Вторая территория

– Вас как звать? Машей? Не представляете, как мне вас не хватает с веником и совком. Убрать на орбите ссор после разделения.

Она не слушала его.

– …ссор после разделения…Я бы ничего не пожалел отправить вас туда.

– Куда?

– В космос.

«О них верно говорят – не от мира сего». Она ответила в сердцах:

– Сумасшедшие. Недаром о вас говорят: «Парите в облаках». Мой вам совет: держитесь за землю. За край земли.

Она продолжала вытирать пол, но позже ей показалось, что теоретик с ума сошёл.

– Как? Повторите, «За край Земли» – закричал он, – и как я раньше не догадался? Маша, это – идея. Вы – гений. Солнечным датчиком по Солнцу, а дальним земным по краю Земли. Мы это обязательно оформим. Маша, дай я тебя расцелую. Именно по краю Земли.

«Всё-таки они- шизоиды, – подумала она. – Нужно попросит снова перевестись на попозже. Иначе в дурдом с ними попадёшь».

Позже действительно было оформление, и она увидела патент, оформленный по всем правилам, и на его радужной бумаге среди других фамилий свою, подумала «Мир перевернулся». Её фамилия, под которой она расписывалась в ведомости в получку и в аванс, была среди других. За это полагались и деньги и можно справить пальто для Светланы.

Её пригласили и на банкет, скромный, неофициальный. В комнате теоретиков просто сдвинули столы, застелили их карандашной калькой и нарезали, и разлили, что тайком пронесли через проходную. Она нарядилась в бабушкино шёлковое платье, достав его из нафталина в сундуке. Говорили: «…уверенно стартовать к Марсу, Венере, к чёрту на куличках и нас не испугает орбитальный сор». Её называли Марией Филипповной и поднимали тосты за неё, и она подумала: «Теоретики – тоже люди и у неё теперь такие связи и даже, наверное, удастся Светланку на фирме пристроить теперь». Она знала уже, что главным на фирме по фамилии Королёв, но фамилии начальника отдела не знала.

Мишка.

По делу к нему обращались «Михаил Гаврилович», а за глаза звали Мишкой. Он что-то имел не то от нганасан, не то от долган. В общем присутствовала в нём струйка северной медленной крови, которая его мать, геологом болтаясь по северным местам, успела подхватить. В объектовой работе он всегда был на передовой, составляя электрические схемы систем управления, а затем на всех этапах доводя их до ума, неизменно участвуя во всех их испытаниях. С ним было надёжно, потому что он никого не подставлял, ни за кого не прятался, и все неприятности брал на себя. Системы он нутром чувствовал и находил в них узкое место без долгих разбирательств. Он был всегда исключительно вежлив, никогда голос не повышал, а вечерами разряжался с помощью алкоголя.

На всех испытаниях он был от начала до конца. Знаменитая «семёрка» была экологически чистой ракетой. Окислителем её был жидкий кислород, а горючим этиловый спирт. Провозить спиртное на жилые площадки вблизи стартов было трудно, и полигонные долгожители изощрялись в составление инструкций, например на промывку контактов. Руководитель технических работ в МИКе и на старте это понимал и не смотря на представленные ему расчёты спрашивал: Сколько человек в группе? И умножив их число на допустимую негласно норму подписывал требование. Работа была тяжёлая и работавших месяцами на полигоне не грех было чуточку поощрить. Это было «секретом полишинеля» и на него закрывали глаза.

Первые космические старты привязывали к расположенному севернее селению Байконур. Хотя это было тоже секретом полишинеля. Он находился рядом с железнодорожной станцией Тюратам. Специалистам не стоило труда разоблачить этот невинный обман. Как и многие прочие обманы. Но это было делом большой политики, от которой Михаил Гаврилович был далёк, хотя и работал своими успехами на неё. Неизменное употребление подтачивало его организм.

За неизменную порядочность его любили на всех производственных этажах. И ведущим по первым космическим кораблям было незазорно привезти в день его рождения на его квартиру вблизи площади Маяковского охапку цветов.

В основе его семейных переживаний была загадочная история. Его брат таинственно пропал при восхождении в горах. Поиски его были противоречивы и доставляли мучительные сомнения мишкиной семье.

Находясь вечно на передовой, Мишка получал и «по ушам» и награды, но небольшие оттого, что не выпячивал себя и заботился о коллективе. Другими словами, он был своего рода «Василием Тёркиным» начала космических лет.

Меня он называл «Дядя Сея». Так говорила тогда его малолетняя дочь, кода мы совместно снимали с ним дачу в Подмосковье. Но и все модификации космических кораблей по части управления можно считать его детьми. Подобно домашнему врачу-педиатру он знал и чувствовал новорождённый управленческий организм и добивался его здоровья.

