Осенняя поездка в прошлое

Он вскипятил чайник и поставил на стол тарелку с сотовым мёдом. «Вот таким медом я и вылечился, – сказал он и продолжил, – Мёд вообще полезен, хорошо действует на мужскую силу, этому способствует и мясо кроликов, так что иногда поем кроликов и мёда и ещё позанимаюсь с женщиной – не смотри, что я на костылях, это дело ещё вполне могу. А у тебя как насчет женщин?»

Иван Петрович отшутился, что он профессор, а профессора занимаются наукой, но не женщинами. Тут же вспомнилась хулиганская загадка из детства: «Без рук, без ног, на бабу скок» Кто такой? Ответ: инвалид войны. Тогда, сразу после войны, в городке было много инвалидов – вот у старших пацанов и родилась эта беззлобная шутка, которую запомнили и мальчишки. Сейчас, глядя на скрюченного Василия, Иван Петрович подумал, что эта шутка вполне применима и к нему.

Но, вероятно, тема женщин была второй главной, после болезни, темой разговоров для Василия. «Ты не смотри, что я живу среди хлама,– продолжал Василий, – у меня есть молодая женщина, она приходит ко мне, как соцработник к инвалиду, а заодно и позабавиться сексом – так это сейчас называется. Я, знаешь ли, только недавно стал разбираться в этом деле, потому что всю жизнь прожил с закрытой женщиной, а это всё не то». «То есть как с закрытой?» – удивился Иван Петрович. «Вот так, – продолжил Василий, – если женщина, во время секса закрывает глаза: значит, ты ей неинтересен, может и противен, и она мысленно представляет себе другого мужчину, с которым ей когда-то было хорошо. Если такого мужика у неё не было, то просто представляет кого-нибудь, кто ей нравится, пусть даже в кино: артист какой-то, но только не ты».

Видно было, что этот разговор волнует его и тема актуальна, но поделиться здесь не с кем: со знакомыми или соседями нельзя – сразу начнутся пересуды: совсем Василий головой тронулся. А Иван Петрович другое дело: ему можно излить все, что накопилось в душе и огласки никакой не будет – уедет и забудет этот разговор.

«Значит так,– продолжал Василий, постепенно воодушевляясь, – когда остался я здесь, работал и присмотрел себе девчонку – жила неподалеку, лет 17 ей было и со мной всегда приветлива. Я и подумал, что кончит школу, будет ей 18 лет, я подкачусь к ней и посватаюсь. А как раз весной меня и прихватила болезнь, увезли на лечение, три года провалялся по больницам, но дал бог не помер и вернулся сюда, домой – инвалидом.

Но девчонку эту не забыл и помнил. И что ты думаешь? Узнаю, что эта Надя – так её зовут, окончив школу, связалась с приезжим учителем рисования, который был старше её лет на 15-ть. Уж как он её улестил, не знаю: может быть рисовал или обещал что, но только спуталась она с ним и целый год бегала к нему на квартиру – все соседи это знали. А потом к нему приехала жена с сыном, был скандал, Надьку он бросил, да и сам уехал вскоре отсюда с семьей и со скандалом из-за другой девчонки. Надька ездила к нему в город, но ничего не получилось, и она вернулась восвояси. Здесь она для семьи была не нужна никому, а я возьми да и предложи ей выйти замуж за меня – инвалида, она и согласилась. Так мы и зажили, и дочь прижили, а только путного из этого ничего не вышло.

Она всё говорила мне, что если бы не её любовь с рисовальщиком, то она бы никогда не вышла за меня замуж. Я терпел – терпел, да и сказал однажды, что если бы не был инвалидом, тоже бы не женился на порченой. Ну и она потом, чуть – что и говорила: а вот Славик это делал не так – этого проходимца Славиком звали, может, сдох уже, – мне с ним хорошо было, а тебя я только терплю. Я ей тоже в ответ: ну и жила бы с ним, я– то причем? А она: могла бы и с ним остаться, да не захотела семью разрушать – так я его любила! Я ей говорил, что проходимец твой Славик – попользовался и выбросил, потом ещё одну ученицу соблазнил, за что его из школы и выперли – чуть не посадили за совращение малолетки, но как-то выкрутился. А она ни в какую: любила его и он меня любил – на коленях стоял и прощения просил, когда я его с другой застала: это жена его оказалась. Потом он хотел её бросить, да я сама ушла – так его любила. Достала она меня своими воспоминаниями – настоящей женой, после этого, я Надьку никогда не считал.

