Случаи из жизни Ивана Ивановича Мацепуро

Тем временем небо потемнело, с запада быстро надвинулась синяя туча, которая, расширяясь и темнея, закрыла все небо. Лёгкий ветерок стих. Вдруг, в полной тишине, сверкнула молния и земля содрогнулась от раскатов грома. Мальчики едва успели одеться, как хлынул ливень, освещаемый молниями и сопровождающийся грохотом грома.

Бежать в деревню было поздно и Ваня с друзьями укрылись на берегу под обрывом, прикрытые сверху развесистой ивой. Дождь сюда почти не доставал и ребята, прижавшись друг к другу, пережидали грозу, вздрагивая при очередных раскатах грома.

– Помнишь Ваня, – молвил Федя, – как прошлым летом в соседней деревне убило громом двух мальчишек, которые побежали от дождя и укрылись под деревом. Гром прямо в это дерево ударил и убил обоих, так, что они почернели. Я бегал туда и смотрел, как их хотели оживить, закопали в землю, чтобы нечистая сила из них ушла, но ничего не помогло. Тятя говорил, что гром и молния – это Бог в подземном царстве Сатану пугает, а Сатана наводит этот гром на людей, которые не успели спрятаться.

Может и нас здесь гром ударит? – опасливо прошептал Егорка после разрыва грома совсем неподалёку так, что задрожала земля.

– Нет, здесь под обрывом ему нас не достать, – уверенно сказал Федя, – нас не видно и земля сверху. Если и вдарит, то в землю, а по нам грому не попасть.

– Мне отец говорил, что убивает людей не гром, а молния, – возразил Ваня, – и нельзя стоять во время грозы под деревом или бежать по полю, а надо укрыться под навесом или в пещере, как мы, тогда молния не попадёт.

– Нет, нет, убивает гром, вот он как грохочет, даже земля трясётся, а молния сверкает и всё, – упёрся Федя.

– Мы с отцом были, однажды, в лесу и тоже гроза случилась, мы в шалаше укрылись и я видел, как молния неподалёку ударила в дерево и оно загорелось, а от грома огня не бывает, – настаивал на своём Ваня.

– Молния без грома не бывает, значит, они вместе вредят людям, – примирил обоих Егорка.

Гроза стихла также внезапно, как и началась. Просветлевшая туча сдвинулась к краю неба, унося с собой сполохи молний и слабеющие раскаты грома. Из-за края тучи выглянуло солнце и заиграло тысячами блёсток в каплях дождя на траве и листьях деревьев. Вслед уходящей туче протянулась яркая радуга в полнеба, и дети вышли из своего укрытия.

– Мне тятя говорил, что радуга появляется, когда Бог радуется, потому и называется радугой. И по этой радуге душа человека, когда он умирает, попадает прямо в рай – сказал Егорка.

– Враньё всё это, – возразил Ваня, – мне папа говорил, что радуга от солнца и дождя, когда они вместе.

– Мальчики замолчали, осматриваясь вокруг. Омытый дождём, мир блестел и сверкал, воздух стал свеж и прозрачен, запели птицы и вновь начавшийся лёгкий ветерок стряхивал с листвы и травы светящиеся на солнце капли воды. Всё вокруг ожило, зашумело, осветилось ярким солнцем, и мальчики направились в сторону деревни, шлёпая босыми ногами по лужам, оставшимся после дождя. День продолжался и его следовало заполнить ещё какими-нибудь мальчишескими делами.

– Побежали к моей сестре Лиде, – предложил Ваня. – Она даст пряников, может быть.

Приятели одобрили это предложение и все трое заспешили по селу на другой его край, где жила сестра Вани. После дождя сельская улица оживилась. Девки шли по воду к колодцу с питьевой водой. Колодцы были почти в каждом дворе, но с солоноватой невкусной водой, и лишь в некоторых колодцах вдоль села была сладкая родниковая вода, куда, запастись водицей к вечерней трапезе, и спешили девки с ведрами на коромыслах.

