Дилеммы XXI века

Огромное количество открытий, перемен в науке, изобретений должно придать смелости не одному желающему предсказать будущее, что я принимаю как явление скорее парадоксальное, потому что этот град столь густо летящих нам на головы открытий, не предвиденных раньше, потребовал бы резерва и большой осторожности в формулировании предсказаний, как и сама частота, само количество великих и революционизирующих нашу жизнь открытий, появившихся в минувшие десятилетия, заставляли бы, собственно говоря, надеяться на ещё большее их нагромождение, ещё более серьёзный, просто лавинообразный рост наших знаний, наших возможных действий в относительно недалёком будущем.

«Предсказателями», так сказать, «по профессии» являются писатели, работающие в жанре научной фантастики; надо знать, что они придумали такое количество всяческих изобретений и открытий, какое ни одному учёному не снилось (в 1939 году появились уже рассказы об… атомной бомбе!). Я думаю, что, быть может, стоит когда-нибудь составить каталог этих, «предложенных» писателями, открытий. Был бы он наверняка интересный, хоть работа, необходимая для его составления, лишила бы сна пожалуй сотни библиографов и специалистов по инвентаризации, поскольку таких произведений, романов и новелл появляется ежегодно много тысяч, и так уже около пятнадцати лет с лишним! Другое дело, что и писатели не могут придумывать совсем на «пустом» месте – что и они творят, прежде всего, комбинируя, переиначивая, смело модифицируя существующие понятия и гипотезы. Того, чего мы не знаем хорошо, мы не будем знать, пока… пока просто не узнаем – и всё; из чего, разумеется, не следует, что напрасно всяческое предвидение. Осторожность здесь, однако, не помешает…

От составителя II

За десять лет до…

Первоисточники опубликованного выше:

Каким будет мир в 2000 году? – Lem S., Jak bedzie wygladal swiat w roku 2000? / Kalendarz Gоrno-Slaski na rok 1955. – Krakоw: Wydawnictwo Literackie, 1954, s.196–199.

Перспективы будущего – Lem S., Perspektywy przysz-losci. – Nowa Kultura (Warszawa), 1954, nr 36.

Об астронавтике – по существу – Lem S., O astro-nautyce – rzeczowo. – Zycie Literackie (Krakоw), 1955, nr 36.

О границах технического прогресса – Lem S., Czlowiek i technika [O granicach postepu technicznego]. – Nowa Kultura (Warszawa), 1956, nr 9.

Фельетон о 2000 годе – Lem S., Felieton o roku 2000 [O roku 2000]. – Zdarzenia (Krakоw), 1958, nr 10.

Обратим внимание, что об астронавтике (космонавтике) в своих статьях Станислав Лем писал ещё до запуска первого искусственного спутника Земли – человечество уже жило ожиданием скорого прорыва в космос.

Следует отметить, что в это же время Станислав Лем опубликовал относящуюся к тематике настоящего сборника свою первую философскую монографию «Диалоги» (Lem S., Dialogi. – Krakоw: Wydawnictwo Literackie, 1957, 323 s.), которая издана и на русском языке (правда, только через 48 лет, но зато расширенное издание) и с которой рекомендуем ознакомиться: «Лем С., Диалоги». – М.: АСТ, 2005, 523 с., серия «Philosophy». Первое издание этой монографии полностью называлось так: «Диалоги о воскрешении из атомов, теории невозможности, философской концепции людоедства, грусти в пробирке, кибернетическом психоанализе, электрическом переселении душ, обратных связях в эволюции, кибернетической эсхатологии, личности электрических сетей, коварстве электромозгов, вечной жизни в ящике, конструировании гениев, эпилепсии капитализма, машинах для правления, проектировании общественных систем», – и состояло из Диалогов I–VIII. Для оформления диалогов Лем позаимствовал героев у английского философа Джорджа Беркли из его трактата «Три диалога между Гиласом и Филонусом», увидевшего свет в 1713 году. Лема привлекли имена героев, ибо Гилас происходит от латинского hyle (материя; телесный, материальный, конкретный), а Фи лонус – от phylos nos (любящий мысль; духовный, интеллектуальный), именно в споре этих двух ипостасей Лем пытался найти истину. Сам Лем разбивал «Диалоги» на три части: «Первая говорит о парадоксе воскрешения (…). Во второй части мы находим универсальное лекарство ко всем болезням философии, прописанное доктором Филонусом в виде кибернетики (…). Третья часть – это моё частное дополнение, которое использует понятийный аппарат для расправы с различными видами системного зла» («Так говорил… Лем», c.100).

Часть 2

«Сумма технологии»

Куда идёшь, мир?

