Осенняя поездка в прошлое

Как зовут этого бывшего соседского мальчугана, превратившегося в мелкого старичка, Иван Петрович вспомнить не смог и потому, изобразив на лице радость встречи, ответил нейтральным приветствием без имени. Старичок, оживленный от предстоящего получения денег на самогонку, присел рядом и, по– бабьи взмахивая руками, стал расспрашивать его о цели и сроках приезда сюда.

Иван Петрович отвечал односложно, вглядываясь в обветренное, сморщенное и испитое лицо своего земляка и одногодка, который так и остался жить в этом городке. «Неужели и я выгляжу со стороны таким же стариком?– думал он,– бреясь по утрам перед зеркалом, не замечаешь маленьких перемен в лице. Кажется, что только редеющие волосы и растущая лысина на голове напоминают о возрасте, не говоря, конечно, о постоянной усталости и сбоях в состоянии здоровья, которое, однако, здесь на родине совсем не ощущается. Как говорил его знакомый профессор: когда что – то болит, значит, ты ещё живой. Сейчас у него ничего не болело: он находился, мысленно, в днях своей юности, а за мыслями и тело забыло о возрасте.

Устав от расспросов о своей жизни в Москве, Иван Петрович перевел разговор на местные темы, а именно: об их общих знакомых по детству и юности. На случай такой встречи, Иван Петрович захватил с собой и носил в кармане куртки фото с одноклассниками в пятом классе «Б», а его нынешний собеседник учился в параллельном классе «А».

Достав из кармана это фото, Иван Петрович показал его старичку и стал зачитывать имена и фамилии одноклассников, которые были записаны на обороте фотографии. Земляк узнал всех, кто, как и он, остался жить в этом городке. Оказалось, что все его одноклассники – мальчишки, которые остались на родине, умерли: кто когда, а вот девочки все живы и одна из них живет неподалеку от дома, где и остановился Иван Петрович.

«А почему бы и не зайти в гости к этой, уже пожилой женщине – бывшей однокласснице, со странным в те времена именем – Римма?» – подумал он и встал со скамейки. Суетливый старичок, не ожидая его ухода, тут же попросил двадцать рублей на самогонку: середина месяца, пенсия уже истрачена, а в долг не дают. «Почему двадцать? – удивился Иван Петрович, – еще три года назад было десять за четвертинку, или ты стал больше выпивать?» «Нет, нет, – заверил старичок, – как пил, так и пью, но водка подорожала, вот и самогонка тоже. Можно плохой купить за пятнадцать, но туда добавляют табаку для крепости, а от него потом голова болит». Иван Петрович дал денег, и старичок сразу же заспешил: пустые воспоминания его уже не интересовали.

Миновав центр городка, Иван Петрович подошел к мосту через речку. Здесь, неподалеку от магазина, маялась группка из трех мужичков – старичков в надежде встретить собутыльника с деньгами или выпивкой. Один из них тотчас узнал Ивана Петровича, подошел и сказал: « А, Иван, привет. Что, в гости приехал? А мы вот здесь доживаем. Дай двадцать рублей на самогонку, а?» Иван Петрович, так и не вспомнив, кто этот человек, дал пятьдесят рублей на всю компанию, которая тут же исчезла за углом дома, а он пошел дальше в поисках дома одноклассницы Риммы. «Как же так, – размышлял он, шагая по обочине, – меня узнают и окликают по имени, а я не могу вспомнить ни имен, ни фамилий этих людей, когда и где пересекались наши пути в прошлом. Память у них, что ли лучше? Пожалуй, нет – по ним видно, что водочка их давняя и верная подруга, а где водка там памяти не место. Просто, здесь всех знают и помнят по именам и фамилиям, а в городах, при множестве знакомых, дай бог запомнить человека по внешности».