У колодца можно было услышать сельские сплетни и новости: кто-то побил жену-неумеху, кто-то поранился топором, там свёкр приставал к снохе, пока сын был на сенокосе, за что был бит этим сыном, там свинья подрыла картошку в соседском огороде, за что эти соседи учинили свару, и прочие известия и домыслы, ни одно из которых не проходило мимо любопытных бабьих ушей и глаз. От колодцев эти новости расходились по избам, правились и приукрашивались подробностями и вновь доносились к колодцу так, что первоначальное известие становилось неузнаваемой сплетней.

Вдоль плетней по улице бродили свиньи, тщетно роясь в мусоре в поисках пищи и не найдя её плюхались в лужи, появившиеся после дождя в рытвинах дороги, и нежились в тёплой грязи.

Курицы перелетали через плетни на улицу, разгребали траву и мусор в поисках дождевых червяков, вылезших из земли залитой водой. Козы жадно объедали траву вдоль плетней, которая омылась от пыли и посвежела после дождя.

Все: и люди, и животные занимались своими неотложными делами и не обращали внимания на мальчишек, озабоченно спешащих вдоль улицы. Вскоре они достигли дома, где проживала замужняя сестра Вани. Она как раз сидела у распахнутого окна на втором, жилом, этаже большого дома и с интересом посматривала на уличную суету. Завидев Ваню, она привстала и помахала ему рукой.

Дверь первого этажа, где размещалась лавка, была приоткрыта и внутри мелькали несколько баб и мужиков, пришедших по надобностям после дождя. Следующий день был воскресным и сельчане, которые могли это себе позволить, делали небольшие покупки: мыло для бани, чай и сахар для воскресного чаепития, кто-то и бутылку водки, чтобы мужики двора, с устатку, после бани, приняли по чарке – другой хлебного вина, по случаю окончания сенокоса.

Ваня через калитку проскользнул во двор, а приятели сели у забора на уже подсохшую после дождя траву. Дом лавочника был огорожен не плетнём, а дощатым забором в человеческий рост и этот забор скрывал всё, что происходило во дворе.

А происходило там следующее: сестра Лида спустилась во двор по лесенке, обняла братца и начала подробно расспрашивать его о родителях. Ваня охотно, но коротко, рассказал об их жизни с прошлого визита к сестре, от которого едва ли прошла неделя. Сестра Лида еще более округлилась, живот уже выпирал из сарафана вперед и, видимо, месяца через два, осенью, она должна была разродиться.

Как и большинство беременных женщин, она стала суеверна и пуглива, боялась сглаза и пыталась задобрить всех, чтобы не напустил кто-то порчи. Ваня пользовался этим её состоянием и по научению друзей посещал сестру почти каждую неделю, не уходя от неё без подарка.

В прошлый раз она дала ему жестяную баночку с леденцами монпансье, которые друзья сосали понемногу почти два дня, а пустую баночку Ваня отдал Феде и тот сложил в неё свои богатства: медную копейку, подаренную отцом к именинам, осколок зеркала, разбитого и выброшенного попадьёй по плохой примете, которым было удобно пускать солнечные зайчики в глаза ребятишкам на речке, цветной камешек, подобранный на улице, и ржавый железный гвоздь, подобранный на дороге за околицей, из которого он намеревался сделать копьё-острогу, чтобы бить крупную рыбу, иногда заплывавшую на отмель, где ребята купались.

В этот раз, сестра Лида вынесла Ване три пряника, которые он тут же засунул под рубашку. Свёкор сестры был известный на селе скопидом и всякий раз ругал Лиду за раздаваемые ею подарки, считая, что все, в том числе и младший её брат, должны покупать товар в их лавке, а не получать бесплатные подарки. Пряники были получены, и Ваня заспешил на улицу, где его дожидались друзья.

– Побежали обратно на реку, половим рыбёшек, – предложил Федя, и друзья заторопились, уже соскучившись по реке. Ваня вынул из-за пазухи три пряника и дал приятелям, оставив один пряник себе. Федя торопливо начал обгрызать сладкую глазурь пряника, жмурясь от удовольствия, и очистив пряник от глазури, так, что остался только серый кусочек сладкого плотного хлебца, принялся уминать и его. Егорка, напротив, спрятал пряник под рубаху и сказал, что покажет этот пряник сестре-погодку, которая никогда еще не видела пряника и, тем более, никогда его не пробовала. Сельчане своих детей в лавку не водили, чтобы те не приставали, по малолетству, с просьбами купить что-то диковинное, увиденное на прилавке или на полке за спиной приказчика.

