Камень. Книга двенадцатая

– Почту за честь…

***

Когда фон Мольтке зашла в каюту, ее ждал неприятный сюрприз: помимо цесаревича, в помещении находились великий князь Алексей Александрович, генерал Нарышкин и господа Кузьмин с Белобородовым, а значит, романтическое свидание с Александром было безнадежно испорчено. Поначалу баронесса расстроилась, однако того времени, что фон Мольтке потратила на снятие балаклавы и приведение прически в порядок, хватило на холодный анализ ситуации, подсказывающий, что романтическое свидание от нее никуда не денется, а вот участие в заседании этого своеобразного мужского клуба дорогого стоит. По крайней мере, фон Мольтке хотела на это надеяться.

Ожидания ее не обманули, и после обязательных приветственных комплиментов Александру усадили за стол рядом с Алексеем Александровичем, налили вина, переставили ближе к ней тарелки с сырной и фруктовой нарезками и пока оставили в покое, а свою историю продолжил рассказывать прерванный Иван Олегович:

– Так вот, приземляемся мы в Барселоне, выгружаемся с борта и втроем с Петровичем, – он указал на Прохора Петровича, – и Михаилом Николаевичем Пожарским направляемся к встречающим нас испанским спецслужбистам. А когда мы к ним подошли, его высокопревосходительство балаклаву-то и стянул! – И так активно жестикулирующий рассказчик изобразил соответствующее движение. – Вы бы видели, как вытянулись испанцы и тявкнули на своем что-то положенное! А князь невозмутимо так: «Доброе утро, господа. Вольно. И давайте уже займемся делами». Николаич, Петрович, – Кузьмин по очереди посмотрел на цесаревича и генерала, – как нам испанцы после «просьбы» его высокопревосходительства грузиться по машинам помогали! Меня аж гордость обуяла, что я под командованием старика столько славных дел наворотил!

Тут в монолог вмешался Белобородов:

– Уж ты-то наворотил! – вздохнул он. – У Михаила Николаевича, помнится, от твоих славных подвигов изжога не проходила – Саша не даст соврать. – Цесаревич с улыбкой кивнул. – И в Барселоне в порту не совсем так все было, а циничнее именно с твоей стороны, Ваня, и гораздо жестче… Хотя влияние масштаба фигуры Михаила Николаевича тоже глупо недооценивать.

Какое-то время фон Мольтке наблюдала за препирательствами Кузьмина и Белобородова. Вместе с ней наблюдали и все остальные, причем, судя по улыбкам что Романовых, что Нарышкина, видели они это «шоу» далеко не в первый раз.

– Алексей Александрович, – баронесса аккуратно нагнулась к великому князю, – у вас всегда так весело?

– Всегда, – хмыкнул он. – У нас скучно не бывает. И если у обычных людей рассказанное надо делить на два, а то и на три, то вот в случае с Прохором Петровичем и Иваном Олеговичем надо умножать минимум раза в четыре.

– Даже так?

– Даже так, Александра Генриховна…

Впрочем, долго пикировка Белобородова и Кузьмина не продлилась, и цесаревич предложил перейти к обсуждению текущих дел. Первым отчитывался Нарышкин, и баронесса по отсутствию особого интереса со стороны остальных присутствующих сразу поняла, что делал это генерал в большей степени для нее. Суть доклада Алексея Петровича сводилась к следующему: по информации наших дипломатических представительств по всему миру к предупреждению со стороны правящего рода Российской империи все страны отнеслись очень серьезно, усилили охрану наших посольств и начали проводить профилактическую работу среди соответствующего контингента о недопущении совершения в отношении подданных Российской империи действий противоправного характера. Исключением не стали даже Польша с Китаем, и Нарышкин в шутку связал подобные действия короля и императора с непосредственной территориальной близостью к телам этих августейших персон некоего очень нервного, несдержанного и резкого великого князя. Все посмеялись, и генерал продолжил, описав достаточно предсказуемую реакцию обычных подданных большинства других стран на трансляцию казни: великий принц Алексей с братьями вообще красавчики, которые не гнушаются замарать руки; Романовы тоже молодцы, потому что воспитали достойную подрастающую смену; да и вообще русских надо уважать только за то, что не бросают своих, не боятся защищать соотечественников по всему миру и жестоко мстят за нападения на подданных империи.