И она со мной так и прожила всю жизнь с закрытыми глазами – когда в кровати. Тогда-то было вроде ничего, а сейчас все передачи по телеку про секс, вот и объяснили мне, старому придурку, почему она всегда глаза закрывала – всё своего рисовальщика вспоминала. Обидно, понимаешь! Я к ней всей душой, а она меня только терпела.

Дочь выросла, вышла замуж, родились внуки, она и уехала к внукам, а я остался один и на костылях. Так это ещё не всё. Мне, как инвалиду на костылях и одному в доме, прикрепили соцработницу, чтобы помогать по дому и в магазин сходить. Работы в городе нет никакой, а это хоть что-то. Ну и стала эта соцработница ходить ко мне – ей нет ещё и сорока лет. Тоже мыкается одна с ребенком – школьница в девятом классе. Я эту работницу как-то ущипнул за бок, а она не против, оказалось. Так мы с ней и замутили: она придет, уберется, мы позанимаемся любовью, потом сходит в магазин, вместе пообедаем и собой ей продуктов дам, потом ещё на кровать – знаешь, с крольчатины и мёда всё хорошо получается и у меня и у неё. Так вот: она при сексе в глаза мне смотрит. Я Аню спросил как-то – да, не сказал, её Аней зовут – почему она глаза не закрывает при сексе? А она и говорит: зачем закрывать-то? Ты ко мне по-хорошему, помогаешь деньгами и продуктами, да и в постели у нас всё хорошо получается. Зачем же мне глаза закрывать? А вот жена моя всегда глаза закрывала – говорю ей. Значит, ты был ей никто. Твоя Надька так и осталась душой со своим художником. Вот Иван, такая история» – Василий замолчал.

«Знаю я этих рисовальщиков, – ответил Иван Петрович, чтобы поддержать разговор, – карандаш у них всегда заточен. Ничего полезного делать не умеют, вот и точат свои карандаши, а девицы и рады: ах – ох, искусство, живопись и быстренько в постель – точить карандаш у таких художников, а потом, как твоя Надька – всю жизнь с закрытыми глазами с мужем. Обрати внимание, Василий! По телеку показывают проституток – так они всегда сексом занимаются с закрытыми глазами: зачем им на клиентов смотреть – это их работа, на которую лучше не смотреть. Но и ты, Василий не прав. Нельзя, как еврей Фрейд, всё сводить только к сексу – тогда ты не человек, а такой же рисовальщик, как у твоей Надьки был. Наверное, вы ещё в чем-то не сошлись, потому разлад и разлука, в конце – концов и на старости лет».

Они попили чаю с душистым мёдом, откусывая его кусками вместе с сотами. От горячего чая мёд во рту выплавлялся из сот, которые превращались в кусочек воска и воск этот аккуратно выплевывался, на краешек блюдца. Посидев за чаем, они вспомнили ещё что-то из детства, обсудили, сплевывая воск, нынешнее подлое время, и Иван Петрович засобирался в путь к озеру, не говоря, впрочем, Василию о цели своего похода. Дело шло к обеду, надо вернуться к знакомым, а то неудобно – будут ждать, да и к Василию соцработница должна скоро зайти. На том и расстались, пожелав друг другу здоровья и надежды когда – нибудь встретиться.

Иван Петрович зашагал дальше, а Василий снова уселся на лавочку у дома, прислонив костыли к забору. Так он и остался в памяти: скрюченный лысый старичок, всё ещё интересующийся женской психологией, сидит на лавочке у покосившегося домика и смотрит ему вслед выцветшими голубыми глазками.

XXXXI

Через пять минут пути Иван Петрович поравнялся с крайними домами, за которыми виднелась опушка березового леса, а улица, превратившись в лесную дорожку, петляя, уходила вглубь леса и уводила его за собой в лесную чащу.