Найдя по приметам нужный ему домик одноклассницы, Иван Петрович постучал кольцом щеколды по воротам. Во дворе раздался лай собаки и чей-то голос. Иван Петрович осторожно приоткрыл калитку ворот и заглянул внутрь ограды. На цепи бесновалась и лаяла маленькая собачонка, а незнакомый пожилой мужчина направлялся к нему. «Скажите, пожалуйста, здесь ли живет Римма – я с ней когда– то учился в школе в одном классе?» – спросил Иван Петрович у подошедшего к воротам, как видно по всему, хозяина дома. «Да, здесь живет Римма, моя жена, а вы кто будете?» – спросил хозяин. «Иван я, Домов, проездом в этом городе, а раньше жил здесь и учился в школе, вместе с Риммой» – повторил Иван Петрович, чувствуя некоторую неловкость перед этим, незнакомым ему человеком за неожиданное вторжение в их жизнь. «Что – то я о вас ничего не слышал от своей жены, – сказал хозяин, – впрочем, она дома, немного приболела. Заходите, пожалуйста, и спросите сами» – сказал он и провел Ивана Петровича сквозь сени в дом.

В комнате на диване лежала грузная, одутловатая старая женщина – почти старуха, в которой он всё же узнал свою одноклассницу. Хозяин объяснил жене, что это какой – то её бывший одноклассник, Иван Домов. Женщина, приглядевшись, опознала Ивана и от удивления даже приподнялась с дивана, но тут же снова опустилась в изнеможении. «И правда, Ваня! – сказала она, – а я вот болею, давление поднялось и голова кружится. Ты – то, как здесь оказался? Девчонки, помнишь Галю и Веру? Они видели тебя лет десять назад и говорили, что ты в Москве живешь. Погостить приехал?» «Нет, не у кого теперь гостить здесь, – ответил Иван Петрович, – мать уехала к брату жить, там и умерла, а я проездом от брата, хотел могилки бабушек прибрать и, случайно, от нашего однокашника узнал, что ты здесь живёшь и решил зайти, тем более что и остановился у знакомых здесь, неподалеку».

« Володя, ты бы чайку поставил что ли, – обратилась Римма к мужу, – я тоже попробую встать, хватит лежать, и так всю жизнь болею, надоело уже. Идите на кухню, я сейчас встану и приду к вам»

Иван Петрович прошел на кухню, где муж Риммы уже поставил на газ чайник и стал доставать что-то из холодильника, появилась и бутылка настойки. Вышла и Римма, Ивана Петровича усадили за стол и стали потчевать. От вина он отказался, есть тоже не хотелось, а чаю с медом он откушал с удовольствием.

Хозяева расспрашивали его о московской жизни, но он перевел разговор на местные темы. Оказалось, что Римма закончила пединститут, вернулась сюда и проработала всю жизнь учительницей, пока её не прогнали на пенсию, чтобы освободить место для молодых учителей.

Муж тоже сидел дома: можно бы ещё и поработать, но негде – безработица стала бичом таких небольших городов и сёл. «Ты же Римма ушла из нашего класса, – вспомнил Иван Петрович, – а я ушёл после семилетки в техникум, потом уехал в Москву – так жизнь и закрутилась!» «Да Иван, я заболела и не смогла целый год учиться, а вы думали, что я ушла из класса – никто и не поинтересовался почему» – с обидой ответила Римма и рассказала о своем несчастном случае.

Однажды, зимой, после школы, оставшись одна дома, она ухаживала за коровой: дала ей сена, убрала навоз и пошла за водой из колодца, который был у них во дворе. Воротом подняла ведро воды из колодца, стала вынимать его, но ведро соскочило с обледеневшего края колодца, и она вместе с ним упала в обледеневший проём колодца в ледяную воду на глубине 5-6 метров, ударившись при падении о наросты льда на стенках колодца. Деревенская девочка 12-ти лет не растерялась и, придя в себя от холода, льда и воды попыталась подняться вверх по цепи, на которой висело ведро. Неоднократно она срывалась вниз, в воду.

Наконец, каким-то чудом ей удалось подняться вверх и из последних сил выползти из колодца. Родителей дома не было, так что помочь ей бы никто не смог. При падении она повредила себе позвоночник, схватила воспаление легких, которое в те времена лечилось с трудом: так и проболела всю зиму и отстала от своего класса.