Сделаем ещё одну попытку заглянуть в будущее нашей планеты. Попытки эти сегодня в моде, многими повторяются, перьями учёных и публицистов уже даже вырыты целые колеи, в результате множества усилий проявилось Янусово обличье современных пророчеств, где орлом является технологическое совершенство, автоматизированная роскошь будущей цивилизации, а решкой – незримый огонь радиации, тотальная гибель. Наверное, будущему придётся выбирать между этими крайностями, однако есть ли уверенность, что нас ничего не ждёт, кроме автоматизированного рая либо водородного ада? Уже сложился стереотип: пишущий, в зависимости от обстоятельств, становится либо апологетом, либо Кассандрой – в конце концов можно полагать, что будущее, хорошее или плохое, будет простым, как простыми являются, в конечном счёте, оба указанные решения. Мои намерения на сей раз скромны: пересмотреть некоторые положения, присмотреться к фактам, быть может, подвергнуть сомнению выводы, ничего не заявлять с уверенностью без обоснования, наконец, если это понадобится, поставить вопросительные знаки там, где до сих пор ставили только восклицательные. Всё более отдаляющееся прошлое, уменьшающееся в масштабе с уже кажущимися скромными гекатомбами неатомных войн, содержит в себе, наверное, некое зерно, некий горький стержень опыта хотя бы потому, что является собранием фактов, нерушимой реальностью, и в зигзагах его застывшего пути можно прочесть многие из тех закономерностей, которые сформируют нашу будущую судьбу.

I

Существующее сейчас атомное равновесие является, разумеется, процессом, а не состоянием; оно обладает своеобразной динамикой, которую можно было бы исследовать, даже в отрыве от задач большой политики, математическими методами. После создания мощнейших средств уничтожения естественно пришло время для конструирования приспособлений, доставляющих эти средства к цели. Таким образом, после атомной гонки наступила гонка ракетная. Когда водородные заряды достигли своеобразного «оптимума» и дальнейшее увеличение их мощности утратило единственное, берущееся в расчёт стратегическое значение, ибо город, или совокупность городов, или целую страну, можно, как и человека, уничтожить (буквально) только раз, – предела совершенства достигли и ракеты, по крайней мере что касается скорости. Кто захотел бы, чтобы ракеты летали быстрее, чем это можно сделать уже сегодня, запускал бы их в небо, но они не возвращались бы на Землю; достигнув максимума, дальнейший путь в этом направлении перестал бы существовать. Очевидно, что лихорадочная деятельность может продолжаться, касаясь, однако, в основном деталей, то есть различных технических и технологических элементов, например, двигательных установок, прицельных приспособлений или контрольно-наблюдательной аппаратуры, однако этот процесс не вносит в существующее положение дел какие-либо факторы, значительные настолько, чтобы они были способны его в какой-то степени изменить. Поскольку в нашей юдоли ни одно состояние непрестанного движения не может оставаться неизменным, постольку во внешне видимом монолитном (хоть и двойственном) равновесии сил военного атома появляются тревожные, пока ещё малозаметные явления. Дело в том, что «атомный клуб» начинает понемногу разрастаться. После Англии – Франция, уже есть информация и о Западной Германии, которая с пресловутой скрупулёзностью и обстоятельностью приступила к работам и в недалёком будущем будет готова представить миру атомные бомбы, более дешёвые и простые в изготовлении. Если этот процесс не притормозить – а я не представляю себе, что его может замедлить, кроме реального разоружения, какие-либо полумеры и компромиссы могут, в лучшем случае, лишь приостановить эту «акцию распространения бомб» среди народов, – то через некоторое время может возникнуть такая ситуация, когда какой-нибудь южноамериканский диктаторчик или какая-нибудь в элегантном мундире цвета хаки «сильная личность» типа полковника Мобуту получит в своё распоряжение одну из дешёвых, демпинговых немецких атомных бомб. Было бы непростительной наивностью думать, что такие державы, как, в частности, производитель этих дешёвых бомб in spe ФРГ, которые дадут старт процессу распространения атомных бомб, будут в состоянии этот процесс контролировать и регулировать настолько, что вероятность разжигания радиоактивного военного пожара в какой-либо удалённой от основных столиц точке планеты перестанет существовать.