– Еще про Афганистан и полное уничтожение рода Никпай в СМИ большинства стран вспомнили, – заканчивал доклад генерал. – В статьях и репортажах тамошние аналитики отдельно подчеркнули, что молодые великие принцы Алексей, Николай и Александр тоже на Среднем Востоке засветились. И на основании этого стали утверждать, что и события в Афганистане, и известные… кровавые похождения нашей молодежи на Ибице, и в Сен-Тропе, и публичная казнь испанских террористов являются звеньями одной цепи, а Российская империя однозначно взяла курс на ужесточение внешней политики. Доклад закончил.

Первым, кто активно прореагировал на озвученное, был Кузьмин. Он вскочил со стула и обратился к цесаревичу:

– Николаич, что за бред несут эти диванные аналитики? На Ибице же с нашей стороны была чистая самооборона! Испанцы, умудрившиеся по недоумию послать против нас свой спецназ, обошлись всего-то пятьюдесятью трупаками! Да, мы с царевичем народу на двоих завалили прилично, Панцулая слегка перестаралась, но в итоге-то… Считай, по-божески в порт прорывались, а не как в старые добрые времена с полной зачисткой территории, чтобы никакая недобитая падла в спину стихией не ударила! А Петрович, пацифист хренов, – Кузьмин указал на Белобородова, – еще твоей дочурке Варваре зачем-то запретил подстанцию расфигачить! У девки, как я слышал, даже по этому поводу психологическая травма образовалась – именно эта травма, я уверен, Николаич, и стала причиной недавнего эпичного разгрома испанского посольства! А Сен-Тропе? Мы с царевичем чуть не сдохли во время подлого нападения из засады группы этой польской гниды Западловского, а импортные писаки заявляют, что русские ужесточают внешнюю политику! – Иван Олегович в сердцах схватил со стола свой бокал с коньяком и одним махом его опустошил. – Николаич, вчера царевич предлагал польских писак оптом в расход пустить, но мы с Петровичем его с трудом, но отговорили. Так вот, я теперь царевича в его праведном стремлении по полной подтянуть писак за базар абсолютно поддерживаю и готов лично провести акцию возмездия в любой указанной точке мира. Пусть журналюги с газетными аналитиками, твари дикие, на своей шкуре прочувствуют, насколько жесткой до жестокости стала внешняя политика Российской империи.

Фон Мольтке, замерев от этой сентенции, ждала реакции нахмурившегося цесаревича, однако первым свое мнение решил высказать упомянутый царевич:

– Ваня, – улыбался он, – ты чего завелся-то на ровном месте? Нам, в том числе и тебе, эти писаки и диванные аналитики бесплатную рекламу делают, а ты… Что же касается акции устрашения, то я уверен, нам с тобой в самое ближайшее время еще представится подходящий случай, и я при всех обещаю: твоему праведному гневу и извращенным фантазиям я мешать не буду.

Кузьмин на это только отмахнулся, уселся обратно за стол и потянулся за бутылкой с коньяком, а Алексей Александрович продолжил, но обратился уже к цесаревичу:

– Отец, мне кажется, Ивану Олеговичу надо… отвлечься. Заработался он у нас совсем. Помнишь, Иван Олегович в одном очень веселом месте целую агентурную сеть выстроил, за которую тебе еще французы претензии предъявляли? Может, именно в эту горячую точку мира его и послать?