Иван Петрович попробовал представить себе: смог бы он в 12-ть лет, на двадцатиградусном морозе выбраться из ледяного колодца по железной цепи, к которой сразу примерзают мокрые руки и отрываются от цепи вместе с кожей? Нет, наверное, такое было бы ему не по силам: растерялся бы и замерз за минуты, а вот слабая девочка не растерялась, боролась за свою жизнь и победила!

Последствия травмы позвоночника Римма испытывала потом всё время, однако училась, работала, вышла замуж, родила и вырастила двух дочерей, которые живут в других местах большой Сибири. Такая вот история.

Иван Петрович снова убедился в бытовой тяжести деревенской жизни. Несчастные случаи с его знакомыми по детству происходили постоянно: один упал с крыши дома и сломал ногу, другого убило деревом на лесосеке, третий отпилил себе ногу циркулярной пилой, заготавливая дрова на зиму, еще один замерз зимой в заглохшем тракторе и ещё множество несчастных историй.

Посидев за чаем и воспоминаниями детства около часа, Иван Петрович простился с хозяевами. Он взял телефоны двух девочек – одноклассниц и банку меда, подаренную хозяином, который занимался пчеловодством, хотя и жаловался на трудности этого занятия: невозможно оставить ульи в лесу без присмотра – обязательно разграбят, а если ульи стоят дома в огороде, то пчелы приносят мало меда.

Возвратившись в дом – где он остановился, Иван Петрович провел вечер с хозяевами дома в пустых разговорах о житье – бытье, сейчас и раньше – конечно не в пользу нынешнего подлого и сумрачного времени. Спал он в эту ночь вполне спокойно и умиротворенно, после прогулок по улицам своего детства и юности.

XXXX

На следующий день Иван Петрович проснулся в восемь часов утра, что было для него непривычно поздно. Хотя почему поздно, если в Москве сейчас было только пять часов – обычное время его пробуждения. Солнечные лучи наискосок падали от окна к стене и в них роились мириады домашних пылинок: «Вот тебе и чистый деревенский воздух» – подумал он, вставая с кровати, предоставленной для ночлега.

Хозяйка хлопотала на кухне, хозяин дома – старше Ивана Петровича года на три, уже ушёл навестить своего брата – инвалида, одиноко проживавшего через два дома отсюда, а во дворе прерывисто лаяла собачонка, сидевшая на цепи у своей будки.

День обещался быть таким же ясным тёплым и тихим, как и накануне и Иван Петрович решил продолжить свои прогулки по местам далекой юности. Пришел хозяин, позавтракали вместе и Иван Петрович отправился в пеший путь по улочкам городка. Сначала он пошел снова на кладбище посмотреть, привели ли в полный порядок могилы его бабушек – как обещал знакомый его брата. Путь туда пролегал через весь городок из конца в конец, минуя речку, горсад и стадион – по знакомым улочкам и переулкам.

В кладбищенской роще копошились и тинькали синицы, а если они из лесов переселялись поближе к людскому жилью – значит скоро придут холода. Однако, сейчас солнце светило и грело по– летнему и ничто не предвещало грядущей зимы. На кладбище было тихо, пусто и по-прежнему всё скрыто остатками бурьяна после их работы с братом: значит никто убираться не приходил.

Неподалеку, у одной из могил на скамейке за столиком сидели двое парней и девица, весь вид которых выражал жажду похмелья. Иван Петрович подошёл к ним и предложил: »Можете убрать бурьян с трёх могил, а я дам вам на бутылку водки?» Троица сразу согласилась, но попросила за работу две бутылки. Иван Петрович согласился и работа закипела. Нашлись рукавицы и лопата и стебли лопухов, крапивы и конопли за несколько минут были вырваны и выброшены в кучу мусора здесь же – неподалеку. Жаждущие водки работники быстро подровняли могилы, срезали и убрали траву, встряхнули и вновь поставили бумажные цветы и венки.