Регулировать можно только зачатки, начало таких процессов; потом инициаторы теряют над ними власть. И тогда мир может столкнуться с ситуациями настолько же непредвиденными, насколько и опасными, когда, в конце концов, первый атомный взрыв окажется неожиданностью одинаково для всех. Но здесь мы уже слишком много сказали о всевозможных условиях, не занимаясь при этом явлениями фантастическими. Это всё очевидно: наступит время, когда обладание атомным арсеналом уже не будет источником каких-либо выгод, каких-либо возможностей, кроме одной – гибели. Нельзя пассивно ожидать возникновения такого состояния; задача политики, прозорливой и разумной, заключается в том, чтобы обнаружить приближение этого момента и указать миру, в какой мере единственным и последним для него шансом является контролируемое разоружение. Я, разумеется, не утверждаю, что к устранению ядерной опасности можно прийти именно таким путём, но эта возможность представляется мне вполне реальной, так как иначе от атомного равновесия мир может перейти к атомному хаосу, в котором меньшие, но на многое претендующие, будут пытаться, используя угрозу, импортированную у прибыльно работающих фирм ФРГ, шантажировать большие государства, решая свои проблемы и проблемы своих соседей за их счёт. Это станет, очевидно, прелюдией к похоронам человечества; мой – признаюсь, умеренный, – оптимизм относительно дальнейшего развития ситуации основывается на допущении, что с позиции эскалации ядерного вооружения сойдут даже самые упорствующие сегодня (можно даже сказать «самые безумные», если во внимание принять ситуацию, когда Франция изо всех сил старается стать атомной державой, хотя давно опубликованная статистика показывает, что расщепляемого материала, уже имеющегося у обеих сторон, с излишком хватит на всё и всех, но эпитетами такого рода лучше не оперировать, потому что слишком быстро это привело бы к их полнейшей инфляции) – сойдут, повторяю, самые упорные сегодня, и не из-за каких-то там высоких моральных принципов и даже не под влиянием мирового общественного мнения, а только потому, что этот нож мясника перестанет быть обоюдоострым, а будет уже иметь только одно острие, одинаково направленное на всех.

II

Обозначив таким способом возможность (или, говоря осторожнее, одну из возможностей) разоружения и тем самым сняв с чаши весов груз потенциальной гибели, можем поставить вопрос о будущем мира уже не в эсхатологическом измерении.

Я вижу две фундаментальные ошибки в размышлениях, обычно пытающихся представить нам этот будущий мир. Первая – пренебрежение реальными мотивами, движущими человеческими поступками. Вторая – абсолютизирование, придание высочайшего ранга современной (то есть временной в масштабе жизни планеты) существующей технологии нашей цивилизации.

Начнём, чтобы оживить разговор, с этого второго, близорукого взгляда. Каждый из нас наверняка рассматривал и неоднократно такие забавные гравюры на бумаге и металле, рисунки, на которых запечатлены представления наших предков о технологии будущего. Из эпохи пара: все на этих (в своё время абсолютно серьёзно трактовавшихся!) картинках дымит и пылает. Паровые кареты, паровые коляски, брички, даже лифты; паровые двуколки, пейзажи в ореоле пышущих огнём локомотивов и бесконечно длинных железнодорожных составов; великолепные резные железные мосты для них; паровые пушки и корабли. В равной мере распалили воображение наших дедов воздушный шар и тростниково-полотняный летательный аппарат братьев Райт; опять такие же презабавные вымыслы, города, наполненные гулом смешных деревянных нетопырей, балконы, к которым причаливают элегантные гондолы воздушных шаров – и так происходило со всяким получившим определённую известность изобретением, таким, как, например, телефон или динамо-машина; каждый раз точно, скрупулёзно повторялась та же ошибка: первому образцу, только механически увеличенному в сто или тысячу раз и одновременно получившему распространение за всеми морями и на всех континентах, пророчили триумф и абсолютное господство в дне завтрашнем. Поэтому – хочу спросить – не возможно ли, что современные технические апологии будут вызывать у наших внуков такое же искреннее веселье? Может ли стать будущее эпохой непрекращающихся галактических путешествий, либо кишащих на Земле электронных роботов, либо гигантских атомных электростанций – как если бы человечество руководствовалось только одним стремлением: заболеть некоей технологической мономанией, лишь бы та была достаточно монументальной?

Здесь наши размышления подошли уже к вышеупомянутому вопросу – мотивам человеческой деятельности. Имеются в виду мотивы сообщества, явления в масштабе общества, то есть проблемы из области социологии и политики. Определённая автономность развития изобретений несомненна, и это значит, что однажды сконструированный, первый примитивный автомобиль или первая телевизионная аппаратура воздействуют (скажем, пусть даже самим своим несовершенством, уродством, хотя всё не настолько просто) на массы конструкторов таким образом, что начинается этот увлекательный и достойный внимания процесс эволюции, в результате которого возникает ряд очередных, всё более совершённых форм, сопоставимых друг с другом так же, как биолог-эволюционист сопоставляет последовательные формы ископаемой лошади или ящера. Аналогии подобного эволюционно-биологического типа можно и дальше множить (хотя по сути это небольшое отступление). Господству отдельных видов, хотя бы тех же ящеров, пришёл конец, когда на арену вышли млекопитающие, первые из которых были животными малыми, слабыми, с многих точек зрения примитивными по сравнению с высокоспециализированными гигантскими ящерами, и несмотря на это в ходе биологического совместного соревнования они принесли этим колоссам погибель. Подобной представляется история, скажем, паровой машины и двигателей внутреннего сгорания. Когда появились эти последние в виде двигателя Отто, гигантские и величественные поезда, приводимые в движение паром, пересекали все континенты, господствуя на них монопольно. Первые транспортные средства с бензиновыми моторами были неуклюжими слабаками и чудовищами. И вот за лет пятьдесят (эволюции на аналогичный процесс потребовались бы сотни миллионов лет) дошло до того, что в государствах с особо быстрыми темпами развития техники, таких как Соединённые Штаты, железнодорожный транспорт оказался на грани банкротства, экономической гибели, а почти все перевозки приняли на себя самолёты и автомобили, приводимые в движение бензиновыми двигателями.

