Жизнь в эпоху перемен. Книга вторая

Однако обратной дороги нет, и пришла его пора принять участие в бессмысленной войне, затеянной бездарным царём, и ставкой на участие Ивана в этом вселенском безумии будет его жизнь.

III

Железная дорога была забита эшелонами с войсками и беженцами из захваченных немцами территорий, и Сибирский полк, двигаясь с остановками, лишь на вторые сутки добрался до Минска, где получил приказ занять позиции под Сморганью у города Крево, что в 100 верстах на северо-запад от Минска, и сменить там изрядно потрёпанные немцами пехотные части.

К месту дислокации полк двинулся пешим ходом, сопровождаемый армейским обозом, но по-прежнему без артиллерии, ибо орудия должны были оставить сменяемые войска. К исходу третьего дня солдаты, измученные переходом по раскисшей дороге и промокшие насквозь от мелкого моросящего постоянно дождя, добрались до места назначения.

Третий батальон Ивана Петровича занял позиции у деревни Войташи, которая полностью выгорела под обстрелом немцев, оставив лишь головешки от дворовых построек и изб.

Линия обороны располагалась в низине, на лугу, была не обжита и не обустроена, и батальоны немедленно принялись укрепляться в обороне и строить блиндажи в преддверии наступающей зимы.

На следующий день, по прибытию, выпал снег, похолодало и жизнь в землянках, наспех вырытых прежними обитателями, становилась невозможной. Батальон разделился надвое: одна часть укрепляла траншеи и укрытия от немецких снарядов, натягивала колючую проволоку против вражеской пехоты, а другая часть строила блиндажи для зимовки во второй линии обороны саженей в 300 позади переднего края.

Немцы были впереди в версте, занимая возвышенность, с которой прекрасно была видна линия обороны русских войск, что позволяло вести прицельный артиллерийский обстрел русских позиций, чем немцы немедленно и воспользовались, заметив перед собой свежие части. От немецкого обстрела погибло трое бойцов и несколько, получив ранения, отбыли в тыл на излечение – для них война временно закончилась, не успев начаться, а для погибших война закончилась навсегда.

Поняв уязвимость позиций полка для немецкой артиллерии, командир полка приказал все работы проводить только ночью, чтобы избежать потерь личного состава.

Так и повелось: днём солдаты отсыпались все, кроме боевых расчётов, а ночью занимались рытьём второй линии траншей на переднем крае, установкой проволочных заграждений и минированием ничейной полосы, а также обустройством тёплых блиндажей для личного состава во второй линии обороны.

На переднем крае блиндажи заливало водой, стоявшей в земле на глубине аршина, и построить укрытия было невозможно. Вода хлюпала под ногами и в траншеях первой линии обороны. Разумнее было бы оставить низину для боевых дозоров, а оборону перенести во вторую линию, что была несколько выше и без подземных вод, но приказа такого не поступало, и приходилось мириться с неудобством обороны с водой в траншеях по щиколотку сапог, которые у многих солдат прохудились и пропускали воду и траншейную грязь, пока влагу не прихватили морозы.

За месяц ночных работ батальон Ивана Петровича вполне обжился на новом месте и полк подготовился к возможному наступлению немцев, поставив проволочные заграждения и мины на нейтральной полосе, отрыв траншеи в полный профиль и укрепив блиндажи лесом, что заготавливали в тылу и подвозили ночами на подводах.

Блиндажи для зимовки и укрытия от немецких снарядов отстроили добротно, установили в них железные печурки, дощатые двери и зимовка батальона обещалась пройти вполне благополучно, если бы не две неожиданные напасти: пища и дерьмо.

В обозном батальоне кормёжка солдат была вполне удовлетворительная. Интендант, имея связи на складах, выбирал все положенные продукты хорошего качества, и далее кашевары готовили пищу в стационарных условиях: щи и каши с мясом, хлеб свежий, и даже сахару иногда перепадало по куску. Многие обозники лишь в армии впервые попробовали мясо и от добротного питания, несравнимого со скудным крестьянским столом, поправлялись и подрастали.