Через полчаса, место упокоения родственников приняло вполне ухоженный вид. Иван Петрович расплатился с троицей алкашей, которые отправились к видневшейся у автовокзала палатке, где можно было обменять деньги на водку и пиво, что и было сделано. А выпивать они вернулись на прежнее место за столиком, у чьей-то могилы.

Иван Петрович тоже присел на скамейку у могилы бабушки, где он сидел и вчера по приезду сюда. Было тихо и грустно. Старые и свежие кресты и памятники уходили в беспорядке вдаль, скрываясь за деревьями и бурьяном. Он заметил, что с приходом демократии благосостояние некоторых кладбищенских постояльцев улучшилось: появились гранитные и мраморные надгробия, а в прежние времена довольствовались простыми деревянными крестами и обелисками, сваренными из листового железа и окрашенными суриком. В общем, на кладбище стало лучше и красивей: может, поэтому жители городка так стремительно и переселялись сюда, где нет нужды, безработицы, преступности и прочих «благ» демократии.

Жизнь людей заканчивалась здесь вечным покоем, однако живые ещё напоминали о себе: троица помощников Ивана Петровича, приняв водочки на грудь, повеселела, завязался громкий разговор, потом девица попробовала запеть, а её приятель окликнул Ивана Петровича и предложил ему выпить с ними за упокой души родственников. Таков русский человек: час назад эти выпивохи сидели злые, мучимые похмельем и готовые на всё, чтобы раздобыть водки, а сейчас, получив желанное, они предлагают поделиться своим заветным напитком и совершенно бескорыстно. Разве какой-нибудь европеец или американец способен на такой поступок? Конечно, нет, и он знал об этом не понаслышке, будучи в командировках за рубежом.

Иван Петрович отказался выпить водки с кладбищенской компанией и понял, что пора уходить, пока предложение выпить с ними не перешло в выяснение причин, почему он не хочет – может, не уважает их? Поднявшись, он мысленно попрощался с бабушками и всеми родственниками, покоящимися рядом, которых он не знал и не помнил, и вышел с кладбища через одиноко стоящие ворота без забора.

Куда идти дальше он ещё не решил, а потому шёл привычной дорогой к центру городка. Но тут пришла мысль: уйти за город к ближайшему озеру, где они мальчишками ловили гальянов и карасей – это примерно километр от другого конца городка. Время есть, погода располагает, а он не был на этом озере с самого своего отъезда – много раз хотел, но как-то не получалось. Решив окончательно, он свернул на другую улицу, протянувшуюся через весь городок до опушки леса, за которым и находилось это озеро. Всего получалось километра два пути – меньше получаса, если неспешным шагом.

Проезжая часть улицы была заасфальтирована еще в последние годы советской власти, но за двадцать лет асфальт выщербился, выкрошился, покрылся ямами и от проезжающих автомобилей поднимались клубы пыли, так что ему пришлось свернуть на обочину и двигаться по протоптанной грунтовой дорожке вдоль деревянных домиков – тротуаров здесь не было.

Вскоре он поравнялся с длинным кирпичным одноэтажным зданием его бывшей школы. Оно показалось ему маленьким и низким, а когда-то школа была для него большой: с просторными классами, высокими потолками и широким и длинным коридором, где на переменах между уроками кипела его школьная жизнь.

В такие же теплые дни сентября, школьники выбегали во двор и резвились там. Сейчас здесь было тихо и пусто. Подойдя вплотную, Иван Петрович прочитал на вывеске у дверей, что это дом – интернат для неблагополучных детей. Что значит неблагополучный ребенок? Больной или правонарушитель? Неясно. На окнах стояли железные решетки, а из-за штор не видно движений и не доносились детские голоса. Появившееся желание зайти внутрь быстро угасло и, взглянув на окна своего класса, Иван Петрович пошел дальше.

Всё – таки, как ускорился ритм времени. Тогда школьный год казался целой вечностью, а сейчас годы пролетают незаметно и бесшумно, как та осенняя птица над его головой в безоблачном небе и школьных товарищей «иных уж нет, а те далече».