Когда-то, здесь вместо леса были заросли молодых березок: в войну леса, окружающие городок, вырубили на дрова и к годам детства Ивана уже подросли молодые деревца, росшие кустами по нескольку березок вместе. Именно сюда мальчишки летом убегали для своих игр в войну: и от дома недалеко, и как бы в лесу, где можно спрятаться друг от друга, или представить себя в дремучих джунглях на необитаемом острове из книжек.

Как-то летом, Иван с друзьями выкопали здесь землянку под кустами берез, вход в неё замаскировали ветками и травой, забирались внутрь, зажигали свечу и читали приключенческие книги вслух или рассказывали какие-то страшные придуманные истории.

Сейчас здесь никого не было. Березки выросли и через пятьдесят лет на месте кустарника стояли мощные стволы берез с огрубевшей, почерневшей и потрескавшейся корой, которая только высоко наверху отсвечивала чистой березовой белизной. Легкий ветерок покачивал верхушки деревьев и шелестел листвой, а внизу было тихо и светло-рыжие солнечные пятна пробивались сквозь поредевшую, но ещё зеленую листву и, падая на траву и желтые листья, раскрашивали их в причудливый и разноцветный лесной ковер.

Иван Петрович, не спеша, шагал по лесной дорожке, кое-где заросшей мелкой травой – видимо этой дорогой пользовались не часто: в полукилометре отсюда была проложена асфальтированная междугородняя трасса, там и проходили пути – дороги машин и людей. Сюда выезжали только местные жители, чтобы выбросить мусор, кучи которого виднелись повсюду – сразу же за крайними домами. Через полкилометра пути мусор кончился и лес посвежел – больше ничего не напоминало о близости людей.

Дорога, петляя, уводила его всё дальше и дальше, наконец, впереди и сквозь деревья стали видны просветы неба и Иван Петрович вышел на опушку леса. Перед ним раскинулась до горизонта пустая равнина, поросшая степной травой и окаймленная со всех сторон дальними лесами. В середине этой равнины и располагалось озеро его детства.

Иван Петрович взглянул прямо перед собой и охнул: озеро исчезло! Вместо километровой глади воды перед ним внизу были сплошные заросли камыша и поросшие осокой болотные кочки. Кое-где виднелись кусты ивняка и березки, но чистой воды нигде не было. Озеро превратилось в болото!

Над зарослями камыша кружились чайки и вороны, по краям болота среди кочек сновали кулики, высоко в небе жалобно всхлипывали чибисы – это всё, что осталось от большого озера с чистой и удивительно прозрачной водой, куда он в детстве прибегал с мальчишками поудить гальянов и карасей.

Расположившись на плавучих островках озерной травы вдоль берегов, они забрасывали удочки в прозрачную воду и смотрели сквозь неё, как рыбешки подплывали к червячку на крючке, хватали его, и мальчишкам оставалось только подсечь рыбу на крючок и выкинуть на траву.

Прошло полвека, и не стало этого озера и той чистой воды, превратившейся в затхлую мутную жижу, в которой с удовольствием ковырялись вороны и болотные птицы. Иван Петрович подошел ближе и присел на лежащий ствол березы, каким-то образом, оказавшийся на берегу болота.

Вблизи, превращение озера в болото выглядело ещё более удручающе. Среди поросших травой кочек, по берегу, попискивая, бегали полевые мыши, дальше начиналась трясина, покрытая тиной и зарослями осоки, а ещё дальше шумели заросли камыша, который уже успел пожелтеть и подготовиться к грядущей зиме. В самой середине болота виднелось несколько хилых кустиков ивы: как они там прижились на метровой толщине торфа и тины, оставалось только гадать.

Он знал, что озера в этой местности постепенно превращаются в болота, потом в этих неглубоких болотах вырастают ивы, осины и березы и болота становятся болотистым лесом с зарослями брусники, клюквы, голубики и других сибирских лесных ягод. Такое место здесь называется «рямом» и озеро его детства находится на пути к превращению в рям. Но Иван Петрович никогда не думал, что такое превращение может случиться за его жизнь – иначе, все озера в округе были бы давно болотами, да и городское озеро внешне не изменилось, а это исчезло.