В стрелковом полку поначалу, на подготовке, пища тоже была удовлетворительная, и неприхотливый в еде Иван Петрович вполне довольствовался солдатским столом.

Однако, с переходом на фронт, солдатский стол оскудел и ухудшился качеством. Интенданты на пути от воинских складов до передовой линии разворовывали продукты, а оставшиеся зачастую успевали подпортиться или вовсе сгнить, и потому щи бывали пустыми и из гнилой капусты, а каши из плесневелого зерна и со свиной тухлятиной.

Такой пищи не выдерживали даже крестьянские желудки солдат и приходили в полное расстройство, вызывая частые позывы к опорожнению, но опоражниваться в первой линии было негде: уборные на виду немцы расстреливали из орудий, а вырыть землянки для нужников было невозможно по причине высоких подземных вод, и солдаты, почуяв позывы, справляли нужду прямо в траншеях, не удосуживаясь убежать во вторую линию, где были нужники, невидимые немцам.

Поэтому в траншеях стояла вонь отхожего места, человеческое дерьмо было всюду: под ногами, в траншейной грязи, на брустверах и в лужах, и, возвращаясь с дежурства в первой линии, солдаты приносили дерьмо на сапогах в жилые блиндажи, которые по запахам напоминали отхожие места.

– Мы словно золотари здесь пропахли насквозь дерьмом, – жаловался Иван Петрович своему командиру отделения старшему унтер-офицеру Тихонову, у которого числился помощником.

– Лучше быть вонючим, чем мёртвым, – спокойно отвечал старший унтер-офицер. – Не гонять же солдат в сортир за триста саженей во вторую линию: пока бегут туда, обмараются, что ещё хуже. Погоди, вот установятся холода, дерьмо замёрзнет, и запахи пропадут до весны, а там, даст Бог, пойдём в наступление и покинем эти вонючие места.

Этот Тихонов пережил зимнее наступление немцев под городом Августом, потом участвовал в боях под Проснышем, когда полк был почти весь уничтожен и уцелели единицы, поэтому уповал на Бога, который сохранил ему жизнь, и воспринимал любые трудности, как должное ему испытание за оберег Божий от немецкой пули или плена.

Вскоре наступили холода, и действительно, запахи и грязь скрылись под снегом и перестали досаждать солдатам, да и еда улучшилась: зерно не плесневело и мясо не тухло на морозе, хлеб не покрывался зеленой плесенью, и после разморозки был как свежий, только крошился.

К Новому году в полк завезли зимнее обмундирование: шапки, рукавицы, байковое бельё и портянки, и солдаты, утеплившись, надеялись мирно пережить зиму, тем более, что немец, судя по всему, наступать здесь не собирался, и лишь изредка постреливал из орудий, чтобы держать русских в напряжении.

В январе спокойной жизни полка наступил конец. Пришёл приказ из корпуса организовывать раз в неделю атаку на немцев с целью захвата первой линии обороны, чтобы немцы не смогли снять свои войска здесь и перебросить их во Францию, где затевалось большое немецкое наступление на англичан и французов.

Это Николай Второй откликнулся на просьбы союзников оказать им помощь и не дать немцам усилиться на Западном фронте. Одновременно во Францию был направлен экспедиционный корпус русской армии.

Царь Николай с покорностью слуги исполнял просьбы союзников, которые не пришли ему на помощь в прошлогоднем летнем наступлении немцев, когда русской армии пришлось отступить по всему фронту на 500 и более вёрст: союзники не пожелали наступать, чтобы отвлечь немцев с Восточного фронта и не дали оружия, особенно артиллерии и снарядов, в которых остро нуждалась царская армия.

Приказ о ведении позиционных наступательных боёв для отвлечения немцев был глуп: сил для решительного наступления у русской армии на Северо-Западном фронте не было, и поддержка артиллерией не обеспечивалась из-за отсутствия снарядов и малого числа орудий, но что не сделаешь, чтобы услужить подловатым союзникам, а солдатского быдла в России было предостаточно, и жалеть крестьянские жизни ни царь Николай, ни его генералы не собирались.