Деньги на селе водились лишь у нескольких зажиточных крестьянских семей, а остальные трудились на арендованной земле, расплачиваясь за аренду урожаем, остатка которого едва хватало на скудное пропитание для семьи. Выручал огород и домашняя скотина: корова, козы, свиньи, куры и гуси. Стада гусей, меченных по-особому каждым хозяином, щипали траву вдоль речки и к осени вырастали в больших серых птиц без всякой подкормки, за что и ценились в крестьянском хозяйстве. Осенью, с наступлением холодов гуси забивались и отвозились на ярмарку, где горожане и местные евреи скупали жирные тушки гусей впрок на всю зиму. Выручка за гусей обычно составляла весь денежный годовой доход крестьянской семьи, а сами крестьяне редко когда пробовали жареного гуся. Была даже поговорка: «Сладки гусиные лапки! А ты их едал? Нет, мой дядя видал, как их барин едал».

Вот поэтому Егорка и хотел удивить сестру пряником. Для Вани пряники не были редкостью, и, подумав немного, он отдал свой пряник Егорке.

– Возьми, пусть вам с сестрой будет по целому прянику, а себе я дома у мамки попрошу.

Обрадованный Егорка засунул и этот пряник за пазуху и вся троица побежала по сельской улице за околицу к реке погонять рыбёшек.

Солнце катилось к западу, и скоро край его диска зацепился за верхушки берез растущих вдоль берегов за ивами, которые склонились к самой воде.

На отмели уже никого из ребятни не было, вода успокоилась после дождя, отстоялась на мелководье и стаи рыбёшек сновали тут и там в поисках поживы. Начинался вечерний жор рыбы. Крупная рыба плескалась в ближнем омуте: серебристые тушки выпрыгивали из воды, хватали зазевавшихся мошек, мух и стрекоз и с шумом плюхались назад в воду. Мелкие рыбки взлетали над водой и врассыпную расплывались в стороны – видимо крупная и хищная рыба в омуте начала свою охоту на мальков.

В мелкой заводи, где воды по щиколотку, стайка плотвы и уклеек стояла у отмели: рыбёшки шевелили жабрами и тыкались ртами в песок отмели. Ребята осторожно подошли с протоки и разом шлепнулись в воду, отрезая рыбёшкам путь к протоке. Рыбёшки с испуга метнулись по отмели и оказались в лужице воды, отделенной от заводи лишь тонким слоем песка. Ребята стали плескать воду из лужицы вместе с рыбёшками на песок и скоро вся рыбья стайка оказалась на песке и в руках мальчиков. Федя сломал ивовый прут, очистил его от коры и стал нанизывать рыбёшек за жабры на этот прут. Вскоре прут заполнился висящими рыбёшками, словно девичья коса с вплетёнными лентами.

Федя победно поднял прут с рыбками: «Отнесу домой, мать уху сварит к ужину», – крикнул он друзьям и все вместе они направились к деревне, за избами которой, вдали, солнце уже коснулось краешка земли.

На развилке дорог приятели расстались: деревенские продолжили прямой путь в деревню, а Ваня свернул направо к своей усадьбе.

Осторожно открыв калитку, он вошёл в двор. Пёс Шарик заскулил, подбежал к Ване, звеня цепью, и лизнул его в руку. Отец сидел на веранде у открытого окна и курил табак, пуская дым кольцами. На столе перед ним лежала книга, по которой Ване было задано чтение, которого он опять не выполнил.

– Не кажется ли тебе, Ваня, что ты несколько припозднился с возвращением домой? – строго спросил Пётр Фролович своего малолетнего сына.

– Ты бы хоть заглядывал временами во двор, чтобы мы с матерью знали, что ты жив и здоров и ещё живёшь здесь, а не в деревне у своих друзей. Я понимаю, что одному тебе скучно, но и возиться целыми днями с крестьянами, тебе, дворянину, не подобает. Может они и добрые ребята, но тебе не ровня. Где ты был и что делал, расскажи отцу?