Рядом со школой стояло такое же приземистое здание красного кирпича, где при царях размещался уездный офицерский клуб, а в детские годы Ивана Петровича здесь была детская спортивная школа и проводились спортивные занятия школьников и соревнования. Внутри здания был один большой зал и несколько комнат. При царях здесь давались балы. В его детские годы, зимой в зале проводились занятия физкультурой и соревнования. Устраивались праздники и представления школьников и взрослых, а на Новый Год проводилась городская новогодняя ёлка со спектаклями для детей, где пару раз участвовал и он, в костюме зайца или волка – сейчас и не вспомнить: главное было весело и беззаботно.

Нынче, двери клуба заколочены, а стекла окон кое-где выбиты. По запустевшему, покрытому землёй и битым кирпичом крыльцу видно, что здание это заброшено и не посещается людьми. Сразу за клубом виднелись два новых трехэтажных строений красного кирпича. Иван Петрович уже знал, что там располагались отделения каких – то банков: кто и зачем построил их в этом захудалом городке, ему было неизвестно, да и неинтересно.

Незаметно он подошел к истоку речки из озера. Исток был перегорожен земляной дамбой, служившей и мостом через реку – вот из-за таких земляных перемычек река и остановила свой бег по равнине на север, где сливаясь с такими же речушками, она впадала в большую сибирскую реку – Иртыш. Вода в озере и истоке реки была покрыта тиной, пустыми бутылками и другим человеческим мусором, от которого слабый ветерок доносил запахи гниения и разложения. А всего 50 лет назад здесь можно было искупаться и поудить рыбу с легкого деревянного мостка, соединяющего берега реки. Остановить течение реки всё равно, что остановить человеческую жизнь: это конец жизни и реки и человека.

Миновав дамбу, он пошел дальше вдоль старинных деревянных домов улицы. Дома эти, украшенные резными деревянными карнизами и ставнями окон были старыми ещё тогда, много лет назад и теперь ему казалось, что они будут стоять здесь вечно, постепенно врастая в землю. Ещё немного пути и Иван Петрович вышел на перекресток его родной улицы: вдали, виднелась крыша его дома, у которого он был вчера, а прямо перед ним стоял маленький домишко с подслеповатыми окнами, палисадником и скамейкой, на которой дремал старик – инвалид, прислонив костыли к забору.

Подойдя поближе, он с изумлением разглядел сквозь морщины и складки стариковского обличья знакомые черты лица своего приятеля детства. «Не может быть! Неужели тот так и остался жить здесь и почему инвалид? – подумал Иван Петрович и окликнул старика, – Василий! Ты что ли?» старик поднял голову, близоруко вгляделся в прохожего и тотчас оживился: «Никак Иван! Каким ветром тебя занесло сюда и в это время? Ты же в Москве живёшь или вернулся?» Окончательно убедившись, что этот старик и есть бывший приятель детства, сразу признавший его, Иван Петрович присел рядом с ним на скамейку, поздоровался, достал носовой платок и вытер пот – становилось жарко.

Некоторое время они сидели молча, пристально вглядываясь друг в друга и восстанавливая в облике пожилого человека знакомый вид мальчишки – приятеля детства. Иван Петрович ещё раз убедился, что на лицо мужчины с возрастом меняются меньше, чем женщины: в стариковских чертах всё же можно разглядеть прежнего мальчугана, а вот в старухе признать когда– то знакомую девочку почти невозможно, что и случилось с ним вчера при встрече с одноклассницей.

« Ну что Васька, ты так и живешь здесь, в том же доме?» – спросил, наконец, Иван Петрович своего приятеля детства, возвращаясь к прежней фамильярной манере общения деревенских мальчишек между собой, как в детстве. «Да Иван, так и живу, где родился, там и пригодился, там и доживаю», – осторожно ответил Василий, ещё не зная, как ему общаться с бывшим соратником по детским играм и подростковым выходкам и проделкам. «А почему на костылях?» – продолжал расспрашивать его Иван Петрович. «Так это из-за болезни – таежного энцефалита» – оживился старичок. Чувствовалось, что эта болезнь, изменившая его жизнь, является главным событием жизни и основной темой разговоров с такими посетителями, как Иван Петрович, и рассказал подробную историю своей болезни – жизни.