Командир корпуса приказал полкам наступать поочередно, чтобы сбить немцев с толку, и они, ожидая главного удара, не могли бы перебрасывать войска с Восточного фронта на Западный.

Стрелковому сибирскому полку выпал жребий выступить первым. Полковник Яныгов отдал приказ наступать утром на Крещенье, когда немцы, думая, что русские отмечают православный праздник, будут беспечны.

Утром, в темноте, батальоны сосредоточились в передовых траншеях, чтобы в назначенный час выступить в атаку на немецкие позиции без артиллерийской поддержки. До немецкой передовой была целая верста пути по заснеженной равнине, и многие бойцы должны были лишиться жизни в белом безмолвии, исполняя приказ.

Погода, однако, выдалась как по заказу: мела метель, сильный ветер дул в немецкую сторону, и, получив сигнал, батальоны поднялись в молчаливую атаку, утопая в снегу по колено. Утренние сумерки и метель скрыли наступающие цепи русских и без единого выстрела бойцы подошли к проволочным заграждениям. Сапёры стали делать проходы, перекусывая большими ножницами колючую проволоку, а Иван Петрович, не ожидая сапёров, скинул шинель, набросил её поверх проволоки, перекинулся с несколькими бойцами на другую сторону, тем же способом прошли ещё два ряда проволоки и тяжело дыша передовой группой приблизились к немецким траншеям.

Немецкий солдат, что сидел на дежурстве в траншее, вдруг с ужасом увидел над собой русского солдата в чёрной мохнатой шапке сибирского стрелка и без шинели с винтовкой наперевес. Он не успел вскрикнуть, как Иван Петрович всадил ему штык в грудь с такой силой, что проткнул немца насквозь и вонзил остриё штыка в бревно.

Белёсые глаза немца, казалось, вылезли из глазниц, потухли и закрылись, пока Иван Петрович вытаскивал штык из бревна. Он убил человека, но не понимал происшедшего, действуя машинально, как учили на плацу протыкать соломенное чучело в немецкой форме.

Освободившись от убитого немца, Иван Петрович с иступленной решимостью побежал вперед по траншее, в которой сквозь метель виднелись вдали неясные силуэты немцев. Страха не было, все чувства заторможены и он действовал машинально: остановился и выстрелил два-три раза в движущиеся впереди тени, которые заметались ещё быстрее и послышался жалобный крик – так кричат раненые зайцы, затравленные собаками в лесу во время псовой охоты.

Проваливаясь в глубокий снег, наметенный ночной вьюгой в немецкие траншеи, Иван Петрович, стреляя и орудуя наобум штыком, пробирался вперед, чувствуя сзади дыхание и выкрики своих однополчан, которые нагнали бойцов вырвавшихся вперед и теперь очищали вторую линию обороны немцев, изгоняя врага всё дальше и дальше к третьему ряду траншей, скрытых пеленой снега разбушевавшейся метели.

В четверть часа всё было кончено и бойцы, заняв две линии обороны немцев, устало повалились на дно немецких траншей, тяжело дыша и возвращаясь от исступления боя к реальности метельного февральского утра.

Немцы, пришедшие в себя после неожиданного наступления русских, организовали оборону в своей третьей линии и начали обстреливать из орудий свои бывшие позиции, захваченные русскими.

Иван Петрович вместе с другими солдатами ждал в траншее приказа продолжить наступление и выбить немцев с последнего рубежа их обороны, чтобы выкинуть неприятеля из блиндажей и траншей в чистое поле, заставив отступить немцев глубоко в тыл.