Значит такая у этого озера судьба, такая у него короткая жизнь. Как у людей: одни живут долго, век других короткий; одни оставляют свой след на земле, а другие исчезают бесследно, как будто их никогда и не было.

Вот и Иван Петрович незаметно, но быстро подошел к краю жизни, а что там впереди, на краю: болото или всё-таки гладь чистой воды. «Сейчас, я, конечно, живу в болоте, – размышлял Иван Петрович, сидя на берегу болота,– вся страна в разрухе и гнили, повсюду ядовитые испарения подлости, жадности и предательства, его труд утратил творческий смысл и сводится только к добыванию средств существования. Неужели так будет до самого его конца и последние свои годы и дни он проживет в этой болотной атмосфере или все – таки удастся на краю жизни вдохнуть утренней свежести над чистой озерной водой, как это было раньше – до наступления подлых времен? Но пока его жизнь не дает никаких поводов для оптимизма и надежд на избавление от груза депрессии, уныния и безысходности окружающей действительности. Так и сегодняшняя его прогулка на это озеро не вернула к светлым воспоминаниям детства, а лишь напомнила о мерзости и запустении нынешней подлой жизни».

Посидев ещё некоторое время на берегу болота, послушав крики мятущихся над ним чаек и шелест высохшего камыша, он разомлел под теплыми лучами осеннего солнца и незаметно задремал. Очнулся Иван Петрович от шума проезжающей неподалеку грузовой машины, в открытом кузове которой стояли, беспомощно мыча и болтаясь на ухабах, три коровы: по-видимому, их везли с летних пастбищ на зимнее жильё или на мясокомбинат – это уж как решит их хозяин. « Так и нынешние хозяева жизни в этой стране решают за людей кому из них еще дать пожить, а кто уже и не нужен и таких целыми городами, сёлами и деревнями обрекают на уничтожение бедностью, безнадежностью и бессмысленностью их существования» – подумал он, провожая взглядом измученных переездом коров.

Пора было отправляться в обратный путь. Иван Петрович, встав с бревна, осмотрел ещё раз всю равнину с болотом посередине, вдохнул теплого ароматного степного воздуха, повеявшего с окружающих лугов, и медленно зашагал назад по дороге, которая и привела его сюда, к бывшему озеру.

День катился к вечеру, пока он шел по лесной дорожке к городку, крайние дома которого уже показались между стволами берез. Время обеда давно прошло, но голода и жажды Иван Петрович не ощущал – он всегда был умерен в еде и легко пропускал положенное время приема пищи, если этому мешали дела или обстоятельства. Вот и сейчас, прогулки по местам былого детства и юности отвлекли его от бытовых забот о хлебе насущном.

Однако, немного перекусить не помешало бы и он, войдя в городок, заглянул в ближайший магазинчик, чтобы выпить стакан чаю с булочкой – на более существенный перекус он не решился из-за сомнений в свежести имеющихся в магазине продуктов.

Девиз нынешних торговцев: продать всё, что можно и нельзя есть – даже испорченные и негодные продукты, был ему хорошо известен и на отравления различной тяжести попадал и он, и его знакомые, даже в «хороших» столичных ресторанах и кафе. Просроченную продукцию надо выбрасывать, но это убытки хозяевам торговых заведений, поэтому они и выставляют на продажу всё что угодно, тем более что контроля нет никакого.

В советское время это были бы убытки государственного магазина, которые просто списывались – без ущерба, а то и к выгоде для торговых работников. Такие вот преимущества «частной» собственности перед «ничьей» советской, о чём постоянно кричат средства информации.

Выйдя из магазина, Иван Петрович остановился в раздумье: что делать дальше? Было около пяти часов дня. Улицы городка по– прежнему пустынны, с редкими прохожими, и несмотря на скорое окончание рабочего дня, людского оживления не наблюдалось. Так и не решив, чем ещё заняться, он опять направился к центральной площади в надежде встретить там кого-то из знакомых или просто посидеть снова на той же скамейке и вспомнить что – то ещё из своей прошлой жизни здесь.

