Амур. Лицом к лицу. Ближние соседи

– Вот и славно! – весело заключил Семён Иванович.

Так и осело семейство Вана в Яньтае. А пустая комната, упомянутая Ваграновым, оказалась Машиной, потому что Маша уже на следующий день переехала к Семёну Ивановичу, у которого был отдельный дом, а через неделю венчалась с ним в церкви на станции Шахэ. Ксения была на венчании подружкой невесты. И, конечно, Ван Сюймин был на свадьбе в числе почётных гостей. Он даже тост сказал в виде притчи. Говорил по-китайски, Цзинь переводила:

– Один человек, скажем, звали его Мао Цзян, жил в окружении соседей, с которыми почти не общался. Некогда было, много работал. Жена и дочь ему говорили: «Нельзя от соседей отмахиваться. В трудную минуту они всегда помогут». А Мао Цзян отвечал: «В трудную минуту только родственники помогут». «Но родственники далеко, а соседи рядом», – говорили жена и дочь. «Ничего, приедут, помогут». И вот случилась беда – пожар, у Мао Цзяна сгорела фанза, сгорела его мастерская, и остался он с семьёй на улице, без единого цяня. Нечем было даже заплатить уличному писцу за письмо родственникам о случившемся. И соседи, с которыми он не хотел общаться, пришли на помощь: приютили, накормили, дали денег на письмо. Но ответа Мао не получил, и никто не приехал помочь. И тогда соседи все вместе сложились понемногу и фанзу ему построили, и мастерскую. Работал он хорошо, скоро со всеми расплатился и устроил пир для всех соседей. А на пиру сказал: «Близкие соседи лучше дальних родственников». Вот такими соседями для нас оказались Семён и Маша. Будьте здоровы и счастливы, дорогие люди!

4

К Ваграновым Цзинь всё-таки пошла, не хотела обижать Машу. К тому же не пришлось подарок искать и придумывать: отец успел сшить Семёну Ивановичу отличные сапоги.

Застолье уже было в разгаре. Новую гостью встретили весёлыми приветствиями. Приезжие братья дружно вскочили, предлагая ей место за столом. Она выбрала предложение старшего, совсем не похожего на Семёна и Дмитрия. Почему именно его, сразу не поняла, и лишь чуть позже догадалась: сердце подсказало, ведь у неё тоже маму убили, и они – как брат и сестра по несчастью.

Брат и сестра?.. Внутри что-то ёкнуло: пожалуй, нет! Василий вдруг напомнил ей Ивана, только сильно возмужавшего и не рыжего, а черноволосого с проседью. И Василий как-то уж очень пристально и серьёзно посмотрел на неё.

Цзинь смутилась и почувствовала, как загорелось лицо. Не доев предложенный Машей кусок рыбного пирога, она торопливо встала и вышла в прихожую.

– Ты куда это собралась? – преградила дорогу Маша.

– Никуда… Жарко… Лицо сполоснуть…

– А-а, ну иди. Умывальная знаешь где.

Но и Маша не успела вернуться в комнату, и Цзинь дойти до умывальной не удалось. Входная дверь распахнулась без стука, и на пороге вырос здоровенный казак с головы до ног в форме Амурского войска: тёмно-зелёная фуражка с жёлтым околышем на рыжекудрой голове, тёмно-зелёные же рубаха и шаровары с жёлтыми лампасами, серебряные с жёлтым просветом, четырьмя звёздочками и большой буквой «А» погоны, портупея через правое плечо и шашка на боку.

– А подать сюда виноватого! – прогудел казак. – Кому тут полтинник прилетел?

В прихожей света было маловато, и разглядеть, кто перед ним, ему не дали Ваграновы. Они выскочили все разом, Машу и Цзинь оттеснили в угол, казака облапили, мешая друг другу обнять его и поздороваться. И все что-то говорили, говорили… А Цзинь спряталась за Машу и боялась пошевелиться, чтобы новый гость ненароком не обратил на неё внимание. Это был Фёдор Кузьмич Саяпин. Уже не сотник, а подъесаул.

Гостя под руки увели в столовую, а Василий приотстал и перехватил Цзинь, собравшуюся под шумок улизнуть.

