Я залез в карман, вынул американский денежный знак и замахал им, как бы показывая широту своей души.
– Узкая у тебя душа, – недовольно поморщился шофер. – Душонка.
– Мало? Десять плачу! На!
Я достал денежный знак покрупнее.
– Знаешь что… Ты себе из этой зелени салат сделай! А мне давай джерсийские фунты. Вот тогда посмотрим, какая у тебя душа. А то размахался!
Дружеский огонек в глазах водителя перерос в багровое пламя гнева. Он понял, что его хотят обмануть. Качнув плечами, он шагнул ко мне.
Но пожилая женщина преградила ему дорогу. Видимо, она была хозяйкой дома и хотела, чтобы все это чувствовали. И шофер почувствовал.
– А ну-ка постойте, сэр! Что вы сразу давите? Что вы сразу давите? Молодой человек из другой страны приехал, порядков наших не знает. А вы сразу навалились!
– Да я не сразу, – вдруг стал оправдываться шофер. – Я только когда неплатеж пошел.
– Какой неплатеж? За молодого человека МЦОСП платит.
– Да?
Шофер совсем растерялся, надел кепку и тут же снял. И снова надел. Но потом опять снял.
Женщина шагнула к стене, сунула руку в карман висящего на вешалке пальто и достала кошелек.
– Сколько?
– Четыре фунта сорок пенсов.
– Вот вам пять. И можете выпить на шестьдесят оставшихся пенсов три стакана чая.
– О! Совсем не нужно, мэм. А впрочем, выпью!
Шофер надел кепку и тут же снова снял.
– До свидания, мэм, до свидания, леди и джентльмены. Пока, сынок. Извини уж, погорячился.
– Ничего, бывает.
– Да уж, ну гудбай!
И окончательно утвердив шапку на голове, он вышел во двор.
8
Пожилая женщина открыла дверь, ведущую вглубь дома, и махнула мне рукой.
– Идемте!
И все, кто был в коридоре, вошли в небольшую столовую.
Здесь, кроме столов, были стулья, различные шкафчики, холодильник и небольшой камин. На камине стояла фотография: пляж, который белым клином рассекал синеву неба и моря. Два огромных окна выходили на зеленую лужайку.
– Присаживайтесь! – предложила хозяйка.
Я приглядел место за столиком у камина. Остальные расселись кто где.
Все по-прежнему смотрели на меня, ожидая моего рассказа. А я молча разглядывал пляж на фотографии.
Хозяйка тщетно попробовала нахмуриться. Лицо ее было гладким как абрикос и, видимо, не хмурилось в принципе.
– Вы, кажется, должны были приехать вчера? – сказала она. – Я, между прочим, ездила встречать вас в аэропорт. Два часа стояла там с плакатиком «Добро пожаловать, мистер Востоков!», как клен на Пиккадилли.
– Я опоздал на самолет, – ответил я.
– Понимаю. Но надо было позвонить и сообщить об этом. Чтоб люди не волновались.
Мне трудно было вообразить, что подобная мелочь может взволновать человека с таким гладким лицом, но на всякий случай я принял виноватое выражение.
Хозяйка улыбнулась.
– Впрочем, в аэропорту работает моя подруга, и мы с ней от души посплетничали. А теперь познакомьтесь со своими сокурсниками.
Хозяйка показала на индуса-узбека.
– Это Мигрень из Индии.
Не могу сказать, что такое имя меня не удивило. Но за границей может быть всякое. Мигрень так Мигрень.
Я кивнул индусу. Он в ответ тоже наклонил голову.
Позже я узнал, что на самом деле его зовут Мриген. Но англичанам никак не удавалось выговорить его имя правильно. Затем хозяйка перевела указующий перст на худого индуса.
– Это Кумарагуру-буру-муру…
Худой индус поднял ладонь и сказал:
– Кумарагурубаран!
Мы улыбнулись друг другу.
Понятно, что произнести это имя никто, кроме самого Кумарагурубарана, не смог бы. Поэтому мы называли его просто Кумаром.
Наконец, хозяйка добралась до молодой дамы.
– А это Ханна из Канады.
«Значит, не дочка», – подумал я.