Эта автономность развития изобретений, ибо о ней идёт речь, является только одной и, добавим, наиболее бросающейся в глаза стороной всего сложного явления. И это правда, что, будучи однажды сконструированным, автомобиль в определённом смысле дальше «развивается сам», что его формы, от года к году обновляющиеся и новые, так же диктует мода (впрочем скрытой пружиной которой является интерес производителей), как и технические требования, и что автомобиль 2000 года мы не можем себе представить просто потому, что – без сомнения – он будет в слишком большом несоответствии с сегодняшними представлениями; также, опираясь на современные эстетические соображения, мы были бы потрясены – представленным нам – образом человека 500 000 года. Однако всё это (напоминаю, мы всё ещё ведём разговор об автономности, о «собственной жизни» изобретений) важно только в «пределах вида», который составляют автомобили или атомные энергоцентрали. Но – вопреки возможному мнению – не «внутривидовое» развитие изобретений формирует в конечном итоге совокупность нашего бытия. Делают это прежде всего те феномены, те открытия и изобретения, которые вчера ещё никто даже не предвидел, а если как-то и представлял их материализацию и конструкцию, то уж наверняка последствия возникновения этих изобретений, мощно моделирующее, революционизирующее влияние их на образ мира оставались непредвидимыми, за пределами самой смелой фантазии. Примеры? Атомной энергии, неизвестной (просто не верится!) ещё семнадцать лет назад, будет достаточно. А химическая промышленность искусственных материалов? А телевидение, а кино, едва известное на исходе прошлого столетия? Проблема слишком очевидна, чтобы требовались доказательства.

Поэтому мы должны ожидать выхода на сцену – в течение ближайших лет или десятилетий – именно таких новых факторов, таких могучих сил, таких изобретений или открытий, последствия которых окажутся одинаково всесторонними и универсальными; говорить об облике грядущего, не зная этих неизвестных, – это ещё раз рисовать картинки, которые у потомков вызовут только усмешки. Однако здесь, казалось бы, мы подошли к пределу наших возможностей, подрубили тот сук, на котором сидим, ибо как можно говорить о том, чего нет и чего – ex definicione[5 - По определению (лат.).] – ни сути, ни влияния на жизнь и последствий мы не знаем – это же квадратура круга.

В какой-то мере это так; и не будем пытаться отыскивать несуществующие изобретения (по крайней мере сейчас, когда рассуждаем столь серьёзно). Ведь в противоположность видам животных и растений эти изобретения рождает, создаёт не Природа, а человек; захотел путешествовать – изобрёл корабль, поезд, ракету; захотел идеальных невольников – изобрёл машины, работающие ему на пользу; захотел убивать, господствовать – изобрёл…

Изобретения являются видимым результатом, потребности – причинами; однако должны ли мы – в свою очередь – выдумывать потребности? Нет – те или иные появятся из-за закрытых дверей, даже когда мы будем знать потребности сегодняшнего дня, наиболее не удовлетворённые. Мир будет нуждаться во всё более дешёвой энергии, всё большем количестве продуктов и одежды, всё большей стабильности жизни, в защите её от болезней и смерти. Эта фундаментальная тройка будет ещё десятилетия иметь преимущество перед иными потребностями, такими, которые возникают после какого-нибудь открытия или изобретения (как, например, телевидение, которого деды наши не знали, поэтому и не могли о нём мечтать; иное дело, естественно, когда речь идёт о путешествиях или об одежде; отсюда вывод, что изобретений, потребности в которых мы сегодня не ощущаем, нам выдумать не удастся).

Сложный, богатый на приключения, поражения и неожиданности процесс наступления новых областей технологии в принципе представляется – в наибольшем упрощении – следующим образом.

Пример первый: атомная энергия. Потребность: продиктована условиями – срочная (война, необходимость добиться превосходства над беспощадным противником). Изначально существовала теоретическая возможность создания водородной бомбы (но, естественно, не было даже этих слов, этого термина) благодаря знанию процессов, происходящих в звёздах, в том числе в нашем Солнце. Никаких возможностей реализации. Первые эксперименты с расщепляющимся ураном; окружённая тайной военного времени величайшая концентрация умов и материальных ресурсов. Коллективная работа, одновременная атака на многих фронтах с целью обнаружения наиболее продуктивного способа расщепления урана, а также создание нового расщепляющегося элемента – плутония; работа, в принципе основанная уже на хорошем теоретическом знании предмета. Медленное прорастание и возникновение атомной технологии путём постепенного перехода от научно-лабораторных процессов, то есть осуществляемых в малых объёмах, к масштабам промышленного производства. Первые атомные бомбы. Возвращение к идее «искусственного солнца», новая концепция: «обычная» атомная бомба как запал для водородной бомбы. Дальнейшие работы, увенчавшиеся успехом.

Побочный продукт всего комплекса этих работ: атомный реактор как источник энергии. И это необходимо подчеркнуть. Не он был целью. Сегодня работы ведутся, между прочим, в направлении реализации контролируемой реакции синтеза водорода, то есть задачей является как бы «параллельное повторение» истории атомной бомбы. Однако «водородный реактор» до сих пор ещё не сконструирован. Трудности на этом пути оказались большими, чем предполагалось. Однако дело ещё не проиграно. Потребовалось расширить вступительную фазу, теоретическую: знания элементарных свойств материи оказалось пока недостаточно. Отсюда – хотя и не только отсюда – резко возросший темп работы физиков, учёных всего мира, главным образом в области элементарных частиц, наделённых большой энергией. Создание огромных ускорителей этих частиц («космотроны», «синхрофазотроны» и т. п.). Плоды этих работ нужно ещё ожидать.

Пример второй: астронавтика. Потребность: продиктована условиями большой политики. Необходимость предоставить стратегам средства доставки ядерного оружия. Исходные условия: достижения немцев в конструировании ракет, из которых самая совершённая – «Фау?2». Работы в области внешней баллистики, теории ракетной тяги, теории химического топлива, реактивных и ракетных двигателей. Побочный продукт: ракеты, способные вывести на околоземную орбиту искусственные спутники. Этот продукт, как в последнем, так и в предшествующем примерах, постепенно автономизируется. Это значит, что атомный реактор первоначально поставлял ядерный взрывчатый материал как то, что от него требовалось, а получаемую энергию рассеивал, ибо она была излишней, но, пройдя технологическую эволюцию, превратился в «мирный реактор», который не создаёт взрывчатых веществ, зато вырабатывает энергию; аналогично и ракеты – носители бомб – переконструированные, специализированные становятся – и станут – космическими кораблями для людей, способными перемещаться в космическом пространстве.

Как видим, атомная энергия для мирных целей и астронавтика вначале были получены как «побочный продукт». Это следствие структуры мира, в котором мы живём; можно себе, естественно, позволить моральную оценку данного факта, но ни в коей мере она его не изменит; пожалуй, значительно плодотворнее было бы задуматься над тем, какие «побочные продукты» может в будущем дать нам состояние нашего мира. Конечно, не всегда речь должна идти о par excellence[6 - Преимущественно (фр.).] «побочных» продуктах. Демографическое давление, динамика освобождающихся колониальных народов могут сделать проблемой номер один глобально разоружённого мира проблему продуктов питания. Концентрация усилий и средств позволит тогда решить теоретически, а затем и в производственных масштабах, задачи искусственного синтеза таких продуктов, например, путём фотосинтеза из самых дешёвых элементов и сырья или каким-то иным путём; так или иначе речь будет идти о процессе из области прикладной химии, точнее говоря – биохимии. Возможно то, что побочным продуктом «операции питания» станут новые, неизвестные сегодня синтетические субстанции, используемые, например, в качестве строительных материалов или сырья для изготовления одежды.

Но видеть мир будущего как эпоху, свободную от страха войны, голода, нужды, и даже от болезней было бы, несмотря на всё, непростительным минимализмом. Однако если бы мы захотели мысленно глубже проникнуть в эту область неизвестного, то прежде всего нам пришлось бы расстаться со многими ценностями, которые сегодня считаются незыблемыми.

