– Каких ещё на хрен коров? Чего городишь? Говори мне тоже «ты», Пал Палыч, и всё о’кей, понял? Теперь давай ближе к делу. Вот ты, Пётр Сергеич, оболтуса, сына моего, сейчас видел, скажи, как он по географии?
Всё равно тыкает, ну и я попробую
– Должен тебя, Пал Палыч, огорчить – никак. Полный ноль. Ничего не знает, и знать не хочет.
Он даже не моргнул, проглотил моё «ты», молодец! А я решил уходить, зачем мне всё это. Только собрался встать, как вдруг кольнуло сердце. Кольнуло и защемило. Сказался наверняка наш пустой разговор, ненужное волнение.
Видно, я побледнел, так как он спросил:
– Ты чего?
– Сердце давит.., – не хотел, но ответил.
– Лечиться надо, – заметил с умным видом.
– Лечусь… Поставили в очередь на операцию, год ждать. А за деньги – хоть завтра.
Вот ведь как интересно получилось, не скажи я об этом, с дуру конечно, всё могло бы выйти совсем но другому. Точнее говоря, вообще бы ничего не было. Посидел бы ещё немного, встал и ушёл, до свиданья, будьте здоровы. Но нет, чёрт дёрнул меня за язык.
И он сразу стал меня учить:
– Так и должно быть. Рынок есть рынок, халява кончилась, господа! За всё надо платить. Гоните денежки за каждый чих! «Бабок» у тебя нету? Знаю, так они под ногами валяются, бери не хочу. Пошевели задницей, живо оформляй кредит в банке и все дела. Квартира есть в залог?
Сердце колоть перестаю и ответил тихо:
– Однокомнатная, целых двенадцать метров.
Он явно обрадовался:
– Годится! Доход у тебя теперь приличный, не учительские гроши, дадут без звука.
Тут я подумал, может, несправедлив к нему? Вдруг проявил такое участие…
– Слушай сюда! – продолжал громко и напористо. – Кредит быстро вернёшь, если не дурак. Так и быть, научу, я сегодня добрый. Ушки шире развесь: придёшь вот так, по заявке, сразу ничего не делай, не хрен торопиться. Поломка, мол, сложная, нужен специальный инструмент, завтра буду. Клиенту дай номер своего мобильника, пусть звонит не диспетчеру, а прямо тебе…
– У меня телефона нету, – вставил я.
Как он удивился!
– Да ты что, ё-моё! Из какой пещеры вылез? Купи мобилу сей момент, без неё ты не человек, понял? Дела всего там на пять минут, а ты дня два-три потяни, потом ковыряйся час, да ещё воду на пол пусти, хоть немного. Так клиент тебе любые «бабки» вынесет, да ещё спасибо скажет. Вот, держи адрес хорошего банка, – и подал карточку-«визитку». – И не хрен ждать, нынче всё надо делать быстро, а то опоздаешь, поезд уйдёт. Сразу приходи, оформляй кредит. Без очереди, сошлись на меня, я там скажу.
Карточку я, конечно, взял – надо будет подумать, и окончательно решил убраться отсюда. Тут он, слава богу, сам об этом сказал:
– А теперь двигай до дома, сантехника я другого найду, – открыл дверь и крикнул-позвал:
– Анна Петровна!
В комнату вошла пожилая симпатичная женщина, по виду родственница или домработница, чуть улыбнулась.
– Здравствуйте, мы гостям всегда рады.
Он громко засмеялся:
– Гости, ха-ха! Это сантехник! Проводи его!
– Добрый день, – я встал слишком быстро и сердце опять кольнуло, пришлось снова сесть.
Анна Петровна испугалась.
– Вам плохо? Может, «скорую» вызвать?
– Не надо, – сказал через силу, хотя голова кружилась.
– Тогда вас домой доставим, – продолжала она. – Как раз Виктория Семёновна ехать собралась, и увезёт.
Пупышов живо подхватил:
– Вот и прекрасно! Ты, Пётр Сергеич, дома полежи, капелек попей. Меня тоже иной раз прижмёт так, корвалольчику пузырек тяпнешь, и порядок… Можно дальше бегать.
И вот тут-то случилось чудо – словно блеснул луч солнца.
В комнату вошла Она! Я замер, дыхание остановилось. Вся была светлая: белое лёгкое платье, такие же туфли на высоком тонком каблучке. Личико круглое, носик прямой, чуть курносенький, волосы немного кудрявые, золотые. И не соломенные, а темноватые, как старинная медь. Была необычная, милая, просто нет слов, чтобы описать её.
– Как себя чувствуете? – спросила негромко, И, не дожидаясь ответа, взяла мою руку, стала считать пульс. Строго сказала:
– Надо срочно расширить сосуды. Павел, налей коньяку. – Пупышов даже скривился, нехотя накапал неполную рюмку. Она молча взяла бутылку, долила её доверху. Тут у Пал Палыча хамство прорвалось.
– Ё-моё! Новое дело, коньячок-то, между прочим, французский. «Подавись ты им» – подумал я, и рюмку брать не стал.
Виктория Семёновна, это, конечно, и была жена его, скомандовала:
– Ну-ка, пить без разговоров!
Взял рюмку и выпил, сердце уже не кололо, то ли от коньяка, то от одного её присутствия. Потихоньку встал с кресла.
– Спасибо большое, я пойду.
Пупышов явно обрадовался, что избавится от меня.
– Отпустило и ладненько. Гуляй тогда, потихоньку до дома, там полежишь, и всё будет о'кей.
– Нет, – возразила она. – Пешком нельзя, только на машине. – Оглянулась на Анну Петровну и та сразу подхватила меня под руку и увела. Шёл и думал: как она, такая нежная, терпит этого хама? Почему и зачем?
Как только этот чудик закрыл за собой дверь, Пупышов налил рюмку, выпил залпом, сказал громко и весело:
– Так-то лучше, только «скорой» тут не хватало. Придёт этот лох в мой банк, куда на хрен денется, а там ребята «обуют» его по полной программе. – Налил ещё рюмку, выпил. – Ну, за всё хорошее, за мой жилой комплекс здесь, и за отель во Франции. Ладно, пошёл овсянку есть, заржу скоро, как лошадь, чтоб она пропала, но здоровье беречь надо.
Встал, и от полноты чувств и от коньяка громко закричал: