Слышь, Санёк, я давно поговорить хотел. У тебя ж там какие-то края есть, ну, насчёт вот этой археологии… Может, вместе толкать будем? И удобней и безопасней, а? – Студент оценивающе смотрит на Шулю. – Ладно, в лагере поговорим.

Слышен рёв моторов. Со стороны базы несутся два джипа.

– Братва, хорош развлекаться! Батян приказал съездить в поселок Тарпанов и навести шмон. Я огнемёт прихватил, повеселимся! А доходягами пусть "шакалы" занимаются, – кричит Гарик, крепко сбитый молодой человек в тельняшке, опоясанный, на манер киногероя, пулемётными лентами. "Братва" без возражений заскакивает в машины и уносится, а со стороны лагеря лёгкой трусцой приближаются несколько союзных дикарей. Помогают, прислуживают, подбирают то, чем побрезговали хозяева. Это – "шакалы".

***

…Страшна была битва. Как барсы атаковали воины, но демоны били их громом на расстоянии, с воем вонзали в ряды храбрецов злобных духов. Убийственные смерчи проносились по рядам людей. Тех, кому удавалось подойти ближе, чудовища поливали жидким огнем, но воины всё шли и шли вперёд. Тогда вождь демонов выдохнул удушающий дым. От него не было спасения. Страшное колдовство разъедало глаза, жгло глотки, не давая дышать. Дрогнули сердца у самых стойких, и люди побежали прочь, а демоны настигали их и разили, разили!

Очень немногим удалось выжить в то утро. В наказание за дерзость, вождь демонов, именуемый Батян, приказал уничтожить поселки Волка, Тарпана и Змея. Уцелевшие люди были схвачены и обращены в самое тягчайшее рабство. Ужас сковал народы. Оставалось покориться неуязвимым чудовищам, платить дань, давать работников, делать всё, что они прикажут. Ибо надежды не было.

И появились такие, что стали сами, по доброй воле, прислуживать жестоким демонам, получая подачки и объедки с их кровавого стола, "шакалы".

***

Жарко. Пацаны отдыхают под тенью огромного дуба, раскинувшего свои могучие ветви на самой окраине лагеря. Где-то надрывается Круг: "Владимирский Централ, ветер северный…". Чича уставился в потрепанный томик Шитова, Студент и Шуля перебирают свои находки, тихо переговариваясь. Лысый сидит чуть в сторонке, нервно подёргивая ногой и то и дело прикладываясь к пластиковой бутылке. В ней – то ли кола, разбавленная самогоном, то ли самогон, разбавленный колой, уже не понять. Автоматы свалены в сторонке – бояться-то нечего.

– Вот смотри, это – листовидный кремневый наконечник. Здесь таких много. А это – костяной. Ареал их распространения лежит восточнее. Такие стрелы обладают лучшими аэродинамическими свойствами, лучшей баллистикой, то есть – дальше летят, – Студент поясняет новому деловому партнеру тонкости "ремесла".

– Ага, короче, кремневых тут полно…

– Ясный красный! Сейчас же неолит. Это я потом объясню. Ты, я вижу, в камнях неплохо шаришь, так что, ищи обсидиановые и нефритовые изделия. Они ценятся особенно высоко, хотя, бывает… вот, – из коробки появляется длинная и тонкая пластинка кремня. – Видишь, какая искусная работа? Сделать такую труднее, чем выковать железный нож, к примеру. Глянь, какое острое лезвие получилось. Один неверный удар мастера – и всё, загублена вещь.

– Да заткнитесь вы, – орёт Лысый – задолбали своей археологией!

– Сам заткнись, – небрежно бросает Студент. Лысый, буквально, взрывается. Он подбегает, но не кидается на обидчика, который выше его на голову и шире в плечах, а начинает топтать его ценный товар, и тут же валится от резкого тычка.

– Ах ты, сука! – ревёт Студент, сжимая кулаки. – Ты знаешь, на какие бабки сейчас попал?

– Кто сука?! – Лысый пытается встать, но вновь падает на траву, это в "беседу" вступил Чича. Лысый негодует: – Шо ты, Чича, за кого мазу тянешь? Шо это падло на меня гонит? Слышал, он меня сукой назвал. Пацаны…

– Правильно назвал, – голос Чичи спокоен, но Лысый слишком хорошо его знает. – Ты нормальному пацану товар попортил, должен ответить.