Одной из первых таких ценностей, на которую будущее – в своём направлении развития – вероятнее всего начнёт наступление, является наша – повсеместная сегодня даже среди большинства учёных (столь сильны привычки и бессознательные чувства человека) – приверженность ко всему «натуральному». Среди всех «натуральных» вещей наибольшее значение, разумеется, мы придаём собственному телу, которое мы, правда, прикрываем «искусственными» чехлами и покровами, перевозим в «искусственно созданных» транспортных средствах, порой кормим «искусственно выращенными» продуктами и даже поддерживаем его силы и помогаем в борьбе с «натуральными» его врагами, каковыми являются бактерии, «искусственными» химикатами лекарств. Иногда необходимо заменить какую-то часть этого бесценного своей «натуральностью» тела протезом или же аппаратом, усиливающим действие ослабевших органов (например, слуха). Однако мы всегда считаем (nota bene справедливо) эти протезы хуже чем то, что они заменяют; понятно, что каждый предпочитает свои волосы парику на лысине и собственные, пусть даже не совсем жемчужные зубы искусственной нейлоновой челюсти. Но это состояние преходящее; наступит время, когда вставные зубы будут лучше тех, которые создал организм, придёт также очередь и других, более важных его частей. Уже сегодня говорят, и не только говорят, о замене больного сердца новым, об искусственной почке, искусственной аорте, искусственных суставах или костях. Это только начало. Уже слышим от врачей о «банке крови», после которого наступит очередь других «банков», так что потерянную конечность можно будет заменить конечностью – наконец-то скажем это – трупа, пусть даже «свежего трупа», пусть даже «поддерживаемого в состоянии, подобном жизни, с помощью прокачки по его сосудам жидкости, подобной крови». Такая картина несколько нарушает наш покой. Однако мы уже слышим, что некий биолог привёл в движение конечности собаки, парализованной вследствие полного рассечения спинного мозга, таким способом, что на нервы конечностей этой собаки он подал поток электрических импульсов, записанных на ленте, подобной магнитофонной, предварительно зарегистрированных – записанных – у здоровой, ходящей собаки. Говорят, что это может стать великой надеждой на будущее для людей, разбитых параличом. Будут носить в кармане небольшую коробочку с кнопками с надписями «вперёд», «направо», «налево», «стоп» и т. п.; и будут приводить в движение самих себя, свои конечности, нажимая нужную кнопку. Об этом сегодня говорят как о вполне реальных вещах.

А будущее? Оно скоро заставит людей распрощаться с «натуральным», так быстро устающим сердцем; быть может, придёт очередь подверженной стольким мучениям системы пищеварения. После этого первого вторжения механизмов и искусственных приспособлений – то есть более сильных, более выносливых, чем «натуральные», а также, и это самое важное, заменяемых! – придёт время сделать следующий шаг: осуществить ещё более смелое и более тонкое вторжение в глубь химизма, микроскопических процессов в наших телах. Очень многое в них ещё можно сделать, усовершенствовать! Но это будет означать уже «прощание с природой» – шокирующее современного человека, почти неприемлемое. Конечно, эта большая волна перемен, эта биологическая революция приведёт к достижению долголетия, какого сегодня мы себе даже представить не можем. Но и с ним беда, так как наш мозг наверняка не сможет служить телу веками: очень скоро, переполненный массой воспоминаний, он превратится в мозг старца, влачащего жалкое существование, лишённого динамизма и живости мышления, теряющего способность впитывать новые впечатления. Поэтому и мозг, эта «святая святых», должен будет в свою очередь стать объектом исследований и, быть может, переделок… Каких? Генетических? Но здесь снова следует уяснить себе, в насколько широком диапазоне можно было бы творчески, преобразующе и одновременно осторожно воздействовать на плод, развивающийся в искусственной среде, вне матки – и где установить границу вторжению техники и химии в глубь этого последнего элемента природы, которым является наше тело и который до сегодняшнего дня ещё устоял перед вторжением техники в наше окружение, в наш внешний мир?

Ответ на этот вопрос мы дать не можем. Только видим, что чем больше мы пытаемся мысленно удалиться от сегодняшнего дня, тем больше будущих достижений наполняют нас инстинктивным сопротивлением, протестом, беспокойством, нежеланием – хотя я говорю, всё время говорил только об операциях, об усовершенствованиях, должных служить жизни! Взглянув шире: будущее не может быть химически очищено от забот, боли и страхов современности, стать идеально удобным, роскошно скроенным костюмом для наших сегодняшних привычек, нужд и суждений. Ничего подобного – оно постепенно будет подвергать их ревизии, приводить к острым стычкам, конфликтам, будет принуждать к выбору, будет требовать расплаты за расширение физических границ жизни, будет – одним словом – отбрасывать, разрушать очень многое из того, что сегодня мы считаем бесценным, незаменимым, нерушимым. И будет в этом безжалостно, как сам прогресс, и, как он, – неотвратимо. Ибо однажды сделанное изобретение, открытие уже ничто не может уничтожить, разве только вместе со всем человеческим видом; идиллия некоего будущего «возвращения в природу» является фикцией, утопией – и именно поэтому путь, ведущий от современных открытий в гущу порой невероятных будущих последствий, не только трудно разглядеть. Ещё труднее современному человеку с ним согласиться.

III

До сих пор я умышленно говорил только о личностно-биологическом аспекте будущего, но кто знает, не будет ли иной, социологический аспект, ещё более радикальным относительно наших сегодняшних мечтаний и представлений. Провозглашать во времена планового хозяйства личную страусиную политику, сужая всё до размера судеб живущего поколения, постулировать в качестве идеальной цели тот же столь удобный и милый эгалитарный индивидуализм, который был (хотя бы в мыслях) уделом небольших элит общества на переломе XIX и XX веков, видеть в его массовом распространении решение основных проблем человеческого существования – это, использую не своё определение, что-то хуже, чем преступление: это ошибка. Это фикция, которой попросту нет места даже в современном мире, но сегодня ещё можно притворяться, что это не так. Бессмысленность такой позиции будущее докажет неоспоримыми фактами.

Первая крайняя проблема – демографическая политика, иначе говоря – вторжение государства, высшей власти в сферу жизни семьи, в глубь этой уважаемой элементарной ячейки человеческого бытия, показывает, стоит лишь коснуться её остриём статистики, математики, неизбежность в будущем именно таких операций, и причём всё более радикальных. Неограниченная рождаемость, естественный прирост, сдерживаемый только призывами и уговорами, окольными путями, это паллиатив решения, приемлемый сегодня. Однако, когда сторонники неограниченной свободы в этой сфере жизни утверждают в дискуссии, что земной шар может, как подсчитано, прокормить не три, а восемь, десять или даже пятнадцать миллиардов человек, то достаточно спросить, что тогда будет, и что делать после достижения этого состояния? А динамика роста населения говорит о том, что каждое последующее удвоение количества живущих на Земле людей будет происходить за гораздо меньшее время, чем предыдущее; в конце XXI века Земля окажется ужасно перенаселённой; что тогда? Экспансия на иные планеты? Словно такая космическая эмиграция может эту проблему решить. Словно бы не очевидно, что растущая численность людей рано или поздно взорвёт наконец тот универсализм, то объединяющее наш мир стремление, которое – пожалуй, наиболее очевидная тенденция развития нашей цивилизации – из отдельных племён, народов, рас создаёт в условиях принципиальных противоречий и столкновений единую расу, человечество, и это не только лозунг или громкие слова, но реальная суть, отражение происходящих перемен.

Количество может – а точнее должно – перейти в дезинтегрирующий взрыв, в разрушение, которое своими центробежными силами преодолеет консолидирующее воздействие техники. Техника объединяет человечество, так как едина для чёрных, белых, жёлтых, так как представляет собой наиболее рациональную платформу для взаимопонимания и сотрудничества, так как с помощью реактивных самолётов сокращает расстояния, перемешивает, сплавляет в тигле взаимных массовых контактов, совместной работы, сотрудничества, помощи. Но представьте себе существование этого двадцатимиллиардного человечества, пусть даже не страдающего от голода, не изнывающего от мучений перенаселённости, бездомности. Сокращение рабочего времени, увеличение свободного времени, личного времени каждого человека предоставляет возможности для колоссального развития культуры. Но какова будет эта культура, выращенная на обломках индивидуализма, земного универсализма? На этот вопрос мы должны искать ответ уже сейчас. Это кажется невозможным. Но только кажется. Люди, творчески одарённые, составляют определённый, достаточно стабильный, процент всех поедателей хлеба; учёных, мыслителей, художников становится всё больше относительно всех живущих. Заметьте: сегодня более-менее заслуживающих внимания талантливых скульпторов, художников в мире уже слишком много, чтобы проявления их индивидуальности могли распространяться далеко за пределами одного государства; последствия этой многочисленности удивляют и одновременно огорчают. О том, заблестит ли, выбьется ли, получит ли творческий человек признание, теперь начинает решать слепой случай, стечение обстоятельств, этот успех становится следствием «рекламирования в Париже» или в иной столице мира; на художественных биржах происходит как бы «розыгрыш вслепую», и время от времени массы узнают о каком-нибудь новом «открытии» специалистов и знатоков. Конечно, я преувеличиваю, но лишь немного. Значительная индивидуальность в основном как-то добивается признания, хотя порой через много лет, но то, что сегодня является проблемой непризнанных талантов или случайно пробившихся личностей, то есть в общем-то проблемой не очень важной, второ- и даже третьеразрядной, в будущем, в этом воображаемом двадцатимиллиардном муравейнике станет неопровержимой закономерностью. Значимых книг, произведений искусства, музыкальных произведений, размышлений и новых теорий будет возникать просто слишком много, чтобы даже самый завзятый потребитель культурных ценностей мог противостоять этой лавине. То, о чём сегодня говорят с улыбкой, что поэтов читают не только почти исключительно поэты, что даже тиражи поэтических томиков определяются количеством живущих поэтов данного языка, культурного региона – это неизбежно станет достойным сожаления правилом будущего мира – мира безграничного увеличения количества. Ни аппетиты читателя, ни жажда знания не обеспечат любой личности непосредственный контакт с совокупностью даже наиболее выдающихся творений человеческой мысли, когда тысячи Рафаэлей, Моцартов, Ферми будут одновременно действовать и творить. Вырисовывающаяся таким образом тенденция специализации в области культурного потребления будет всё более явной, поэтов будут читать уже только поэты, художники будут творить для художников, музыканты – для музыкантов, поскольку всей жизни едва хватит, чтобы только ознакомиться с тем, что возникает где-либо в одном, определённом виде творчества. Очевидно, что параллельно будет развиваться распространяемая на всю планету спутниковыми антеннами телевизионно-цвето-осязаемо-обоняемая, и бог весть ещё какая, массовая культура и таким образом возникающее противоречие между двумя культурами будет только углубляться. Наконец, если космическая эмиграция в массовом масштабе станет панацеей, то наступит уже явное, не поддающееся никаким обоснованиям или прикрытиям, четвертование, расчленение земной культуры, ибо никто, ни один человек не будет в состоянии объединить в себе её наивысшие ценности, зная только, благодаря случайности происхождения, рождения, общественно-групповой принадлежности, какой-то один небольшой её фрагмент. И с чем же он сможет отправиться на заполненном такими же, как он, корабле в поисках среди звёзд новой родины? С осознанием, что когда-то, во времена наполовину варварского примитива, войн, тьмы и страха, именно в этой ушедшей эпохе вспыхнуло однажды Возрождение, и это было время, когда один человеческий ум мог объединить всю сумму человеческих достижений, человеческой мысли, после чего наступили неумолимые сумерки, эпоха миллиардных муравейников?