Баронесса обратила внимание, как замер Кузьмин, а на лице цесаревича расплылась довольная улыбка:

– Олегыч, родной ты мой человек, – начал Александр под смех Белобородова и Нарышкина, – слушай мой приказ! За безупречное исполнение служебных обязанностей дарую тебе увольнительную до завтрашнего утра, но с условием обязательной проверки оперативной обстановки в известном тебе месте. На время твоего отсутствия на судне исполнять твои обязанности будет батюшка Владимир. Вопросы, матрос?

– Не имею, ваше императорское высочество, – гордо выпрямился Кузьмин. – А вы двое, – он повернул голову к продолжавшим веселиться Белобородову и Нарышкину, – завидуйте моей увольнительной молча.

К своему докладу фон Мольтке смогла приступить только минут через десять, когда великовозрастные мальчики навеселятся, выпьют и вновь начнут обмениваться подначками. Впрочем, атмосфера этого импровизированного совещания баронессу не напрягала – чувствовалось, что присутствующие мужчины между собой находятся в дружеских отношениях, вместе много прошли и не обращают никакого внимания на звания друг друга, как и на родовитость. Не смотрелся чужеродным элементом во взрослой компании и Алексей Александрович. Скорее даже наоборот, и фон Мольтке лишний раз убедилась в своих предположениях, что та дикая уверенность в себе, которую великий князь демонстрировал во время всех великосветских приемов и которая ставила молодого человека как будто бы на ступеньку выше всех окружающих, была совсем не наигранной, а естественной от природы.

– Повторять отдельные выводы из доклада Алексея Петровича я не буду, тем более они у нас совпадают, а остановлюсь на частностях, – начала баронесса. – Европейское светское общество, включая тех его членов, которые допущены к решению серьезных вопросов, осталось не очень довольно прошедшим вчера… публичным мероприятием. Все однозначно расценили эту акцию как продолжение открытой демонстрации Романовыми своего растущего влияния на мировой внешнеполитической арене. Но, в отличие от журналюг и диванных аналитиков, предпочитающих в своих статьях пока обходить стороной важнейший вопрос переноса бизнеса Российской империи по торговле энергоресурсами в Монако, европейские аристократы не скрываясь говорят, что с этим переносом ожидаются глобальные изменения в экономиках не только ведущих стран Европы, но и всего мира. А управлять этим процессом теперь в первую очередь будут не Германия с Британией и только потом Россия, а Россия и только потом Германия, Британия и Франция. Следовательно, Российская империя получает на фоне экономического могущества еще и огромное политическое влияние.

Цесаревич кивнул:

– Все правильно европейцы понимают, Сашенька. Ну, там еще играют роль другие страны, у которых есть свои запасы нефти и газа, но это несущественно. Прости, что прервал. Можешь продолжать.

– К чему веду, – улыбнулась баронесса. – Вчерашняя публичная акция европейцам не понравилась, но выводы они сделали правильные. Вернее, получили дополнительное подкрепление к своим прошлым правильным выводам и теперь намерены налаживать с русскими кристально прозрачный и исключительно взаимовыгодный бизнес, основанный на уважении к партнерам из суровой Московии с безусловным следованием букве международного права и межгосударственных торговых соглашений.

Дождавшись, пока вновь развеселившиеся «мальчики» после таких «неожиданных» откровений успокоятся, фон Мольтке продолжила:

– К взаимовыгодному бизнесу мы еще вернемся, но чуть позже. А сейчас я бы хотела остановиться на одиозной фигуре великого принца Алексея Романова. – Продолжавшая сидеть баронесса изобразила поклон в сторону хмыкнувшего молодого человека. – Тут у нас все без изменений: молодой брутальный отмороженный мачо из знатной семьи, не способный останавливаться ни перед чем ради намеченной цели. Однако на фоне вчерашнего публичного мероприятия и продемонстрированного во время него великим принцем недюжинного хладнокровия стали активно поговаривать об особой подготовке Алексея Александровича, которую он прошел в роду знаменитого князя Пожарского…

Опять взрыв веселья, и теперь уже Белобородов и его «садистские наклонности», заботливо привитые любимому воспитаннику, стали объектом шуток.