Были нюансы и неизбежного взаимодействия поколения ракетчиков и представителей нового веяния управления космических средств. В части возрастов – внуков и дедов. На космодроме, пристроившись со схемами на ящиках под ракетой-носителем, Мишка пережидал, когда усевшийся на стул перед изделием, как называли они космические аппараты, Главный конструктор всего-всего Сергей Павлович Королёв отвлечётся, чтобы шмыгнуть мимо него незамеченным. Неконтролируемый контакт с Главным конструктором был большей своей частью непредсказуем.

В процессе творческого становления, конечно, многое имело место: случалось быть и на коне, и под конём. Не только знания, но и черты характера и поведение играли порой исключительную роль. И нужно сказать, что Михаил Гаврилович Чинаев достойно все эти испытания перенёс и был всегда на фронте пионерских спутниковых работ, в «окопах» передовой новой техники.

Сайра.

За глаза её звали Сайрой. Была, мол, такая история.

Собирались отметить очередное событие, разговаривали между собой.

– Нужно взять сайру.

– А где она работает?

Разговор их со стороны выглядел нелепо.

– Погоди… Кто она?…Ну, ясно. А в чём дело? Погоди… Я просто не могу. Вариантов действительно…Погоди…

Обсуждали и последнюю командировку.

– На анализы нам не хватало времени.

– Небось, по ресторанам сидели…

– Какие там рестораны. А обработчиками телеметрии там были жёны офицеров. Действовали согласно таблицам, а на нас смотрели, раскрыв рты. Как на пришельцев.

– Вы и были такими. Из столицы в камчатскую глухомань.

– Но интересны были и сами офицеры. Они показались нам сохранившейся белой гвардией. Осколком страны на окраине должны непременно быть прущие мужики. Ничего у них за душой, ни знаний, ни совести, но они прорвутся. У них напор и никому не хочется тратить силы в пустую ограничивая их. Ан нет. Какая-то сохранившаяся культура, в центре утраченная. Какая-т деликатность прежних времён. Один из них вернулся из отпуска с большой Земли и знаете, что он компании привёз? Конфеты «Мишка на севере», «Белочку», «Ну-ка отними». Наверное, там на краю страны, на отшибе только так и можно сохраниться. Не сохраниться, а даже сохранить.

В длинном, вытянувшемся вдоль железнодорожной линии кафе-столовой было шумно и стоял непрерывный гул, словно там, в отдалении непрерывно заводили самолёт.

В то время первых пилотируемых запусков сначала существовала традиция после полёта приезжать на предприятие и благодарить, а потом уже перестали приезжать и отмечали в рабочем порядке. Благо с обеда отпускали. Обсуждали наболевшее.

– Что рассуждать плохо-хорошо. Для меня-плохо, для тебя- хорошо.

Говорили о своём. Сайра рассказывала подруге.

– Прихожу к врачу. У меня задержка, мол, а он мне: «Сколько вам лет? Вам нужно любить, рожать, а вы всё учитесь. А по поводу задержки поторопились, – говорит- нужно жить помедленней».

За соседним столиком развлекал друзей Лёшка. Он был потомственным калининградцем. Его мать всю жизнь проработала вахтёршей в проходной. Лешку устроили на телефонную станцию. У него было хобби – имитация голоса. Он развлекался, включаясь в разговоры. Ему доставало удовольствие вставлять реплики в разговор. Он понимал, что с этим очень просто загреметь, но не переставал. Рассказывая об этом, всех смешил.

Говорю ему, сомневающемуся:

– Не узнаешь, а я тебя узнаю.

Или в разговоре с теоретиком, не важно о чём, порождая смятение:

– Ты, как всегда, напутал.

В пересказе выходило смешно, и Лёшка даже себя считал полезным, заставляя теории проверить.

В кафе у станции в такие дни случалось, как бы слияние эпох. Отметить событие вроде святое дело. И не рискуя на территории, а здесь рядом, за проходной встречались потоки, на территории не смешивающиеся. Здесь были и те, кому отправляться на следующей электричке в Москву и местные, «высоколобые» и рабочие. Отметить событие, окончание долгой эпопеи считалось делом святым и своего рода самодеятельностью. В то время все отчётливо понимали, что существует, так сказать, наука и жизнь, разница между словом и делом. Относились к этому, как к природным явлениям.

Случались в кафе, конечно, и пьяные откровения и, если бы их хотели на чём-то подловить, то здесь бы преуспели, но работники первого отдела были больше из своих и в этом не особенно усердствовали. В ОКБ не было уникальных секретов. Секретными были планы. Масса стендов вовлекалась в любой проект и секрет становился явным. Большинство считало для себя вечным здешний круг лиц.

Но не она. Она чувствовала себя бабочкой, пытающейся стряхнуть с себя пыльцу периферийности. По Ярославской железной дороге считалось: до Лосиноостровской ещё столица, хотя и окраинная, дальше – Подмосковье. И их городу – Калининграду Подмосковному куда до Калининграда европейского. Не догадывались ещё тогда, что именно Калининград-Подлипки зазвучит и станет местом паломничества.

Она просто так считала и при первой возможности упорхнула бабочкой в столицу из этих мест. За глаза её звали «Сайрой», и она была из техников.