Я говорил только об искусстве. Не потому, что считаю его наиболее важным, и не из-за издания, где публикуются эти размышления, а просто потому, что в свете быстрых перемен, резких скачков оно, вместе с наукой и философией, представляет собой вернейшее средство коммуникации, трибуну для всеобщего понимания, инструмент формирования если не характеров – на это его сил никогда не хватало, – то, по крайней мере, восприятия. А если и оно развалится, превратится в явление провинциально-локального значения, то пропадут шансы и на универсализм будущего, и на общность человеческого восприятия, а то, что останется, будет жалким наследием сохранения «свободы рождаемости» – но какой ценой?

Дело в том, что о размере цены, которую будущее должно будет заплатить за решения, принимаемые уже сейчас, уже сегодня, именно сегодня, а не когда-то потом, – следует дискутировать.

Мы говорили о творчестве, об искусстве; эта проблема – если не рассматривать её полемически, что мы и делали, – подчинена более широкой: проблеме свободы. Ликвидация крупной собственности открывает путь в сферу свободы особенной – из-за её иерархичности. Свобода эта двояка: с одной стороны, это свобода от бедствий и забот, что очевидно, с другой стороны – в положительном, активном понимании – это свобода деятельности, не обязательно в интересах чьего-то кармана или группы, класса, в дальнейшем – в будущем – не обязательно даже в интересах одного только народа, государства или целого континента. Особой интеграции планирования и мышления будет требовать её последний вид, та вершина свободы, возникающая как неизбежность выбора и решения, – и ясно, что разрушение барьеров, ограничивающих человеческие возможности, окажется не только освобождением и наверняка не открытием врат рая, некоего Шлараффенланда, а проблемой, равной которой ещё история не знала. Эта свобода, в таком понимании, окажется, быть может, наибольшим вызовом, брошенным роду человеческому, пустырём для застройки, для заселения, огромной трудностью для преодоления, кто знает, не равнозначной ли той, с которой борется мир наших дней.

Но мы совершили бы ошибку, считая, что это станет поворотным пунктом, распутьем. Нет, будет цепь таких, следующих один за другим пунктов, через которые будет продвигаться человечество, постоянно изменяясь, постоянно оставаясь таким же, так как завоевав себе свободу, должно будет неустанно до неё дорастать.

От составителя III

«Сумма технологии»

Первоисточник опубликованного выше:

Куда идёшь, мир? – Lem S., Dokad idziesz, swiecie? – Zycie Literackie (Krakоw), 1960, nr 46.

А вот здесь уже пришло время (настоятельно рекомендуем) освежить в памяти или впервые ознакомиться с философско-футурологической монографией Станислава Лема «Сумма технологии» – ну или хотя бы пролистать её, задерживаясь на заглавиях и на заинтересовавших фрагментах текста… Поэтому перечислим главы этого шедевра науки и литературы в целом и футурологии в частности: Дилеммы; Две эволюции; Космические цивилизации; Интеллектроника; Пролегомены к всемогуществу; Фантомология; Сотворение миров; Пасквиль на эволюцию…