– Да я отвечу, но он же меня сукой обозвал при пацанах! Слышь, ты, Студент, ты борзый, да? – Не совсем понятно, как Лысый собирается, если что, драться со Студентом, ведь его противник больше и сильнее. Похоже, вся эта выходка – просто истерика.

– Сиди спокойно, базарь тихо! Рабы рядом, – пацаны переглядываются. А ведь Чича прав. Это закон – не ссориться при дикарях, не устраивать разборок. Поддерживать авторитет надо не только оружием.

Но Лысый заводит себя всё больше и больше.

– Кого бояться, скотов этих, лохов этих первобытных? Я, что ли, их бояться должен, вот этих козлов?! – Бесится он. На беду, мимо, как раз проходит один из рабов, тащит какие-то бурдюки. Не помня себя, Лысый пинком опрокидывает его на землю и начинает молотить тяжелыми армейскими ботинками несчастного дикаря, вымещая свое раздражение. Он бьет так остервенело, что через минуту, всё уже кончено, тот лишь хрипит, но щуплый, брызжущий слюной, матерящийся "хозяин", продолжает избивать почти бездыханное тело.

Хлопок выстрела. Фонтанчик из пыли взметнулся у самых ботинок Лысого. Шагах в двадцати стоит сам Батян с пистолетом в руке. Шеф не очень любит стрельбу, видно на этот раз, Лысый его действительно "достал". Сам Батян выглядит колоритно: новенький американский камуфляж, ноги обуты в "казаки" на высоком каблуке, чтобы казаться выше, венчает композицию чудовищной афро-американской расцветки кепка какого-то клуба. И хотя пузатый Батян выглядит несколько комично, Лысому совсем не до смеха. Чича уже стоит у него за спиной, готовый выполнить любой приказ шефа, но Батя лишь подзывает буяна к себе.

– Что, гарсон, нервишки расшатались? – Лысый пару сезонов отработал официантом в Судаке и не любит, когда ему это напоминают. А Батян хорошо это знает.

– Да, понимаете, Михал Ильич…

– Ты, козёл, – Батян, словно приговор читает – только что угробил работника, здорового и сильного. Завтра он должен был отправиться на урановую…

– Да ну что Вы, Михал Ильич, ну, погорячился я. Бока запорол…

– Не перебивать!.. Так вот, этот дикарь должен был пахать на меня. И на всех пацанов. Понял? Ты его убил, а я – потерял бабло.

– Шеф, ну, чего там, зверьков этих жалеть… Зато остальные спокойней будут…

– Туго врубаешься? Я не о нём, я о своём убытке! Ты, сявка, меня прокидал, ты всю братву прокидал! – Лысый бледнеет, бормоча невнятные оправдания, а Батян продолжает: – Нервы, значит, расшатались. Подлечим. Отправим, наверно, вместо этого, тебя на уран. А? Поработаешь, успокоишься…

– Батян!.. Простите, Михал Ильич, простите… – на Лысого страшно смотреть, он пытается упасть на колени, но вездесущий Чича подхватывает штрафника за ворот рубашки.

– Чича, – шеф закуривает короткую толстую сигару, распространяющую фруктовый аромат, – ты парень авторитетный, побазарь с этим недоумком. Да приберите быстрее доходягу! Он, наверно, сдох, в такую жару быстро вонять начнёт.

– Сделаем, Батян! – Чича круто разворачивается на каблуках, волоча за собой Лысого. – Студент, обеспечь!

– Дурень! – На зов Студента прибегает один из аборигенов с красной повязкой на руке. Студент выдаёт несколько слов на местном наречии. Дикарь подобострастно склоняется, затем, свистом подозвав двоих рабов, даёт им указания. Труп уносят.

– Дурень? – удивляется Батян.

– Точно так, Михал Ильич, – смеётся Чича, – это Студент придумал. Клички для наших "шакалов". Дурень у них вроде бугра, наверно, потому, что самый высокий. Недели три, как у нас. Да Вы у самого Санька спросите.