Немцы, несмотря на непогоду, мешающую прицельной стрельбе из орудий, накрыли огнём свои бывшие траншеи: тут и там начали раздаваться крики раненных бойцов попавших под обстрел. Вдруг снаряд разорвался совсем рядом за поворотом траншеи, где прятались трое бойцов из взвода Ивана Петровича, и на него сверху свалилось что-то тяжелое, в котором он с ужасом узнал человеческую ногу, вырванную снарядом прямо из бедра у кого-то из солдат, что прятались по соседству. Он с отвращением сбросил человеческую плоть с себя и, окровавленный, отполз вглубь траншеи – подальше от места гибели своих товарищей, содрогнувшись от мысли, что и он мог быть на месте несчастного солдата, которого разорвало на куски взрывом немецкого снаряда.

Солдаты ждали приказа, батальон нёс потери от обстрела немцев, но приказа к дальнейшему наступлению так и не поступило. Уцелевшие бойцы просидели в заснеженных немецких траншеях до самого вечера и изрядно подмерзли, когда поступил приказ вернуться назад на свои позиции.

В планах генералов большое наступление на врага не предполагалось: наступление батальона было призвано создать видимость готовности русских к решительному наступлению, чтобы немцы подтянули сюда свои резервы и укрепляли оборону, ослабив тем самым натиск немецких войск на союзников русского царя во Франции. Усталые, замерзшие и голодные солдаты, озлобленно ругаясь, вернулись в свои траншеи.

В этом бою Иван Петрович впервые столкнулся лицом к лицу с неприятелем, убил в штыковой атаке человека и, видимо, нескольких ранил или застрелил из винтовки, действуя машинально и не испытывая ни страха, ни других человеческих чувств, повинуясь лишь стадному чувству движения толпы наступающих товарищей.

Он ощущал себя частицей этой толпы, гонимой в наступление приказами командиров, как февральский ветер гнал и кружил снежные вихри, бросая их в лицо немцам и подгоняя русских в спину, что и обеспечило успех этого зряшного наступления, затеянного бездарными генералами, ради выполнения приказа царя Николая ценою жизни крестьян, ставших на время войны солдатами.

В первом бою Иван Петрович открыл в себе свойство не цепенеть от страха при реальной угрозе своей жизни или здоровью себе и своим товарищам, а действовать решительно и инстинктивно, преодолевая опасность и лишь потом, когда опасность преодолена или ликвидирована, ощутить нервное истощение и упадок сил.

Вот и после этого бессмысленного наступления с реальной угрозой своей жизни он, возвратившись в землянку, лёг на своё место на нарах и проспал почти сутки под завывания вьюги, продолжавшей бушевать, благо что офицеры не тревожили солдатский покой после демонстративной атаки на немцев, которая стоила жизни нескольким солдатам, семьи которых через некоторое время получили короткие извещения об их гибели «За царя и Отечество» в бессмысленной войне, затеянной бездарным царём.

Через день командир роты зашёл в блиндаж и сообщил Ивану Петровичу, что написал представление о награждении его Георгиевским крестом четвёртой степени за то, что он первым ворвался в немецкие траншеи и обеспечил успех наступления роты.

– Но мы в итоге отступили вечером, какой же это успех наступления, Ваше благородие? – возразил Иван Петрович.

– Неважно, чем закончился этот бой, важно, что ваш поступок был совершен и достоин награды, – разъяснил поручик младшему унтер-офицеру Домову, обращаясь к нему на «вы», поскольку Домов был вольноопределяющимся и с высшим образованием, – так было принято в царской армии: офицеры к солдатам обращались на «ты» и лишь к вольноопределяющимся с высшим образованием офицеры обращались на «вы», но руки при этом не подавали.

Следующая атака батальона на немецкие позиции случилась через неделю, утром, которое выдалось ясным и морозным: было за пятнадцать градусов мороза и снег искрился под лучами низкого восходящего февральского солнца и поскрипывал под сапогами бойцов, сгрудившихся в передовых траншеях.

Немцы, заметив движение на русских позициях, видимо с интересом наблюдали сверху за передвижениями русских, чувствуя себя неуязвимыми на своей линии обороны, господствующей над низиной, занимаемой русскими.