– К чему веду, – Александра отложила салфетку, которой промокала выступившие от смеха слезы, – в европейском свете активно муссируются слухи, что вместе с Алексеем Александровичем серьезную подготовку по методикам спецподразделений в роду Пожарских проходил и старший сын графа Петрова-Врачинского Александр…

Новый взрыв смеха и комментарий от держащегося за живот Белобородова:

– Лешка, ты мульку среди своих мажоров и мажорок запусти, что я еще в глубоком детстве вас с Шурой заставлял мелкую моторику рук острыми ножиками развивать! Они тебе поверят! Тем более дружки твои видели, как наш художник виртуозно с тесаком обращается!

– Прохор Петрович, прекращайте! – Фон Мольтке брала уже следующую салфетку. – Неужели вы Александра ничему не учили?

– Было дело, – обессиленно выдохнул тот. – Но посажению на кол точно нет! Разве что Шурка у нас всегда за нанизывание мяса на вертел и шампуры отвечал, но это не считается… Или считается?..

Порядок в каюте наступил только после «грозного» окрика цесаревича, а свой доклад сама Александра смогла продолжить только через пару минут:

– Так вот, европейская аристократия прекрасно понимает, что прямой выход на Романовых в этой меняющейся экономической ситуации им не светит: первыми все равно будут Бурбоны, Гримальди, Гогенцоллерны, Виндзоры и прочие правящие роды, которые и снимут самые жирные сливки. На главные российские роды у европейцев тоже желания особого выходить нет по той же причине. Остается лучший друг великого принца Алексея Романова – Александр Петров-Врачинский, у которого, как выясняется, дальних родственников по всей Европе великое множество. А у этих родственников свои родственники. Как родной крови-то не помочь?

Цесаревич только хотел что-то сказать, но баронесса остановила его жестом руки:

– Да, все родственники Петровых не особо надеются на положительный результат, особенно на фоне упомянутых выше слухов о спецподготовке художника, но, как говорится, чем черт не шутит? Саша, тебе граф Петров доложил о моем ему звонке?

– Он доложил моему отцу, но не суть. Алексей Петрович уже должен был провести с семейством Петровых инструктаж. Леша, как результаты?

– Терпимо, – поморщился генерал. – Думаю, должны справиться. Но… – Он многозначительно посмотрел на Белобородова с Кузьминым.

Те сразу заверили, что по возвращении на родину Петровыми займутся лучшие люди из ПГУ Корпуса. После этого все внимание сосредоточилось на баронессе, а общую просьбу озвучил цесаревич:

– Сашенька, подстрахуешь Петровых? По возможности?..

– Если только по возможности, – вздохнула она. – Сам понимаешь, Саша, мое навязчивое внимание будет неприятно как самим Петровым, так и их родственникам.

– Как не понять… – кивнул цесаревич и улыбнулся. – А поведайте-ка нам, баронесса, не обращались ли к вам, случаем, подружки и друзья по балам и приемам с вопросом о возможности в будущем составить некую протекцию как у Романовых, так и у представителей других правящих родов?

Фон Мольтке сделала вид, что страшно смущена:

– От вас ничего не утаишь, ваше императорское высочество! Не поверите, только хотела об этих вопиющих фактах доложить! Но не успела, попав под обаяние вашей харизмы… Готова понести суровое, но справедливое наказание…

Цесаревич цыкнул на не удержавшихся от хмыканья друзей, шикнул на хохотнувшего сына и, чуть не рассмеявшись, заявил:

– Ваше наказание, баронесса, мы обсудим чуть позже. А сейчас меня интересует ваш ответ на… вопиющие предложения.