Окончив школу, он остался в городке, устроился на работу слесарем в автоколонну, в армию не взяли по зрению, а о дальнейшей учебе – он перестал думать, тем более мечтать. Через несколько лет он, вдруг и сразу, тяжело, заболел и слёг: высокая температура, слабость, затем отнялись ноги, и наступил паралич спины. Врачи никак не могли определить причину болезни и поставить диагноз, поэтому лечение не давало никаких результатов – становилось только хуже.

Его отправили в областной центр, в клиническую больницу, но и там лечение не давало результатов, пока его не посетил врач, приехавший с Дальнего Востока. Он и поставил диагноз – таежный энцефалит. Дело в том, что эта болезнь была в те времена неизвестна в Западной Сибири, поэтому врачам и в голову не приходило увязать болезнь Василия с этим заболеванием, переносимым лесными клещами. Он оказался первым человеком, заболевшим в этих местах энцефалитом.

Сейчас энцефалитные клещи заполонили все леса Сибири, Урала и подбираются к оплоту демократии – Москве. В окрестностях городка клещей уже множество, есть умершие и инвалиды и чтобы зайти в лес, необходимо заранее сделать прививку – иначе это игра с опасностью заражения и смерти.

Василия, наконец, стали лечить от энцефалита, но время было упущено и ничто не помогало. Однако Василий не сдавался и почти парализованный, с язвами пролежней до костей позвоночника, сумел остановить болезнь, а применяя народные средства: травы, мёд и прочее подлечился и встал с постели, где пролежал почти три года. Правда он встал на костыли – ноги так и остались парализованными.

Вернулся домой и стал жить жизнью инвалида: получал пенсию, дали машину «Запорожец», рыбачил, занимался пчеловодством, некоторое время даже работал слесарем в автоколонне по ремонту электрооборудования – работа сидячая. Потом наступила демократия: работать стало негде и здоровым, и инвалидам. Сейчас, он занимается только приусадебным хозяйством: свиньи, куры, утки, кролики, пчелы. Что-то оставляет себе, что-то на продажу, ещё рыбачит и охотится ночью из-под фар: в общем, крутится и оптимизма не теряет.

Иван Петрович молча выслушал эту исповедь сорванца, с которым когда-то разоряли птичьи гнезда, лазили по соседским огородам за огурцами, а однажды утащили из торгового ларька большую банку варенья и полмешка пряников. Он вновь удивился оптимизму этого скрюченного старичка, мысленно укорил себя за хандру и жизненный пессимизм, и перевел разговор на воспоминания об их общем босоногом детстве, когда никаких болезней, кроме простуды, не было, а жизненные невзгоды сводились к зуботычинам от мальчишек старшего возраста, а значит и сильнее.

Они вспомнили несколько забавных случаев из тех времен: охоту на воробьев, которых по всей Сибири и сейчас называют жидами, стрельбу из самопалов, игру в деньги, походы на озеро, куда и направлялся Иван Петрович, воровство карасей из рыболовных сетей на этом озере и прочие свои юные похождения.

Василий пригласил зайти в дом попить чаю, и они через калитку вошли во двор. Весь двор был завален каким-то хламом: запчасти от автомобилей, железки неизвестного назначения, огородный инвентарь, груды кирпича, под навесом лежала складная лодка, висели рыболовные сети – чувствовалось, что если вещь или предмет попадали сюда, то никогда не выбрасывались в надежде, когда – нибудь, пригодиться по хозяйству.

Вошли в дом, вернее избушку, не более двадцати метров площади, состоящую из кухонки и комнаты. Здесь тоже царил полный беспорядок из наваленных и рассованных по углам предметов кухонной утвари, одежды, обуви, подушек и одеял. Чувствовалось отсутствие женского хозяйского порядка. Василий сказал, что жил здесь вдвоем с женой, которая навсегда уехала жить к дочери в дальнее село, чтобы помогать с внуками.