В городке есть несколько мест, миновать которые нельзя при передвижении: это центральная площадь и мосты через речку. В этих местах он уже был и потому отправился снова в центр.

Два дня он в родном городке: прошелся по родным местам, встретил нескольких знакомых из детства и всё – оказывается ему здесь больше делать нечего, чужой он этому городу и его обитателям и нет ему места в этой жизни. А иногда, там в московском своем бытие, ему приходили в голову мысли оставить все дела и заботы, уехать сюда, купить домик и спокойно доживать жизнь там, где она и начиналась.

Всего за два дня он удовлетворил свою ностальгическую память о прожитых здесь годах и снова впереди пустота и бессмысленность существования: что здесь, что там. С такими мыслями Иван Петрович вышел опять на площадь в центре городка и снова сел на скамейку на аллее, где был и вчера. Ему не хватало общения с людьми из своего прошлого и он никак не мог вспомнить ещё кого –нибудь из своих знакомых тех времен, которые могли бы оставаться здесь и были бы ещё живы.

В раздумьях он закрыл глаза и опять чей-то голос, как и вчера, окликнул его. Иван Петрович открыл глаза и увидел перед собой маленькую пожилую женщину, почти старушку. С трудом, но узнал в ней бывшую жену своего приятеля, того самого, из-за которого он потерял свою любимую девушку, вспомнившуюся ему вчера на месте его бывшего дома у озера.

« Ну что, Иван не узнал? – спросила женщина, – Вот такая стала: сама себя не узнаю, – продолжала она,– сколько лет– то прошло. А ты, какими судьбами здесь оказался? Друг-то твой, Борис, умер три года назад. Знаешь ли?» «Знаю, знаю Надя, – отвечал Иван Петрович, – был у него в городе проездом отсюда, а через месяц позвонил, сказали что умер. Он же выпивал крепенько, меры не знал, а возраст, да болезни, ну конец и пришел. И тебя я узнал, – продолжал он вставая, – только ты какая-то маленькая стала, вроде ростом была выше или мне так показалось?» « нет, не показалось, – ответила женщина, – это болезнь суставов такая есть и рост у меня стал на 15 сантиметров меньше.»

Иван Петрович недоверчиво посмотрел на неё: «Не может быть! Рост – это же кости, как кости могут стать короче? Да и не сутулая ты». «Могут, ещё как могут кости стать короче, да и болят постоянно, приходиться лекарства пить дорогие, а учительская пенсия маленькая, так что каждый рубль на счету: то ли купить что из еды, то ли лекарства. И так здесь живут все старики, выбирая между голодом и болезнями, – ответила маленькая женщина, бывшая жена его умершего друга юности, – Но и ты изменился, – продолжала она, – вон и лысина светиться, так что все мы моложе не становимся. Обидно только, что проработав столько лет, приходится доживать в бедности и болезнях, раньше – то мы об этом и думать не могли, а вот пришлось. Впрочем, что мы разговоры здесь ведем, заходи в гости, чаю попьешь с конфетами, я как раз пенсию получила, вот конфеток купила, сырку, колбаски, заходи Иван, здесь же неподалеку я живу».

Иван Петрович знал, что живёт она совсем рядом, в прошлые свои приезды он иногда навещал её и согласился на предложение, тем более, что и чайку попить было самое время. «Только я за тебя держаться буду, мне так легче идти, можно?» – спросила маленькая женщина – старушка. «Конечно, что за вопрос!» – ответил Иван Петрович, и они медленно пошли по аллее к её дому – двое пожилых и не совсем здоровых одиноких человека.

Дом, в котором проживала эта маленькая женщина, был построен в 60-ых годах прошлого века и являл собой образец бездумного навязывания городского образа жизни сельским, по существу своему, жителям таких вот городков и поселков. Это был двухэтажный многоквартирный дом, с квартирами городской малогабаритной планировки, но почти без благоустройств. Здесь были только централизованное отопление, не вполне достаточное для сибирских морозов зимой, и холодная водопроводная вода, которую нельзя было пить из-за затхлого и солоноватого вкуса.

Не было горячей воды и, главное, не было канализации: общий дощатый туалет – скворечник стоял над выгребной ямой прямо во дворе, образованном ещё двумя такими же домами. Конечно, и в частных деревянных домах городка тоже туалеты – скворечники стояли во дворах, но там они предназначались для одной семьи, которая и следила за его чистотой, а здесь туалетом пользовались десятки семей и прохожие с улицы, поэтому можно представить себе, какие там были грязь и зловоние. Вот и сейчас, подойдя к дому, Иван Петрович почувствовал специфический запашок выгребной ямы, доносимый легким ветерком от этого места общего пользования.

Войдя в подъезд, Надежда открыла входную дверь и Иван Петрович, вслед за хозяйкой, вошел в её квартиру. Внутри квартира выглядела почти городской, но в туалете было пусто, а в ванной комнате и на кухне под раковинами стояли вёдра, которые при наполнении надо было выносить во двор и сливать всё в ту же яму под общественным туалетом.

Хозяйка приготовила чай и они, расположившись в комнате, не спеша, стали пить чай и вспоминать прошедшие времена своей молодости, когда Иван приходил в свои приезды на родину к ним в гости: своему приятелю Борису и его жене Наде. Как всегда, в таких случаях, хозяйка достала альбом с фотографиями и они стали вспоминать запечатленных на фото людей и связанные с ними события собственной жизни.

Случайно, среди фотографий Иван Петрович увидел снимок молодой женщины, в которой он сразу узнал ту самую, любимую девушку Асю, с которой он так нелепо расстался из-за своего приятеля Бориса – будущего и бывшего мужа Надежды, хозяйки квартиры, где он и находился сейчас. Он взял фото и долго рассматривал полузабытые черты лица своей бывшей девушки из прошлой жизни.

Хозяйка, помолчав, сказала, что Ася много лет назад приезжала в этот городок и навещала их с Борисом, с которым была знакома через него – Ивана. Тогда и было сделано это фото. Более того, есть телефон этой Аси и они иногда перезваниваются. «А ты не хочешь ей позвонить прямо отсюда? – спросила Надежда замолчавшего Ивана Петровича. « Зачем? Что я могу сказать ей? Разве что попросить напоследок прощения? Но если я сам себя так и не простил, что ей моё «прости» может значить? Мы прожили свои жизни так, как сложилось и возвращение в прошлое не дает ничего, кроме разочарований, потому, что все мы стали совсем другими людьми. Нельзя всю жизнь тащить за собой груз воспоминаний из прошлого – ни к чему хорошему это не приведет – знаю по своей жизни. Прошлое надо помнить, но так, чтобы эти воспоминания не мешали жить в настоящем, иначе можно прожить всю жизнь только в воспоминаниях о прошлом. Ты можешь потом ей позвонить и сказать, что я её помню, как помнят интересную книгу, хороший фильм без повторов, чтобы не разочароваться от первых и единственных впечатлений. Это была юность, в которую нельзя и не надо возвращаться – как в реальную часть своей жизни, а хранить только свои воспоминания об этом, ушедшем навсегда прошлом и хранить так, чтобы эти воспоминания не влияли на настоящее, во время всей жизни человека».

«Может ты и прав, – сказала Надежда, – а навестить своего друга Бориса не хочешь? Он же здесь похоронен по его желанию. Сейчас можно и сходить туда».

Иван Петрович немного подумал и отказался от прогулки на кладбище. «Знаешь Надя, я сегодня уже находился достаточно, завтра перед отъездом зайду к нему, прямо с автовокзала, только ты подскажи, где он находится, чтобы не искать». На том порешили, и Надежда подробно объяснила, где расположена могила его приятеля.

Иван Петрович ещё посидел в гостях у хозяйки этой нелепой полугородской квартиры, выпил снова чаю с печеньем, послушал, как Надежда подробно рассказывала о своем нынешнем житье – бытье: на мизерную пенсию после 50 –ти лет работы учительницей. Всё это было ему хорошо знакомо по рассказам других и из собственного опыта жизни в это мерзкое время стервятников и падальщиков.