– Цзинь, вы куда-то торопитесь?

– Да, – смутилась она, – у меня сын маленький… с дедом…

– Сын – это святое! Давайте я вас провожу.

– Что вы! Нет-нет! У вас, я вижу, гость дорогой…

– Да, Фёдор действительно дорогой нам человек, но он никуда не спешит, мы ещё успеем наговориться, а вам одной идти будет неуютно.

Они вышли из дома в осенние сумерки. На ясном небе, словно капли дождя на стекле, висели крупные звёзды. По остывшей розовато-серой глади заката скользила утлая лодочка месяца. От недалёкой станции долетали пыхтенье паровоза и металлический стук буферов: видимо, формировался эшелон.

Василий взял Цзинь под руку. Она была ниже его плеча, и его твёрдая ладонь оказалась у неё под мышкой. Она высвободилась и сама взяла его под руку.

Некоторое время шли молча. Потом Василий кашлянул, и Цзинь, словно спохватившись, торопливо сказала:

– Вы произнесли: «Сын – это святое»… У вас есть сын?

– К сожалению, нет. Я никогда не был женат.

– И никого не любили?! – удивилась она.

– Любил. И жениться хотел. Но девушка умерла от чахотки.

Василий говорил неторопливо, чисто проговаривая каждое слово. «Так, наверно, говорят большие начальники, – подумала Цзинь, – чтобы их подчинённым всё было слышно и понятно».

– А вы где служите? – спросила она.

– В Сунгари… то есть в Харбине. Недавно переименовали, ещё не привык. В Главном управлении КВЖД. Возглавляю службу эксплуатации южного отделения дороги. А вы?

– Я – помощница Семёна Ивановича по связям с китайским персоналом и вообще с китайцами.

– А русский язык где учили?

– В детстве жила в Благовещенске, там и научилась. А читать и писать по-русски учила Маша. Она – очень хороший человек!

– Да, Семёну повезло с женой. Скоро и малыш появится.

«А я и не заметила», – подумала Цзинь и устыдилась своего невнимания к подруге.

– Мне показалось, или вы знаете Фёдора Саяпина? Он ведь тоже из Благовещенска.

– Какого Саяпина? – как бы удивилась Цзинь.

– Ну, того, кто сейчас в гости пришёл.

– А-а… Нет, не знаю, – небрежно сказала она, но, видимо, сказала не очень уверенно, потому что Василий остановился, повернулся к ней лицом и мягко попросил:

– Если не хотите говорить – не говорите, но лгать… не надо.

– Лгать?! – Это русское слово было ей незнакомо.

– Говорить неправду, – поняв её незнание, пояснил Василий.

Цзинь густо покраснела и порадовалась, что в сумерках её смущение не видно.

– Простите… Да, я знаю Фёдора Кузьмича. Наши семьи дружили.

– А что случилось? Почему дружба в прошлом?

– Осада Благовещенска… – Цзинь пронизал ужас от одного лишь воспоминания, и ужас этот отразился явной дрожью в голосе.

– Знаю. – Прозвучало глухо и, как показалось Цзинь, виновато. – Стыдно и больно!.. – Василий помолчал и повторил с отвращением: – Стыдно и больно! – И добавил: – Не знаю, можно ли такое простить, но я прошу прощения. Поверьте, это было какое-то затмение. Русский народ не такой, он добрый, милосердный, незлопамятный…

Цзинь кивнула, взяла его под руку, и они снова пошли рядом. Но вспыхнувшая напряжённость не проходила. Молчание затягивалось.

– А вы где с Фёдором Кузьмичом познакомились? – наконец спросила она. – Он тоже в Главном управлении?

– Он при штабе Заамурского округа пограничной стражи (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%97%D0%B0%D0%B0%D0%BC%D1%83%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D0%BE%D0%BA%D1%80%D1%83%D0%B3). А познакомились… – усмехнулся Василий и коротко рассказал про поход от Хурхуры до Сунгари, про Фёдора и его сына. Казаки для него были сплошь герои. – А при осаде Сунгари Ивана тяжело ранили… очень тяжело, еле выжил, – закончил он. – Девчонка выходила, которую он от «боксёров» спас.