Ваня подробно описал события этого дня, а отец слушал его прикрыв глаза. Было видно, что он вовсе не сердится и с удовольствием слушает о приключениях сына. Рассказав всё, Ваня замолчал, ожидая решения отца.

Пётр Фролович вздохнул, погасил окурок в пепельнице на столе и сказал: «Хорошо, что ты не крутился по деревенским дворам, но на речку впредь будешь спрашивать разрешения. Фрося уже ушла и оставила тебе хлеб и молоко на столе вместо ужина. Поешь и ложись спать.»

Ваня не слушая приглашения, вымыл руки, попил на веранде молока с ситным хлебом, сполоснул босые ноги в ушате, вытер их холстиной и прошёл в свою комнату. Бесконечно длинный летний день детства, полный впечатлений, подходил к завершению.

Ваня снял рубаху, надел ночнушку, лёг в постель и сразу уснул, лишь только голова его коснулась подушки.

II

Утром Ваня проснулся от чириканья воробьёв, устроивших птичью склоку под стрехой крыши. За верхним наличником окна его комнаты было воробьиное гнездо, из которого доносился писк птенцов второго, летнего воробьиного выводка. Птенцы требовали еды, а их родители вели перебранку с соседней парой, свившей гнездо под наличником окна отцовой комнаты-кабинета.

В целом, усадебный дом был устроен довольно просто: квадрат внешних стен из сосновых брёвен был внутри разделён крестом бревен на четыре части. Одну из частей занимала кухня с большой русской печью в дальнем углу, а сразу от входа, направо, дверь вела в коридор, оттуда в залу, где по торжественным дням накрывали стол и проходили праздничные обеды: иногда с гостями-соседями из ближних поместий и деревенек.

Из коридора две двери вели в родительскую спальню и кабинет отца, через который можно было попасть и в спальню. Ещё одна дверь вела в комнату Вани, а из кухни, дверь у печи тоже вела в спальню матери, которая прислушивалась к хлопотам Фроси и давала ей указания через дверь, но иногда выходила и сама, если чувствовала себя лучше. Такое размещение семьи, Пётр Фролович ввёл после окончательного отъезда старших детей в самостоятельную жизнь: до этого за старшими сыновьями числилась нынешняя спальня отца, родители жили в общей спальне, а Ваня был при них в своей комнате. Сестра Лида проживала в кабинете отца, который и не был вовсе никаким кабинетом, а был девичьей светёлкой с наглухо закрытой дверью в спальню родителей.

Ваня полежал немного, послушал бойкое и нахальное чириканье воробьёв, которых деревенские ребята называли почему-то жидами, вскочил, выбежал на крыльцо, одел свои галоши, стоявшие в углу в ожидании осенних дождей, и побежал в туалет, расположенный за дровяным сараем, по дощатой дорожке, проложенной на случай непогоды.

Вернувшись из укромного уголка, Ваня подошёл к Шарику, почесал ему за ухом, погладил по спине, налил воды в плошку и оглядел, как сказал бы отец, хозяйским глазом двор. За ночь погода переменилась, по небу бежали белые облачка, дул прохладный ветерок и воскресный день обещался быть летним, но без духоты и жары вчерашнего дня. Такая погода вполне устраивала Ваню, и он побежал обратно в дом, пугнув по пути петуха, который сопровождал стайку своих куриц, клевавших зерно, брошенное щедрой рукой Фроси уже растопившей летнюю печь и готовившуюся испечь оладьи к завтраку для своих хозяев. Петух гневно кудахтнул, отскочил в сторону и приготовился к защите своих куриц, но мальчишки уже и след простыл.

В своей комнате Ваня переоделся во вчерашнюю рубаху, вышел снова во двор, сполоснул у рукомойника глаза, как бы умываясь, вытер лицо полотенцем и сел на веранде в ожидании завтрака. Вчера он остался без ужина и сейчас растущее детское тело требовало пищи.

Фрося сноровисто разболтала муку в простокваше, добавила туда два яйца и принялась печь оладьи на чугунной сковородке, подливая постного масла. Скоро на блюде поднялась горка пышущих жаром оладий и Фрося поставила блюдо на стол перед Ваней, сюда же поставила плошку со сметаной и кружку с клюквенным морсом, зная, что Ваня не любит чая – даже остывшего и с сахаром.